8

 В городе уже вовсю бушевала весна. Здесь, в Одессе, весна была не такая, как на всей остальной земле. В этом месте она искрилась и жонглировала. Первым вспыхивало море. В одно, пока еще хмурое, мартовское утро вдруг разрывались небеса, уносился куда-то туман и волны, те, что ближе к берегу, начинали стремительно синеть. Дальше к горизонту ещё висела серая хмарь, смыкавшая собой воду и небо, но здесь, у Воронцовского маяка и немного поодаль, победа неумолимо приходящего тепла была зримой. И совсем у подножия Потёмкинской лестницы, в прибое всё чаще и ярче проявлялись сверкающие блики, как будто к берегу приплыли миллионы золотых рыбок и можно было вовсю загадывать желания. Ещё голыми стояли деревья, а уже высохла вся зимняя грязь и в пожухлой траве стали упрямо поднимать голову зелёные ростки. Всё тянулось к солнцу. Потом пришёл май, и зазвенела черёмуха. Поплыл над городом сладкий запах, забиваясь в каждое открытое окно и выгонял на улицу даже самых ленивых. Люди радовались, казалось бы, беспричинно - жизнь продолжалась, как и прежде, со всеми своими проблемами, но залитые солнцем улицы, лёгкий запах йода, бриз, овевающий лицо, уверенно твердили, что впереди только хорошее. А когда тебе двадцать три, то в этом вообще не могло быть никаких сомнений.

    Александр Крымов готовился к очередному рейсу. И это была действительно полноценная подготовка по всему регламенту с его стороны. Судно уже стояло под загрузкой в Ильичёвске. В этот раз шли сразу в Момбасу, а потом фрахт на Японию. В Кению везли станки и медикаменты. Страна усилено строила коммунизм, поэтому не было ничего. Не было даже стройматериала для коммунизма. Оттого загружали ещё доски и гвозди. Старпом прикрепил Саню к опытному боцману и теперь всё палубное хозяйство, весь рангоут и такелаж находились под надёжным присмотром четырёх глаз. Здесь было где развернуться, конечно. Штурман наплевал на своё личное время и перестал сходить на берег. И дело тут не в служебном рвении, а в азарте и интересе, которыми загорелся молодой человек. То, чем он занимался сейчас было совершенно иным, нежели спокойная ходовая вахта под присмотром командира. Ныне на него ложилась ответственность в полном смысле слова и к тому же скреплённая собственной подписью. Взять, хотя бы, проверку спасательных средств. Начиная с внешнего осмотра контейнеров ПСН*, проверки гидростатов, перечня комплектации и до испытаний шлюпбалки и двигателя самой шлюпки. А тут надо уже взаимодействовать с электромехаником и третьим механиком, у которых, конечно же, и другой работы в это время было навалом. Поэтому приходилось искать подходы и общий язык с коллегами, а это тоже умение. Но нет ничего невозможного для пытливого гардемарина, а в настойчивости и кропотливости проявляется характер настоящего спеца. Это только на первый взгляд кажется, что пароход большой и на нём уйма народа, и до тебя никому нет никакого дела. У вросших в монолит экипажа моряков глаз намётан и выхватывает сразу из кажущегося хаоса бесконечных взаимосвязей чуждый элемент. Тут все как на ладони и в любой момент есть кто-то, кто тебя видит. Саня в этом убедился, когда в обед все ушли в столовую, а он залез в шлюпку под брезент и ковырялся там целый час, комплектуя сухой паёк и аптечку. Но как только он понадобился на мостике, его сразу же нашли, потому что у лееров под шлюпкой торчал ящик с просроченным шоколадом. Крымов был ответственным малым и шоколад с галетами и питьевой водой были заменены в строгом соответствии с санитарными нормами. В формуляре стояла подпись только его, а это говорило уже о многом.

    Затем они перешли в Одессу на дозагрузку, и штурманец только один раз сбегал домой к матери, а потом опять с головой ушёл в судовые заботы. По тому, как старпом всё реже проверял выполненные задачи можно было догадаться, что степень доверия к Крымову выросла. Оставаясь на судне ночевать, он подменял своих семейных товарищей на суточной вахте, и это резко повысило его авторитет и значимость. Теперь он на мостике был главным – вся документация приведена в порядок, судовой журнал вёлся примерно, флаги и карты сложены безупречно и даже оба бинокля и секстант были им предусмотрительно снесены в свою каюту для надёжности. Во время стоянки в порту за ценными вещами надо было следить в оба.

    Особое расположение у Сани вызывали населяющие штурманскую рубку навигационные приборы. Это был любимый его предмет и в мореходке. Ещё в школе Крымов копался в потрохах старенького приёмника и испытывал необъяснимое чувство трепета от прикосновения к тайне радиоэфира. Когда холодные стеклянные лампы оживали, наливаясь янтарным светом, динамики вздрагивали, принося звуки далёких миров, то комната вдруг расширялась, исчезали стены, ты оказывался где-то в бескрайней Вселенной и пропадало одиночество. Все эти радары, эхолоты, спутники, пеленгаторы были для него живыми и неутомимыми тружениками и прикладываясь ночью лицом к тубусу локатора, штурман не забывал ласково приговаривать: «Ну-ка, что ты мне покажешь…». А когда включал вечером навигационные огни, то понимал, что «пакетник»* надо крутить плавно и бережно, чтобы не навлечь гнев электрика. И высказавшись однажды вслух в кают-компании, что считает главным на мостике не штурвал, а машинный телеграф, сделался моментально своим среди механиков. С третьим он подружился пока готовил шлюпки, а потом они несли одну вахту и свободное время проводили всегда вместе.

    Оставалась последняя неделя перед выходом, а Саня всё никак не мог вырваться с парохода, чтобы побыть дома. Каждый день для него находилось какое-нибудь новое занятие, причем, уже даже не старпом с боцманом его озадачивали. Они, напротив, как сговорившись, стали избегать Крымова. Им самим хотелось провести эту неделю в кругу семьи и при каждом удобном случае командиры старались смыться на берег. Но если встречали вдруг на своём пути четвёртого помощника, то приходилось отвечать на его глупые вопросы и погружаться в службу, которой, как известно, конца и края нет. Всегда выходило так, что, вроде бы, неразрешимые проблемы, связанные с береговым обслуживанием, задавали острого перца и ставили немыслимые вопросы, но с выходом в море вдруг чудесным образом дела образовывались как ни в чём не бывало. Видимо качка и вибрация привычно утрамбовывали судовое хозяйство, всё входило в естественный ритм и пароход успокаивался движимый вперёд наставленным курсом.

    Саня отвёл для себя ещё сутки на судне, чтобы потом с чистой совестью провести три дня с матерью, как вдруг, откуда не возьмись, появилась Светка. Она пришла неожиданно в обед, да не одна, а с куриным супом и домашними котлетами. Это был ловкий ход с её стороны. Свой камбуз ещё не запустили, добирая провизию, а заводская столовая числилась как третьей категории. Сытный обед размягчил душу сурового морехода, и он провёл подругу по палубе, важно объясняя ей назначение железяк и верёвок, но ту, казалось, вовсе это и не интересовало. Однако девушка послушно семенила за своим деловитым другом и украдкой поглядывала на мужественный профиль. Впрочем, когда они вернулись в каюту, она решительно сказала:
- Нет, Саш, ты ничего не думай, я просто пришла тебя проводить. Знаю, что вы уходите надолго, после Японии пойдёте ещё на Владивосток. Если разрешишь, я буду тебе писать. Ты ведь никого ещё не завёл себе?
- Да нет… - почесал затылок Крымов. – Некогда было и думать про это как-то.
- Ну и хорошо. – прикрыла свои кошачьи глаза Светка и вышла прочь. – Ты не провожай меня, не надо, я найду дорогу. А ты отдыхай.

    А на другой день девушка пришла опять и осталась до утра. Она взяла отгулы на работе, притащила огромную сумку снеди и создала в каюте домашний уют – на столе появилась совершенно лишняя тут скатерть, иллюминаторы украсили розовые занавески с рюшками. Актрисы Голубкина и Савельева были убраны с переборок, а на их месте появились морские пейзажи. И самое главное – в койке, у изголовья, там, где висит расписание по тревогам, была пришпилена фото самой Светки, цветное и в полный рост в мини-юбке. Саня разрывался между палубой и каютой, между старпомом и Светкой, между боцманом и пирожками. У Крымова зародилось подозрение, что Козодоева даже готова пойти с ним в этот рейс. Ходила в легкомысленном халатике и напевала «Хороши весной в саду цветочки». Заглядывающие через дверь в каюту моряки деликатно покашливали, делая вид, что у них срочные дела к штурману. Два дня пролетели как в тумане, оставались сутки. К обеду Саня отпросился у старпома и был с удовольствием тем отпущен домой до самого отхода – вечера следующего дня. Девушку он напугал рассказом о своём соседе по каюте – грозном Николаиче, который вот-вот должен появиться и съесть всех посторонних. Светка тут же исчезла. Штурман забежал домой, собрал вещи, потом зашёл за матерью на работу, отпросил и её, и они прогуляли весь день в парке Шевченко, катались на каруселях, ели мороженное и готовились опять к разлуке. Матери, конечно, хотелось, чтобы он был рядом, но она понимала и сына, душа которого рвалась в противоположную от берега сторону.

    Саня не любил долгих проводов и на следующее утро позавтракав в семейном кругу, перекинул походную сумку через плечо, попрощался у порога и с клятвой давать радиограммы как можно чаще отправился в порт. Стояло раннее майское утро, которое больше всего на свете любил молодой человек. Ещё только загудели первые троллейбусы и зазвенели трамваи. Люди едва начали просыпаться, а солнце уже вовсю скакало по булыжникам мостовой. Пока не было той самой летней духоты и пыли, невесть откуда берущейся, а только свежая прохлада с моря гуляла по улицам. И со всех сторон плыла акация. Это был короткий миг начала цветения и как бы кому не казался этот запах приторным, но пора распустившихся веток оставалась столь коротка, что они не успевали никому надоесть, а вот по ним потом оставалось скучать. Штурман спустился по Пастера до Советской Армии, пересёк Городской сад, мимо Оперного театра, по Ласточкина, по ступенькам и вышел прямо к проходной.

    Крымов бросил вещи в рундук и уже собирался опять куда-то бежать вдоль бортов в сторону бака, как открылась дверь, и в каюту ввалился радист. Николаич преступил комингс и застыл с отвисшей челюстью. Переведя медленно взгляд с занавесок на штурмана, он удивлённо прохрипел:
- Саня, чёрт побери, здесь что, взорвался розовый слон? Откуда этот дурной тон? И как она выглядит?
- Кто? – опешил штурман.
- Ну, та, которая в декольте вылила себе пол флакона духов «Быть может». Я тебя спрашиваю. Судя по концентрации аромата, она пробыла здесь не менее трёх суток и будет преследовать нас до самого Босфора а, может, ещё дальше, пока пыльный средиземноморский сирокко не налетит из Сахары и не проветрит твою шальную голову, мой юный друг – поклонник дамских будуаров и морских видов. Хе-хе.
Покраснев, Саня сорвал рюшки, сунул их под умывальник и выскользнул за дверь подгоняемый безжалостным хохотом товарища.

    Придя вечером в кают-компанию на ужин в самом конце, он обнаружил, что доктор, с которым они сидели на одном месте за общим столом, ещё не покинул трапезу. Да и все остальные командиры оставались тут. Это был, по сути, первый их совместный вечер чаепития в новом составе экипажа и хотелось познакомиться поближе, присмотреться друг к другу. БОльшая часть команды оказалась прежней, но кто-то и поменялся, захотев побольше отпуска. Моряки постарше и так знали своих коллег, а молодёжь сходилась быстро. Самое важное перед дальней дорогой, это сохранить доброжелательный климат на судне, укоротив свои собственные амбиции и антипатии. Существенно было в самом начале пути расположить всех к себе, показав свою открытость и благосклонность. Конечно, в процессе совместного плавания появлялись и неприязни, и претензии, многие из них зиждились на профессиональной основе, когда приходилось отвечать за напарника, порой и открыто беря на себя его ошибки. Но важно было не сорваться и не войти в крутое пике в своей обиде, дав и остальным возможность сохранить своё лицо. Но при первой встрече уже было ясно, кто будет душой компании, играть на гитаре и собирать в своей каюте добрые психоделические посиделки. К Сане теперь уже относились как к равному оценив его старательность и деятельность на стоянке. В общем, это уже была семья. И особую пикантность в морскую суть мужского клуба привносила появившаяся там новая буфетчица Таня. Чем-то она смахивала на Винченцину из фильма «Народный роман». Крымов кино не видел, но скорее всего, это так и было, потому что на Таню пялился даже помполит Иванов.

*ПСН - плот спасательный надувной
*пакетник – выключатель

далее  http://proza.ru/2025/07/20/846