11

 В бухту Золотой Рог заходили во тьме, в конце первой четверти новых суток, перед самым восходом, на излёте сладких снов и бухта оставалась одета ещё в ночные одежды. Она потягивалась, разминала гладкую розовеющую спину и смотрела на туманные берега. Берега, окружающие сестру, должны быть начеку постоянно. Серые клочья разорванной форштевнем мути качались на воде, пытались прибиться к бортам, но были тотчас ими отринуты, раздавлены безжалостно и смешаны с волнами. Тихий океан здесь властвовал несмотря ни на что. Бухта оказалась, конечно, хорошей находкой для первопроходцев далёкого края и защищала город, да только на этом и всё, Океан не обращал ни на что внимание. Пока всё шло анданте в океане, Владивосток мог спать спокойно. Но как только морские боги решали помериться силами, залив пасовал. Нет силы большей, чем океанский шторм и нордовые ветра не уймутся никогда, терзая жителей.

    Впрочем, теперь стояло лето, и прибрежная галька почти не шевелилась в набегающих волнах. Было спокойно и бесцветно. Стали на якорь, ожидая своей очереди к причалу. Предстояла выгрузка, затем постановка на Дальзавод – начал греться дейдвудный подшипник. Две недели впереди можно наслаждаться берегом. Такая передышка в пути пришлась весьма кстати. Тем более, что возможность увидеть Родину с противоположной стороны вряд ли когда ещё выпадет.

    На третий или четвёртый день Саня, наконец, вырвался с парохода. Зашёл к третьему механику, чтобы и его забрать с собой в город, но обнаружил того в мрачном состоянии и небритым. Штурман, конечно, сразу догадался о причине такого поведения своего друга – буфетчица во время стоянки не ночевала на судне. Не ночевал и капитан. В общем-то, это ни для кого не являлось секретом – Таня с мастером шла уже не первый рейс и была почти полевой женой. Знала об этом и капитанша, но помалкивала, находя в ситуации свою какую-то выгоду. Кэп считался одним из лучших в бассейне, поэтому все закрывали на происходящее глаза. Сама же Таня шла упорно к своей цели и использовала условный мезальянс не без пользы для себя, достраивая уютный домик в карпатском селении. Терзался один только третий механик.

    Как-то раз он взял Крымова с собой в потайную шхеру, туда, под самый верх машинного отделения. Там, почти в выхлопной трубе, возле дымохода находился винный погреб маслопупов. В молочных флягах созревал тропический сок, выдававшийся экипажу для утоления жажды в жарких широтах, но у морской жажды две стороны. Брага из виноградного сока получалась что надо, не бургундское, конечно, но в походных условиях ценилась не меньше. Периодически зелье надо было помешивать, сцеживать и менять воду в бутылках, куда через кембрики из фляг выходил злой дух Диониса. Шхера находилась под замком, а золотой ключик был только у Валеры. Выполнив процедуру, друзья долили и себе по стаканчику, и механик открыл карты – симпатия к буфетчице засела в нём гвоздём, да не обычным таким, а целым железнодорожным костылём и выдрать его из своей души тот не видел для себя ни малейшей возможности. Для Крымова это уже не представляло тайны, но он сделал вид, что только узнал об этом. Не хотел обижать друга нескромной осведомлённостью, чтобы он не огорчился своим хоть и искренним, но, всё-таки, простодушным поведением. Все эти подарки, взгляды и вздохи смущали уже не только Таню, но и некоторых наблюдательных членов экипажа и лишь высокий авторитет механика, как и его добродушный характер удерживали остряков и злые языки от едких подначек. Однако ситуация являлась патовой – закрытыми глаза оставались только у Валеры. Он ничего вокруг не замечал, кроме Тани, находясь в своём вакууме влюблённого. Саня попытался было высказать собственное мнение, но натолкнулся на полное невосприятие своих доводов – механик на минуту открылся только для того, чтобы смягчить свои страдания, и в советах не нуждался.

    - Саня, я же с тобой поделился не для того, чтобы убедиться в своей неправоте, я знаю, что ты будешь меня отговаривать. Тут дело даже не во мне, это помимо моей воли. С этой женщиной меня связывает что-то незримое и необъяснимое, я чувствую к ней нежность и трепет… наверное, даже как к матери или сестре… что-то платоническое, скорее всего. У меня нет просто обычного физического влечения, пусть бы даже она была какой уродиной с кривыми ногами, меня это не волнует, понимаешь? – взволновано и горячо бормотал Валера.
Крымов слушал пламенную речь с отвалившейся челюстью. Потом осторожно тронул товарища за рукав, и робко спросил:

    - А почему бы вам, Валерий Палыч, не открыться немедленно и сейчас же самому предмету обожания? Может она тоже страдает и не знает, как к тебе подступиться.
Механик высвободил плечо и грустно покачал головой:

    - Эх, если бы это было хоть на тысячную долю так… Всё я понимаю, Саня, нет мне места рядом с ней. Понимаю, но… ничего не могу с собой поделать. Думаешь, я не знаю, что ей кэп покровительствует? Знаю, да только мне всё равно – повязала меня Таня. Тряпка я, наверное, Саня, да? Не могу с собой справиться. Ты вон, общаешься с ней свободно и непринуждённо, по-приятельски. А я боюсь и глаза поднять на неё. Вот скажи честно – она что, не нравится тебе вообще ни капли, а?

    - Мне, Валер, очень нравится Гуттиэре, можно сказать даже, что я люблю её, пусть даже она и не догадывается об этом. Мне это тоже неважно, хотя я не считаю себя слабовольным, подумаешь. Таня красивая, конечно, ну, а ты знаешь, что у неё в душе? И комфортно ли тебе будет рядом с ней, а, главное, ей с тобой? Об этом же ты тоже должен подумать, если действительно любишь её? Тогда ты прежде всего должен как-то позаботиться о её удобствах и защищённости! – штурман распалялся всё больше, удивляясь самому себе, смелости своих рассуждений. – Ведь ты же ничего не знаешь про неё! Как она живёт и чем, что ей нравится, что заботит и тревожит. И потом, Валер, она старше нас с тобой, а что у неё за душой ты и догадываться не можешь. Вот наберись смелости и поговори с ней.
Санин визави слегка потух в глазах, опустил плечи, но решительность свою не утратил и убеждённости у него не уменьшилось.

    - Нет, Саня, здесь, на пароходе я и намёков никаких не допущу. Это не честно. После такого разговора надо будет принимать какое-то решение, а посреди океана ты и деться никуда не сможешь, убежать, если вдруг захочется. Нет, товарищ, придём домой, вот тогда и поговорим. Тогда и расставим все точки над Ё. Я так решил. И давай больше не будем на эту тему, договорились? И на этом – всё!

    Выход в незнакомый город всегда будоражил Крымова. Ему нравилось открывать для себя новые места, что-то было в этом от приключений далёкого детства, когда и поход на соседнюю улицу вызывал в душе восторг и восхищение. Он любил вглядываться в лица встречных пешеходов, и особенно пешеходок, отмечая для себя, что общий тип приятных на лицо девушек весьма отличается от привычной ему Одессы. Конечно, он был убеждён, что одесситки самые красивые, но когда съездил в отпуск в Москву, то оказался поражён насколько там выше концентрация симпатичных девчонок на единицу погонного километра оживлённой улицы. Теперь штурман с механиком побрились, оделись в чистое и отправились в центр. Идти предстояло пешком. Во всём мероприятии захода на Родину в неожиданном месте имелась небольшая, но досадная заковыка – советских рублей никто выдавать не собирался, епархия была чужая. Однако, Владивосток - город моряков и вернувшиеся с моря водоплавающие недостатка ни в чём никогда не испытывали. Главное, найти правильного барыгу. Поэтому друзья прихватили за пазуху японскую автомагнитолу, только купленную в Кобе и как только ступили за проходную, к ним тут же подлетел лихой таксомотор, и водитель широким жестом пригласил отвезти хоть на край света. Глаз у шофёра был намётан, и сделка прошла в тёплой и дружественной атмосфере. Теперь город стал открыт для познания. Сначала посетили парикмахерскую, затем посвежевшие, пахнущие «Русским лесом», поплыли по улице Ленинской. На них смотрели, улыбались, безошибочно угадывая в парочке только пришедших из моря людей. Это отражалось и в походке, и в растерянных улыбках, в новеньких джинсах, и в пропитанных синими глубинами глазах, наконец. Хотелось всех обнимать.

    Вечерело. Бухта наливалась золотым светом от зажигающихся уличных фонарей, окон в домах; янтарные блики заплясали и от стоящих у причалов и на рейде судов и кораблей всех мастей, включивших ходовые огни. Ноги сами вынесли к морвокзалу, где из распахнутых дверей ресторана, конечно же, «Волна», неслись и танцевальные мелодии, и запах шашлыка. Сразу вспыхнул аппетит, и друзья, не сговариваясь, очутились уже внутри. Было уютно в приглушённом свете. Но столики все заняты. И тут же раздалось из прокуренного полумрака:

    - Саня, Валера! Давайте к нам, черти! – взметнулись навстречу приглашающие руки. Ба, да там уже пол экипажа разминается лёгкими закусками, а иные раскраснелись, расстегнули вороты рубах и давно здесь свои. И понеслась, закружилась кутерьма в хмельной и странной ночи, на краю земли, продуваемом удивительными тёплыми южными ветрами. На миг показалось, что всё действо происходит не на берегу Тихого океана, а в Сочи, не хватало только шелеста пальм. Но женщины, появившиеся как по волшебству вдруг в компании, не уступали по притягательности своим черноморским товаркам, лишь кожа обнажённых плеч своей бледностью выдавала, что это, всё-таки, суровый край. Хоть и солнце именно здесь встаёт.

    Крымов ревниво следил за другом, не давая тому разойтись, сам подливая ему вино, но не чрезмерно, а лишь поддерживая в нём вспыхнувшую искру отдохновения и от физических трудов, и от душевных мук. Саня знал, что пьяный омут может сильно затянуть в пучину безразличия, но выбравшись из него будешь ещё сильнее и острее переживать сердечные страдания. Ко всему добавится уже и ощущение вины перед самим собой, что пытался заглушить себя, предавая своё чувство. И когда вовсю разгулявшаяся братия, после закрытия заведения, двинулась куда-то дальше продолжать застолье, в общество весёлых куртизанок, то штурман мягко, но настойчиво придержал товарища, протянул ему руку и предложил не изменять самому себе. Они прошлись по затихшему ночному городу. Уже начал накрапывать тёплый дождь и сделалось неимоверно легко и радостно на душе. Пахло мокрой листвой, но запах был немного другой, чем в Одессе, слегка горчил, казался более пряным и без пыли в середине лета. Хмель невесомо улетучивался из горячих голов и оставалось чувство заземления. Остановка посредине пути оказалась не лишней, придавая сил и уверенности каждому из попутчиков. Валера, наконец, тряхнул головой и вздохнул полной грудью, как будто с души упал тяжёлый камень и освободил её для новых скитаний. Он был благодарен Сане за поддержку и понимание, дал слово больше не раскисать и сдержал его.

    … Через два месяца по приходу в Одессу механик исчез на неделю. Потом вернулся какой-то решительный и непоколебимый. Нашёл Саню и потянул его за собой на 7-ю станцию Б. Фонтана. Там на ул. Шевченко, в частном секторе, снимала комнату буфетчица Таня Спивак. Крымов упирался, пытался отговорить Валеру от неуместной затеи с неожиданным визитом, когда вдруг услышал обескураживающую новость:

    - Я не в гости, Саня! Я предложение делать! Ездил к ней до дому, на Львовщину, был у матери, поговорил. Нет у неё никого, Саня, понимаешь? Матери я понравился, она добро своё дала. Так что пол дела сделано. Я вот и кольцо уже купил. – Валера протянул красную бархатную коробочку, открыл её.
Внутри поблёскивал красивый перстенёк с переливчатым, бьющим по глазам бриллиантом.

    - Ничего не пожалею для неё, всё отдам! – горячо зашептал. – Саня, помоги мне ещё раз, умоляю, поддержи. Постой просто на улице, мне надёжней будет.
Штурман оторопело во все зрачки смотрел на друга, на его лихорадочный румянец, слушал сбивчивую речь и ему вдруг стало жалко Валерку. Ничего не сказал, молча обречённо махнул рукой и зашагал за почти бежавшим уже несчастным обречённым. Тот будто бы боялся то ли сам передумать, то ли, что земля встанет перед ним на дыбы, то ли, что конец света наступит внезапный… Взбежал торопливо на крыльцо дома и решительно рванул на себя входную дверь.

    ... Вышел горемычный страдалец через час, аккуратно прикрыл за собой калитку, невидящим взглядом окинул терем с зазнобой и не оборачиваясь твёрдо зашагал по дороге. Саня понял, что больше в его услугах не нуждаются и благоразумно исчез.

    Всё произошло как в дурном водевиле. Нет, Таня оказалась одна-одинёшенька и встретила механика приветливо, не удивившись его приходу и не осерчав за визит без приглашения. Наоборот, налила сразу чаю, пододвинула домашнее печенье и варенье собственное из крыжовника. Выслушала внимательно, не усмехаясь, не перебивая, склонив красивую головку набок. Но и не вспыхнула румянцем, будто бы это и не новость вовсе для неё была. А когда Валерка встал на колено и протянул ей кольцо, то не взяла его, а чмокнула мужчину в макушку и вышла:

    - Подожди-ка минутку.

    Вернулась тот час уже в роскошном шёлковом японском халате, расшитом червонными драконами с рубиновыми глазами и цветами сакуры. Развязала тонкий поясок перед изумлённым моряком и протянула тому для обозрения. Механик аж зажмурился от ослепительного блеска – ремешок во всю длину был унизан золотыми перстнями!

    - Вот видишь, Валера. – грустно усмехнулась девушка. – Если бы я хотела выйти замуж, то давно бы уже там была. Но у меня другие цели. И, боюсь я, что цели наши не совпадают. Не нужно это тебе даже и знать. Года через два я вернусь к себе домой и попробую начать свою жизнь заново, с чистого листа. А ты, если захочешь, приезжай ко мне тогда. Если, конечно, захочешь. Адрес дать? Ах, уже знаешь…

    Валера молча всё выслушал, удивляясь, что сердце уже не стучит бешено, кровь отступила от лица и улеглось волнение. Ему стало вдруг легко, словно он опять сбросил с себя тяжёлую и гнетущую ношу. Вначале исчезнувшие было вокруг звуки вернулись на своё место – по улице проехала машина, залаяла во дворе собака и налетевший внезапно ветер распахнул окно, захватив занавеску. Вдруг потемнело, собиралась гроза. Механик встал, сделал шаг к девушке, обнял её. Та стояла не шелохнувшись, опустив руки вдоль тела. Поцеловал в щёку, вложил кольцо в горячую ладошку, сжал её в кулачок и вышел прочь.