9

  Со своим третьим выходом в море молодой штурман начал отмечать интересную для себя структуру рабочих рейсов. Появлялись не только временные вехи – начало, конец, середина, но и геофизические маркеры перемещения по планете и связи с домом. Без этой связи, очевидно, смысл дальних странствий терялся бы. Чтобы они считались дальними, нужна точка отправления и прибытия, и совпадение их является критерием пройденного пути. Тут нужны какие-то маяки, мыс, пролив. Отметив на карте координатами 45° 15 N, 30° 12 Ost остров Змеиный, Крымов провёл воображаемую границу по морской глади. Хотя до Босфора все считали себя ещё дома. И вот после прохода Дарданелл чувствовалась уже оторванность от родного берега. Родного берега в широком смысле слова. Можно было дать радиограмму: =ВЫШЛИ СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ=ЦЕЛУЮ=ТЧК

    В этот раз остров Крит стали обходить слева в сторону Суэцкого канала. Надо было сразу нырять на зюйд, к восточному побережью африканского континента. То, насколько он был горяч, Саня прочувствовал на собственной шкуре в Горьком озере после прохода первой части канала. Целый день пришлось ждать встречный караван и принимать всем своим корабельным незащищённым железом солнечную ванну. Было странно видеть океанское судно посреди пустыни в застывшей неживой купели. Рядом замерло десятка два иноземных пароходов, и время остановилось. Солнце оцепенело в зените и насмехалось с высоты над обездвиженными людьми. Это было то самое белое солнце пустыни. Спрятаться в тень на раскалённом пароходе можно было только условно, натянув шлюпочный брезент над бассейном. Сам бассейн, три на четыре метра, расположенный в корме был гордостью этого типа судов «Славянск». На длительных переходах можно было поплавать в водах любых океанов и морей. Конечно, глубины не хватало, чтобы создать очаровательную синь пересекаемого на тот момент океана, но осознание себя погружённого, например, в атмосферу Индийского делало человека причастным к неким тайнам прошлых цивилизаций. Цивилизации могли меняться бесконечно, и только океан оставался их единственным безмолвным свидетелем. В этом Александр Крымов был уверен однозначно.

    И вот, после обеда, те, кто не бывал в этих краях, сменившиеся с вахт, радостно побежали искупнуться, на ходу скидывая шорты и майки – солнце становилось всё нестерпимее. Вряд ли кто из них задумывался об исчезнувших культурах, хотелось просто освежиться при плюс почти сорока полноценных Цельсия, да и то, наверное, в тени. Однако, мореманы постарше в этот раз дали новобранцам дорогу, не толпились у водоёма, а покуривали у лееров, тихо посмеиваясь в усы, и поглядывали в сторону желтеющей пустыни. Они-то знали про эту ловушку с бассейном. Зной и обжигающий ветер подтолкнули нетерпеливых салаг в манящий наполненный забортной водой лягушатник и сразу потеряли свою власть над иссушёнными телами. Вода хоть и была тепла, почти что, горяча, но раскрывала поры и восстанавливала комфортный баланс для существования. Испепеляющая жара, казалось, решила поглотить всё вокруг проникая и в людей, и в воду, и в корабельный металл. Воздух дрожал, смазывая близкие берега, и марево кружило непокрытые головы. Небо как будто даже потеряло свой цвет, превратившись в прозрачный бледный вакуум. Но всё это не трогало только арабов-шлюпочников, сидящих скрестив ноги на открытой палубе и разложивших перед собой на циновках нехитрый товар. Людей взяли на борт в Порт-Саиде и должны были высадить в Суэце уже в Красном море. Необходимы они были на тот случай если вдруг судно сядет на мель, и надо будет заводить концы на берег для буксира. Публика выглядела по-пиратски, в обтрёпанных одеждах, навязчиво предлагающая свои безделушки и норовящая под шумок что-нибудь утащить. Красть могли что угодно прямо на глазах – от бесхозной верёвки до бронзовой заглушки горловин замерного люка цистерн. Поэтому боцман с помполитом окружили неусыпной заботой и бдительным оком пронырливых аборигенов, которых и пекло даже не трогало.

    Плюхнувшись с разбега в бассейн, Саня не ощутил, в общем-то, никакого облегчения, а лишь крепкий солёный вкус от парной воды на губах. Тот час он вспомнил как они однажды отдыхали в Куяльнике на лимане, и как потом чесалось всё тело от той соли. Решив не повторять ожившие ощущения, штурман выскочил из воды и сразу пожалел о том, что вообще решил туда залезть. Под неистовым солнцем тело вмиг высохло и кожу стянуло белой коркой настолько, что, казалось, и руки не разогнутся больше. Под хохот нехороших товарищей и голый бравый штурман полетел в душевую, но и это оказалось не просто – пятки от раскалённой палубы жгло так, что и чертям в аду стало бы тошно, а слова вылетавшие из Крымова могли бы огорчить его строгую мать. Но открылась тайна названия озера – Горькое.

    Тем временем, ещё недавно отчётливые песчаные барханы на берегу стали размываться и темнеть, затушёвывая горизонт. В воздухе неожиданно возник белый шум, далёкий и пока неясный, но принёсший тревогу своей неизвестностью. Потом пронёсся лёгкий ветерок, доставивший некоторое облегчение и тут же стих, образовав какую-то пустоту. Арабы вдруг вскочили, загорланили, похватали свои пожитки и побежали в тамбур надстройки. Боцман, однако, бросился совсем в другую сторону – к бассейну. Сорвав нависающий тент пытался безуспешно накрывать бассейн, но тут вокруг потемнело, как будто опустились неожиданные сумерки, загудело, закрутилось и с берега стремительно накрыло жёлтой пылью, занося всё вокруг. Песок летел нескончаемой лавиной, набрасываясь на судно со всех сторон и сверху. Сёк по лицу и не давал вздохнуть. Расточительная Сахара щедро сеяла своё богатство. К счастью, всё продлилось недолго и бассейн не пришлось опустошать лопатами. За три банки сгущёнки Саня выменял у бедуинов бронзовую пирамиду Хеопса, а третий механик Валера выбрал изящную статуэтку кошки из белого камня с золотым ошейником. Саня покосился на товарища, удивившись бесполезности такой вещицы для мужской коллекции заморских трофеев, но виду не подал.

    Вышли из Красного моря и начали спускаться на юг вдоль континента. Судовая жизнь вошла в свой обычный рабочий ритм - стоялись вахты, трудились механизмы, притирался экипаж. Штурман сдружился с третьим механиком и свободное время они проводили вместе, загорая или сидя за шахматами. В принципе, весь экипаж как-то собирался по интересам – шишбеш, гитара, макраме в шкиперской на баке под руководством боцмана. Громогласный и широкий в плечах дракон Эдуард Спиридонович Заруба носил шикарные кудрявые мулявинские усы под носом «картошкой» и необидную кличку «Бывалый». Хотя это было имя эсминца, на котором Скипидарыч оттрубил пять лет срочной службы на Севере от звонка до звонка, и фотография коего украшала его каюту, но это же являлось и его сущностью. Не было дела, которое бы могло его поставить в тупик, не существовало ситуации, из которой он не смог выбраться и даже к той истории с помывкой Дюка* он имел какое-то отношение. А тут у радиста оборвалась коротковолновая антенна, проходящая аж через клотик мачты на пеленгаторной палубе. Бравый Николаич смастерил новый специальный блок для более верного крепления важного оборудования, одел спасательный жилет и полез было на верхотуру, да только, откуда ни возьмись, прилетела туча и поднялось волнение. Радист добрался только на первую площадку мачты, как амплитуда выросла и здесь, на этой точке, стало как на клюющем поплавке. И так не переносивший высоты, Николаич крепко обнял мачту и с тоской посмотрел вниз на палубу. Выглядевшие букашками матросы, задрав головы с интересом наблюдали за акробатом. Тут же находился и боцман, приладивший ладонь козырьком над переносицей. Маркони с глубоким уважением помахал ему рукой. И через мгновение Бывалый уже оказался на площадке, обвязался антенной, положил новенький блок в карман и поплевал на ладони:
- Не дрейфь, пехота! Щас зробимо. Майнайся до палубы. Будут тебе волны – короткие и длинные, большие и малые. Тут главное - правило трёх точек – одна рука и две ноги или две руки и одна нога должны быть на балясине одновременно и ковыляй себе потихонечку. – шустро перебирая конечностями и не соблюдая своё же правило Заруба взлетел.
И уже откуда-то сверху донеслось:
– А с тебя наркомовские, двести грамм как для плавсостава.
Минут через десять с небес раздалась брань:
- Ах, ты ж кандибобер, кобылий хвост … ты как мерял конструкцию свою, обормот? Не пролазит скоба в проушину, тоньше палец нужен, чёрт не нашего бога … дуй бегом к токарю за новой.
- А ты, Спиридоныч? Спускайся пока, покури.
- Вот ещё, буду я старый туда-сюда прыгать, покурить я и здесь могу, отсюда вид лучше. – дракон сел на рей и кинул в рот беломорину.
Курить ему пришлось минут тридцать, пока вытачивали новый палец. Боцман даже умудрился прикорнуть, укачавшись. Но дело было сделано, а наркомовские удвоились.

    Саня навёл порядок в каюте, спрятал в рундук Светкины морские пейзажи, а на их место повесил вырезанный из журнала зимний лес. В каюте сразу стало легче дышать. Розовые занавески и скатерть готовы уже были полететь за борт, но потом пожалел вышитое девичьей рукой убранство, ткань всё-таки качественная. Тогда штурман пошёл в кают-компанию и отдал всё богатство буфетчице. Красавица Таня шумно обрадовалась подарку, хотя и удивилась:
- Ничего себе, Саня, откуда у тебя такая прелесть-то? Не замечала за тобой тяги к шитью. – смеялась глазами девушка. Глаза у Тани были что надо – яркие, глубокие, утягивающие за собой на дно. Смотреть в такие было мукой, если понимал, что тебе ничего не светит.
- Да, так. – покраснел молодой человек. – Нашёл в кладовой.
- Ну, спасибо за презент. Саша, а ты приходи вечером ко мне в каюту, я тебя чаем хорошим угощу, ты такого не пил, Липтон называется. И конфеты Кара-Кум. Заодно шурупы в переборку закрутишь для занавесок, договорились?
Штурман уставился на буфетчицу, открыв рот и хлопая ресницами. Потом тряхнул головой и выдавил из себя:
- Да, нет, я, это … тут такое дело … в общем, нет у меня времени по каютам расхаживать, да, и вообще, не люблю я конфеты с некоторых пор.
Девушка удивлённо смотрела на Крымова, склонила голову набок и когда он закончил свою тираду, прыснула от смеха.
- Да ты никак испугался меня? Не бойся, не трону я твою девственность, есть у меня кавалер. Да и старая я уже для тебя, скоро тридцать. Посидим просто, поболтаем. Как друзья. – и уже печально добавила. - Устала я, Саня.

    Девушка и правда оказалась непростой судьбы. А всё из-за своей необычной внешности. Занавески приколотили, и каюта стала по-настоящему девчачьей. Чай действительно вышел вкусным, такого в Одессе не достать. И шоколадом были завалены два ящика в столе.
- Скоро весь судовой ларёк перетаскают, Дон Жуаны, надоели хуже горькой редьки со своими подарками. – вздохнула Таня. – Один ты на меня не пялишься в открытую, всё глаза опускаешь при встрече. Был, что ли, горький опыт? Нет, Саня, никогда не поддавайся судовому увлечению. Во-первых, оно не настоящее, а всё от дефицита женского внимания. А во-вторых, у тебя всегда будут конкуренты.
Девушка слово в слово пересказывала наставления радиста, но Сане от этого становилось только легче. Уходила какая-то недосказанность и исчезала дурацкая робость. Теперь он уже чувствовал себя неким образом даже поддержкой для доверившегося ему человека.
- Знаешь поговорку Саня – «Не родись красивой, а родись счастливой!» Так вот, это про меня. Все видят во мне только хорошенькую куклу, а что у меня внутри никого не интересует. Но я их понимаю, приметить глазами легче, чем умом заглянуть глубже. Да ещё и мнение такое – если красивая, значит глупая. Поэтому и норовят только купить, а не завоевать. И таких просто уйма, не отбиться самой. Приходиться искать защиту в ком-нибудь посильнее, чтобы отдохнуть от назойливости. А так, чтобы по-настоящему, у меня и не было никого. Почему-то ко мне только с деньгами лезут, а обычные парни и подойти боятся, думают, что таких как я надо только в шампанском купать. А было и такое даже. Я и в море-то пошла, чтобы ни от кого не зависеть. Вот накоплю денег, куплю дом на родине, я же со Львова и выйду замуж за того, кого хочу я сама. Вот так. А ты не робей, будем дружить, хоть с кем-то обычным словом перекинуться. Только не часто.

    «Чудны дела твои, Господи!» - думал Крымов, слушая Таню. А с полки ему подмигивала кошка из белого камня с золотым ошейником.

*Та история, когда бичующие моряки подбили бабку, торговавшую семечками помыть с мылом памятник Дюку, а за это начальник пароходства Данченко заплатит ей много денег. И даже дали ей какую-то бумажку с распоряжением. Бабка памятник помыла и пошла за честно заработанными деньгами. Начальник был справедливый и тоже с юмором. Деньги бабке заплатили, высчитав с хохмачей.

далее  http://proza.ru/2025/07/20/850