2

­­     Вернувшись из этого рейса, ещё не успев толком осмотреться и пройтись по городу, Крымов тут же оказался направленным на следующий пароход, как и предсказал дракон, уже 4-м помощником. Это был ответственный этап. Обнадёжило то, что вместе с ним шёл прежний старпом, грузин Гогуа. И помполит с простой русской фамилией Иванов.

    Дома Саня разложил на полке трофеи своего первого похода – подаренный ему боцманом выбеленный в хлорке коралл, оранжевую караколу, выменянную у кубинца на старые джинсы, и зелёный кокос, собственноручно найденный под пальмой. Встретился с корешами, которые в тот момент оказались дома. Лето в Одессе уже скончалось и сентябрь покрыл кроны деревьев шафраном. В последние дни августа листья желтели не от приближающейся осени, а от небывалой жары. Но теперь стало легче. Приезжие схлынули, тротуары вздохнули свободнее и расправили плечи, уже можно было не толкаться на встречном потоке. Шумно оставалось только на Соборке. Прошлись пешком по Советской Армии, задирая девчонок, посидели в бодеге Два Карла, поделились впечатлениями. И сошлись во мнении, что путь они все выбрали верный и достойный, несмотря на долгие разлуки.

    До отхода оставалось недели две. Этот рейс на новом судне обещал быть затяжным. Вначале шли привычной дорогой на Кубу, везли своим братьям какие-то механизмы и тушёнку к очередному фестивалю – как обычно, жрать на острове Свободы было нечего. Потом обещали свалиться в глубокий фрахт, и куда занесёт мореходская судьба, никто не загадывал. Днём Саня пропадал на пароходе, а вечерами наслаждался последними мамиными пирожками. И однажды, в томный час перед закатом, раздался телефонный звонок.
– Саша? – спросила трубка незнакомым женским голосом.
– Да. А кто это? – поперхнулся Крымов.
– Это секрет … я хочу с тобой встретиться, – загадочно шелестел эфир.
Такого с Алексом ещё не было. Он особо и не представлял, как можно было подцепить даму, а тут, на тебе, она сама пришла с предложением.
– Давай через полчаса возле музтеатра, – прозвучало с той стороны провода.
– А как я тебя узнаю? – шёпотом выдохнул в трубку ловелас, но там уже раздавались гудки.

    Саня минут пять остолбенело смотрел на телефон, но потом вскочил, быстро нарядился в новенький джинсовый костюм, купленный на всю валюту в Сеуте, зачем-то взял в руку свёрнутый в трубку журнал «Огонёк» и побежал на улицу Пастера. Честно сказать, он волновался, это всё-таки было его первое настоящее свидание с женщиной. Более того, с загадочной женщиной. Голос её манил и отдавал приятным томлением в груди. Заходящего солнца за домами видно не было, но отражающие закат кровавые окна делали путь юноши тревожным, и смятение холодком заползало в душу. И внезапно он остановился как вкопанный.
«А вдруг она страшная?» – холодок освободил душу и плюхнулся в живот. Крымов достал и надел чёрные каплевидные очки, тоже купленные в Сеуте. Почувствовав себя защищённым, он успокоился.
«Не, по голосу вроде ничего», – затих его внутренний Саня.

    Не желая рисковать, штурман пристроился за могучей акацией с противоположной стороны улицы, под жилым домом напротив входа в театр, и стал наблюдать, высматривая почему-то блондинок. Солнце уже чиркнуло на прощание по верхушкам деревьев, уходя укладывать спать Европу. но было ещё светло, а тепло отдавалось раскалёнными за день булыжниками тротуаров и стволами деревьев. Покой исходил от исчезающих теней и разливался в атмосфере засыпающего города. Пешеходов было немного уже, а юных блондинок и вовсе не наблюдалась. Вряд ли они станут болтаться по улице в это время. И вдруг сверху, над самой головой Крымова раздался недавний голос из телефона:
– Саша, здравствуй! Ты от кого прячешься?
Моряк вздрогнул, втянул голову в плечи, медленно поднял глаза и увидел на балконе живущую в этом доме на втором этаже Светку Козодоеву, из параллельного класса. Саня не встречал её лет пять и слегка ошалел – пепельные волосы и серые глаза делали Светку весьма похожей на Аэлиту. Оказалась, девушка увидела случайно Крымова на улице, и он её потряс. Штурман хмыкнул.

    Оставшиеся две недели он провёл в приятной истоме, неожиданно всколыхнувшей парня изнутри. Каждый день они встречались, ужинали у Светки. А потом долго гуляли по нежным, в золотой дымке, улицам осенней Одессы. Общих тем по причине молодости у них было достаточно, как и общих знакомых, и через две встречи Саня воспринимал одноклассницу почти как родного человека. Ему нравилось, что на Светку оборачивались вслед мужчины и тогда его слегка распирала гордость за себя самого. Впервые он не робел, а вёл себя раскованно и даже пытался читать стихи. Конечно, причина была в том, что он давно знал девушку, но, с другой стороны, это была уже вообще не та школьница, которую можно дёрнуть за косу и обозвать дурой. И впервые вдруг поцеловавшись с ней, Крымов с удивлением почувствовал, как громко стучит его собственное сердце. Казалось, этот стук слышен всей улице. Хотя, если честно, то сам бы он и не решился на такой поступок, но всё сделала сама Светка, приблизив к его лицу свои губы так близко, что и бревну стало бы понятно, чего от него хотят. Однако мать её, тётя Бейла, отчего-то косо смотрела на штурмана, но тем не менее цыплёнком табака угощала щедро. Другого в семье не ужинали.

    При прощании Козодоева два раза шмыгнула покрасневшим носом и поклялась ждать хоть вечность. Крымов обещал присылать из каждого порта открытки.

    В первые дни по выходу в море молодого штурмана закрутили дела на мостике. Старпом, почувствовав энтузиазм, вцепился в него мёртвой хваткой, задумав вырастить крепкого моряка прямо здесь и сейчас. В полночь гонял по звёздному атласу, а в полдень тренировал на секстанте. Через неделю они вошли в осеннюю Атлантику, небо нахмурилось, подтянуло с севера облака, и в штурманской рубке воцарилась тишина, свойственная спокойному пасмурному переходу. Не успел Саня вздохнуть свободно, как тут же был перехвачен помполитом Ивановым. Этот начал издалека и вкрадчиво. Налив еле тёплого желтоватого чая из литровой банки с кипятильником, Иванов пожаловался на трудности своей работы – на судне сорок пять человек и за каждым нужен глаз да глаз. Особенно его беспокоили женщины. Крымов грустно вздохнул – его они тоже беспокоили, прошло уже десять дней, а от Светки ни одной радиограммы, хотя он послал ей уже три.
– Александр, я вижу ты очень умный и ответственный парень! – начал свою пламенную речь комиссар. – Наши судовые девушки молоды и симпатичны, а рейс длинный и они будут становиться всё симпатичнее. Ты пока ещё этого не понимаешь. И надо соображать, что моральная обстановка в коллективе — это архиважная задача. Как завещал Ленин! Ты ведь комсомолец, Александр?
– А что я должен делать? – искренне распахнув глаза, уставился Крымов на Иванова.
– Ты, Александр, должен присматриваться к своим товарищам. И если вдруг заметишь, что кто-то из девушек ведёт себя странно, может быть, не просто по-товарищески с моряками, ну, ты понял, да?.. то, как комсомолец, ты приди ко мне и изложи свои сомнения, желательно в письменном виде.
«Интересно, Ленин это тоже завещал? – Саня уныло смотрел в совсем остывший стакан, в котором половина чаинок так и не утонула. – Гад, заварки пожалел».

    Радист, с которым Крымов делил каюту, в тот же вечер спросил:
– А чего тебя помпа* вызывал?
– Да так, чаю попить, – удивлённый штурман почувствовал себя неуютно.
– Чай холодный был? – с усмешкой смотрел маркони. – И говорил, что ты умный и ответственный?
Саня грустно кивнул.
– Да, ладно, плюнь и разотри, парень. Но запомни – на пароходе всё как на ладони. Переборки стеклянные, и ещё у них глаза и уши имеются.
И Крымов в этом убедился. Сперва заметил, что в начале каждого ежевечернего фильма электромеханик Дим Димыч, посмотрев на титры, вставал, махал рукой, громко говорил:
– Та… я это уже видел, ерунда! – и уходил из кают-компании.
– «Белое солнце пустыни» все видели, но какая ж это ерунда? – недоумевал штурманец.
Сидевший рядом радист ухмыльнулся.
Потом удивился, столкнувшись в библиотеке с прыщавой поварихой, набравшей большущую стопку книг. В той стопке была даже «Феноменология духа». Шахиня* сказала, что кино не любит, а любит читать. Действительно, на вечерних сеансах её не было. И чем больше она читала, тем нежнее и румяней становились её щёки.

    Внутрисудовой распорядок постепенно отлаживался. Было весьма уютно и интересно на оторванном от всех берегов пароходе. В познании себя и своих соплавателей Крымов продвигался не спеша и обстоятельно. Взаимоотношения устанавливались естественным образом, без усилий. Будучи хоть и младшим командиром, но в силу своей юности без опыта, Саня не стеснялся перенимать оный у просоленных матросов. И всяк из них был рад подсказать салаге короткий путь к заветной цели каждого уважающего себя маримана – однажды придя в баню, он должен был обнаружить, что задница, наконец, обросла ракушками. Это ему с достоверностью обещал Ричард Пехота, который до конца того рейса так и искал свои сапоги, удивляясь кому они могли понадобиться глубокой лунной ночью посреди Атлантики.

    Постепенно штурман стал замечать, что женская часть команды играют определённую роль в круговерти судовой жизни. Кроме своих прямых обязанностей по расписанию, они тащили на себе неотвратимо и гнёт мужского пристального интереса. А деться от него было некуда. Это потом уже, заматерев, поднакопив багаж межличностных отношений, Саня научился давать себе обеты и управлять собственной психикой. А пока с удивлением обнаружил, что с каждым днём ему всё приятнее было смотреть на Любку, буфетчицу в кают-компании. Обычная деревенская простушка из белорусской глубинки, с весьма посредственной физиономией и сельскими замашками, стала роить в Сане фантазии. Тем более что от Козодоевой не было ни ответа, ни привета. Эти рои, вылетающие из штурманской головы, заметил сразу взявший над ним шефство радист Николаич и вечером провёл в каюте краткую беседу. Долгие политесы маркони разводить не стал и спросил Крымова прямо:
– Для чего нужны бабы на корабле, Саня?
– В смысле? – опешил тот. – Они всегда были. Убрать там, приготовить, подать…
– Дурак ты, Саня! Бабы на корабле – это потенциометр, – перешёл радист на свою терминологию. – Они определяют наше напряжение. А судя по твоему поведению, тебе пора включаться в схему и увеличивать сопротивление. Ты размяк и ведёшь себя как сопливый гимназист.
– А что, сильно заметно? – покраснел Крымов.
– Да за Любкой уже табуны ходят! На остальных мне плевать, а с тобой я всё-таки каюту делю денно и нощно. Так что не жуй сопли, а лучше возьми себя в руки! Настоятельно рекомендую, – пристально глянул старший товарищ.
– Это как?
– А это как тебе удобней, – усмехнулся Николаич и вышел.
«Во, дела…» – крякнул про себя Саня и почесал затылок.

    Между тем судно, преодолевая западные ветра, приближалось к Антильским островам. Однако моряки кисли, готовясь к затяжной стоянке на рейде. Была такая особенность в Гаване – ждать очереди к причалу месяц на рейде. Амигос победившей революции никак не могли заставить себя работать. Товарищ Че, повкалывавший одновременно министром промышленности и начальником тюрьмы, выдержал только одну пятилетку. Разочаровавшись в своих латиноамериканских братьях, каманданте тайно перебрался на другой пылающий континент, где сухих дров было тоже в достатке.

    В этот раз, однако, всё случилось по-иному. На рейд подошли ночью. Но не успело солнце еще позолотить разваливающиеся высотки на набережной Малекон, как изумленное судно подхватили буксиры и потащили к стенке. Стоя на мостике, кэп довольно ухмылялся в усы: он-то знал причину спешки – сухогруз привёз тушёнку. Одесские докеры передали своим свободолюбивым коллегам черноморский привет и загрузили всю консерву в нижние трюма, завалив для надёжности твиндеки железом. Бросив остальные разгружающиеся пароходы, камарады столпились на причале и напряжённо сверлили жгучими взорами борта обречённого парохода. В мгновение ока металлолом оказался на берегу, сваленный как попало в беспорядочную груду. Даже и не вспотевшие мачо дружно прыгнули в открывшийся трюм и сгинули. Краны застыли над палубой с пустыми болтающимися гаками – крановщики тоже исчезли. Порт обезлюдел.

    Командиры собрались на мостике, слушая рапорт второго помощника, но расклад был неутешителен. Работяги съедали несданный груз прямо на месте, вскрывая банки острыми мачете, и на возражения только отмахивались грозными блестящими клинками. Кэп беспомощно развёл руками и приказал второму составлять Морской протест. Нужны были доказательства в виде фотографий. Однако сэконд* категорически отказался, сославшись на то, что на нём остальной груз, валюта, и в семье двое детей. Третий помощник сказал, что у него карты и бинокль. Все посмотрели на Крымова – у того не оказалось ничего кроме подушки и одеяла. Помполит Иванов начал:
– Александр, ты комсомолец и должен …
– Да понял я, понял … – Саня взял протянутый чифом Зенит и уныло побрёл на палубу к распахнутому трюму.

    Повстанцы уже заканчивали трапезу, набив животы и довольно урча, когда на раскуроченные ящики упал блик от зеркальной камеры. Тотчас вверх полетели пустые и целые банки, Саня еле увернулся, но позорно бежал, успев, однако, сделать пару кадров. Кэп ещё полагал, что докеры наедятся и продолжат выгрузку, но те, еле выбравшись из трюмов, с набитыми карманами, повалились тут же на палубу, достали сигары и задремали. Насытившись, работать уже никто не собирался.

*помпа - 1-й помощник капитана (по политической части)
*сэконд - 2-й помощник капитана

далее  http://proza.ru/2025/07/20/822