Смычок

В Большом зале, под сводами из резонансной тишины, сидел оркестр. В нём играли  лучшие из лучших: скрипки — точные, как рассвет; альты — уравновешенные, как осень; виолончели — глубокие, как ночь; контрабасы — тяжеловесные, как память. Они жили по нотам, дышали по указке дирижёра, существовали для исполнения единственной истины — партитуры.
Дирижёр был высоким, строгим мужчиной , с задумчивыми глазами, в которых отражалась вся музыка мира. Его палочка не указывала — повелевала. Он не дирижировал — управлял временем.
Но в одном из футляров жила  старая скрипка. И в этой скрипке — смычок. Он был  особенным, будто бы в нём осталась заноза.
Когда началась репетиция, смычок действовал, как все. Он скользил по струнам, отзывался на прикосновение руки, пел, как было велено дирижёром.
Однажды на втором акте оперы он дрогнул. Едва уловимо. Лишь на долю удара, но достаточно, чтобы породить колебание. Волна пошла по оркестру. Кто-то напрягся, кто-то сбился, кто-то — удивился.
На следующий день смычок снова дрогнул. Уже смелее. Скрипач, его хозяин, поморщился. Потом — заинтересовался.
— Ты ошибаешься, — прошептал он, когда репетиция закончилась. — Или ты знаешь что-то, чего не знаю я?
Смычок не ответил. Он молчал, как и положено дереву. Но ночью во сне скрипач услышал музыку — незнакомую, не из репертуара. Она была дикой. Но живой.
С каждой репетицией смычок совершал ошибки всё чаще. Он срывался в неположенном месте, замедлялся, вибрировал странно. Скрипач не сопротивлялся — он позволил ему вести.
Дирижёр замечал. Он не морщился, не делал замечаний. Но его взгляд темнел. Музыка теряла стройность, но приобретала нечто иное — непредсказуемость.
На главной репетиции перед концертом смычок начал солировать. Без разрешения. Скрипка вывела мелодию — сначала неуверенно, потом с размахом. Альты подхватили. Виолончели — ответили. Контрабасы — загудели в ответ.
Партитура трещала. Маэстро замер. Потом — отбросил палочку.
Музыка полилась сама.
Концерт был скандальным, зрители были в недоумении. Кто-то встал и вышел, кто-то заплакал.  Газеты спорили, критики обличали друг друга, дирижёр больше не вышел к публике.
А смычок исчез.
Скрипач утверждал, что оставил его в футляре, но утром нашёл лишь пустое пространство.
Говорят, что теперь его можно услышать — в метро, в уличной музыке, в дыхании ветра между домами. Он больше не принадлежит оркестру.
Он — музыка Санкт-Петербурга.  Жители говорят, что сегодня смычок стал волонтером и помогает СВО.