3

­­     Через три дня перебежали на другой конец острова, в Мансанильо, чтобы досдать груз адресату. Здесь, в провинции, люди уже совсем не спешили принимать братскую помощь, отдавшись навеки прочно спеленавшей разум сиесте. Погоды стояли шикарные на века и не располагали к занятиям трудом. Выгрузка шла медленно. Из-за небольших глубин к порту подойти было невозможно и стали на якорь в открытых водах, удивляясь её прозрачности, когда прямо с борта видны были шевелящиеся на дне морские звёзды и стремительные тени гигантских скатов. Мешки с удобрениями перекидывались на баржу, ту тянули по мелководью к мосткам, уходившим далеко в океан, и уже по ним тощая вереница мучачо таскала тюки на голых коричневых спинах к берегу. Солнце палило, не щадя мускулистые тела, но уже не могло нанести вред шоколадно-лоснящимся плечам и переключалось на белых пришельцев. Пальмы вальяжно колыхали свои ветви, свысока поглядывая на утомлённых людей. Всё происходило как в замедленном кино, и не было видно конца и края невесёлому действу. Команда изнывала.

    Тогда комиссар Иванов, очнувшись вдруг от эпохальных дум об искоренении рабства в экваториальных широтах, достал из сейфа свой партбилет, положил его в карман белоснежных тропических шорт, что-то шепнул капитану и исчез в лабиринтах неказистой прибрежной деревушки. Через пару часов он вернулся в приподнятом настроении, сладко попахивая ромом, а на другое утро к причалу подали два автобуса. Иванов каким-то образом нашёл местную партячейку и, зная всего три слова по-испански, – Socorro*, No comprendo* и сuanto cuesta*, сумел убедить своих зарубежных коллег, что наши моряки прямо места себе не находят, желая увидеть то легендарное место, где высадился комманданте Фидель с компаньонами. Ему ответили как обычно – man;ana*, но в этот раз не обманули и повезли любопытный экипаж в мангровые заросли на берег океана. Быстро толкнув речь перед очумевшими от жары экскурсантами и закончив её словами «no pasaran!», Иванов в знак солидарности сжал кулак, потряс им над головой, затем резво скинул штаны и бросился в изумрудные волны охлаждать революционный пыл. Остальные моряки рванули вслед за предводителем, оставив на берегу польщённых кубинцев. Кто-то догадался спросить, нет ли тут акул. Его успокоили, сказав, что всё естабьен*, можно купаться, акул нет. Они боятся крокодилов, гнездящихся в манграх.

    Вдоволь поплавав, нарезвившись и наломав кораллов, впервые вздохнув свободно за последнюю неделю, мореходы выбирались на берег. Радостные аборигены встречали их с открытой бутылкой янтарного рома и наливали крохотную рюмку каждому. Напиток приятно обжигал гортань и тут же испарялся своим мизерным количеством. Но уже доставались коробки со злосчастной тушёнкой, лук, хлеб, соль, и тропический океанский пляж стал превращаться в окраину села Нерубайское близ Хаджибейского лимана. Стоявшее в зените солнце и там, и тут было одного цвета. Приглашённые к столу амигос переглянулись, сбегали к автобусу и притащили ящик тростникового самогона. Всем стало вдруг весело, через час русский и испанский языки сплелись в один, понятный всем, и после возгласов «Вива Кастро! Вива Куба!» кубинцы сгоняли за вторым ящиком. После этого было братание, потом разбили футбольное поле, штанги на воротах заменили пустыми бутылками, а мячи консервными банками, и началась межконтинентальная игра. А штурман Крымов пошёл в заросли посмотреть на гнёзда крокодилов.

    Зайдя под сень раскидистых деревьев с обнажёнными корнями, уходящими в воду, Саня почувствовал себя спокойно и умиротворённо. Это была мечта его детства – пребывать вдали ото всех в безмятежности тишины и грезить. Он прилёг на выступающую из воды кочку и устремился взглядом сквозь листву, болтая ногами в океане. Вдруг вспомнилась Козодоева, от которой он так и не получил радиограммы. Ему было странным такое манкирование девчонки, которая сама бросилась ему на шею, подняв из глубин растревоженной души доселе неизведанное чувство. И почему-то не давали покоя пренебрежительные взоры её матери, тёти Бейлы. Крымов завис в мечтах где-то между сомкнувшимися над головой кронами и беспечным синим Карибским небом, почти задремав, когда вдруг услышал плеск воды и движение в чаще.
«Крокодилы!» - промелькнуло в мозгу и штурман мгновенно запрыгнул на кривой ствол дерева.

    Однако всё стихло, но потом послышалась какая-то возня в кустах, учащённое дыхание и аллигатор голосом буфетчицы громко сказал:
- Не дам! Убери руки. И где та красивая раковина, что ты обещал показать?
- Да будет раковина. Потом. Слушай, я тебе в Сингапуре платье куплю, кримпленовое, с маками, давай, а? – жалобно проскулила вторая рептилия Жора Быков, механик.
- Я табе не гарадская, як пажэнимся – тады… - пропела Любка. – А точно купишь?
- Конечно, конечно… зуб даю! - шумно засопел Жора. – всё куплю … железно говорю…
- Ну, смотри, обманешь – пожалеешь… ой! – и глубоким вздохом стряпуха скрепила договор.
Саня ужом скользнул в воду, наплевав на опасности, и вынырнул уже далеко от того места, где зародились и революция, и взаимовыгодная любовь.
Весь обратный путь к пароходу Любка проспала на плече у Жоры, сладко улыбаясь во сне. Наверное, ей снились прекрасные раковины. Или алые маки. Механик же что-то шёпотом рассказывал своим дружкам, те скалили зубы и плотоядно поглядывали на спящую красавицу.

    Затем был длинный переход через два океана, они заходили в Рио-де Жанейро и Визакхапатнам. В первом месте было шумно и весело, но дорого; многие ходили в белых штанах, пританцовывая. Поразили Крымова бразильянки – одни были стройные, с тягучей красотой и открытые, светловолосые и стремительные, другие – темнокожие, вальяжные, с могучими бёдрами, призывным и пронизывающим взглядом. Каждый такой взгляд на бульваре возле порта чего-то стоил. А три бокала пива – доллар. Штурман предпочёл второе, интуитивно догадываясь, что помполит одобрил бы его выбор. Они с радистом сидели за столиком в полутёмном прохладном баре, и Саня таял от восторга – он пил пиво в таком месте, что и не снилось. Фильм «Генералы песчаных карьеров» Крымов помнил наизусть, выучил на гитаре на одной струне мотив, и когда наигрывал его, то в душе поднимались, смешиваясь, океанские штормовые волны и вихри песчаных бурь на Марсе. И это было теперь где-то рядом, совсем недалеко. Он даже почувствовал тепло горячего кварца очень близко и, обернувшись в недоумении, вздрогнул. На него, не мигая, смотрела одна из тех на бульваре, с широкой костью. Веяло от неё жаром как из печки. Откуда она появилась штурман не понял – бар был пустой, когда они туда зашли, и больше входная дверь не открывалась. Видимо, существовала какая-то ещё скрытая комната. Саня дёрнулся было, но мышцы парализовал острый запах мускуса и жгучий взгляд крепкой мулатки. Тут же на ум пришёл ещё один фильм с бриллиантами в гипсе. «Что же это за кинематография такая?» - пронеслось в обмякшем мозгу. Радист, как назло, сидел спиной и громко спорил с барменом о футболе. Показалось, что время застыло, даже звуки с улицы увязли перед витриной заведения.
- …menino… - брюнетка растопырила пальцы рук перед лицом штурмана, а потом стиснула свои арбузоподобные груди. – Тен долларс.
Саню кинуло в жар, подбросило, и неожиданно он безвольно кивнул, ужасаясь самому себе. Смуглолицая анаконда, не отводя взгляд, приоткрыла рот, показала влажные алебастровые зубы и щёлкнула пальцами в сторону бармена – «Сhampanhe!»
Обездвиженный штурман только слабо промычал. Николаич, услышав заказ, шестым чувством почуял неладное и, подпрыгнув на стуле, развернулся. Мгновенно оценив ситуацию, он вскочил и заорал, выпучив глаза:
- Но шампань! Держи вора! Слава КПСС!
Затем швырнул на стойку два доллара, схватил Саню за шкирку и пулей вылетел на залитую солнцем улицу. Они бежали не оглядываясь, не разбирая дороги; мелькали витрины, гудки автомобилей подгоняли, задавали ритм бегу. Шумный разноцветный поток подхватил друзей в темпе сальсы, покачал на широкой avenida, передавая из рук в руки усмехающимися Жозэ и Франсиской, вынес к океану, к заваленному контейнерами причалу, к родному пароходу, и тут только они перевели дух.
- Ну и мудак же ты, Саня, – подвёл итог короткому увольнению маркони.
- Да я же только … - тяжело дышал Крымов.
– Если бы Педро …бармена звать Педро… если бы только он открыл бутылку, рассчитывался бы весь пароход. Или ты думаешь, эта чикса в тебя влюбилась? Это у них ход такой – вроде ты заказал, а потом в счёт пишут любую сумму, но ты же мачо. Ладно, пошли. Никому ни слова. Кстати, ты не заметил, успел он вытащить пробку?

    Переход через два океана окончательно утряс судовой быт, превратив его в рутину. Крымова оставили в покое.
Комиссар Иванов ушёл в тропическую спячку в полной уверенности, что в открытом океане никто никуда не сбежит и не изменит Родине. Надо было набраться сил перед неминуемым заходом в Сингапур, который своими соблазнами изводил душу пламенного коммуниста. Каждый раз в Сингапуре помполита терзали два разных эго. Одно - собственное, с партбилетом в кармане, с планом воспитательной работы, а другое - подозрительно смахивающее на его жену со своим планом на его оклад в инвалюте. Приходилось раздваиваться.

    Чиф* уже доверял Сане прокладку, хотя, что там идти пустынным океаном! Автопилот чётко знал своё дело, и обязанности четвёртого помощника свелись к функциям вперёдсмотрящего, баристы и духовным поверенным рулевого матроса Андрюни. Рулевой был из молодых, почти, как и Саня, выбравший своим делом морскую работу, полагаясь на её романтическую составляющую. Старпом со снисходительностью относился к рассуждениям салаги, но не мешал тому упиваться своей убеждённостью, разбавляя скуку вечерней вахты. Хуже всего было то, что матрос недавно женился. Поэтому космос Дрюни сжался до габаритов Надийки из Харькова, ростом метр шестьдесят, тридцать пятым размером обуви и вторым бюста. Несмотря на свою миниатюрность, Надия воздействовала на Дрюню с мощью американской бомбы Толстяк. Все мысли рулевого, невзирая на движение судна к полуострову Индостан, упрямо тянули в противоположную сторону, на Запад, и если бы не десять тысяч лошадей в машинном отделении, то Андрюха вполне мог бы приехать в Харьков вместе с пароходом. Какие бы разговоры не начинались на мостике – про предстоящие грузовые операции, про расчёт остойчивости, про луну и солнце, про скорый заход в Сингапур, неведомым образом минут через десять всплывало имя Надежда, и как она хороша и верна… Уже пол экипажа знало про неё такие интимные подробности, что она и сама бы удивилась, поскольку родинку между своих лопаток она ни разу и не видела. Зашедший как-то раз на мостик боцман, послушав пятнадцать минут про исключительность харьковской дивы, посмотрел задумчиво в морскую даль, сказал несвойственную своему образу, но меткую фразу из классика: «надежды юношей питают», плюнул за борт и вышел. За грохотом боцманских сапог по трапу донеслось:
- Понабирают детей на флот, мучайся потом с ними.

    В стране Зиты и Гиты было жарко, грязно и шумно. Где проживали эти две сестры и как их можно повстречать, Крымов так и не понял. По улицам ходили весёлые толстые женщины и задумчивые худые мужчины. Утро в порту начиналось с остервенения вонзавшегося во всё беспощадного солнца. Облака боялись появляться в здешнем небе, и светило, пользуясь этим, царило безгранично. Над водой сразу поднимался пар. Индусы плыли мимо в дрожащем жёлтом мареве, в чалмах, с невозмутимыми лицами, на лодках и вплавь, и исчезали вдруг в тумане, и непонятно было, то ли они где-то выбирались на берег, то ли сразу возносились к небесам. Дальше причала уходить не хотелось, рискуя погибнуть от солнечного удара и жажды. Да и бродя вдоль парохода можно быть затоптанным полчищами попрошаек и продавцов фальшивого золота и рубинов. Но одно большое преимущество перевешивало все остальные неудобства – грузчиков было так много, что судно отпустили на волю через три дня, но и этого оказалось достаточно, чтобы не хотелось сюда возвращаться.

    Наконец вырвались в океан, отдышались, заправив грудь свежими ветрами, и положили руль в Малаккский пролив. Приближался Сингапур, и наступал момент истины – нельзя было прогадать и просчитаться. Стали прилетать радиограммы с берега, некоторые были похожи на шифровки и состояли из одних чисел. Одна группа цифр означала размеры, вторая – количество. От Светки так ничего и не пришло, и Саня, пожав плечами, взял и выкинул все мысли о ней за борт. Хотя и с сожалением, что-то не складывалось в его голове.
Буфетчица вдруг расцвела, встречала теперь в кают-компании приветливее обычного, ставила на патефоне модную «АББА» и особенно их «Мани, мани», при этом глаза её задумчиво туманились, и она улыбалась каждому входящему.
«Наверное, не дождётся своего нового платья…» - понимающе рассуждал Саня, но всё держал в тайне.

    В последнее время Любка приобрела женственность, движения стали плавными, глаза - с поволокой. То там, то тут раздавался её задорный смех, она сыпала шутками и любо-дорого было смотреть на Любку. К удивлению штурмана, Жора Быков никак не высказывал своего недовольства на такое поведение подруги, да и кажется, он совсем забыл про неё, перепоручив своим дружкам. А те и рады стараться, развлекали простушку одесскими прибаутками. Саня даже слегка поволновался за девчонку, припоминая разговор с первым помощником.

    Но пламенный коммунист сам сейчас выпал из обоймы, решая каким образом ему согласовать задания жены и свой оклад. По всему выходило, что без контрабанды не обойтись, и от этой мысли Иванова бил озноб, хотя тропический зной раскалял теплоход. Как таковой контрабанды не было, конечно, никто не перемерял рулоны гипюра и кримплена. Так, небольшое превышение норм. Но для хорошего гешефта необходима приличная партия и приходилось перераспределять излишки внутри экипажа. Если для остальных моряков это не являлось проблемой, то помполиту приходилось туго – никто не хотел с ним связываться, предполагая провокацию. Поэтому комиссару не было дела ни до Любки, ни до её юбки, ни до политинформаций.


*Socorro, No comprendo, сuanto cuesta? - помогите, не понимаю, сколько стоит?
*man;ana - завтра
*естабьен - хорошо
*Чиф – старпом

далее  http://proza.ru/2025/07/20/825