Аравийский оазис. глава 5

ГЛАВА 5.

ВСЕДОЗВОЛЕННОСТЬ.
«Когда прекратится разврат, тогда вернётся вера.»
Пророк Мухаммед.

«Империатрица София с опасением наблюдала за ухудшающимся с каждым днём состоянием супруга. Политическая недальновидность, физическая слабость, ментальные отклонения вели Византию к распаду. Этим могли воспользоваться для смещения его с трона.  Ей сообщали, что двоюродный брат Императора, сын его дяди Германа, готовит дворцовый переворот.

После недолгих размышлений она пришла к заключению, что должна позаботиться о собственном будущем.  Давно обратила внимание на высокого и статного мужлана Тиберия, служившего старшим конюхом, ответственным за размножение скакунов Императора. Он специально закупал у арабов породистых жеребцов для спаривания их с арагунскими кобылицами. Империатрице говорили о нём, как смышлённом молодом человеке.

Империатрица София вошла в загон в самый неудобный момент, когда пара лошадей готовилась к спарке. Когда раздалось характерное  ржание у трёхлетнего жеребца, и он сумел покрыть очаровательную двухлетнюю кобылицу, София вскрикнула от удивления, обратив внимание на длину «копья» скакуна. Тиберий вовремя заметил Империатрицу и успел подхватить на руки, чтобы она не упала на кучу навоза.

София побледнела от глубокого впечатления: «Никогда не могла бы представить себе такое!». Он заботливо вывел Империатрицу на лужайку и усадил на горку чистого сена: «Ваше Величество, не следует так близко воспринимать происшедшее: это всего лишь рядовое событие.»

Уже забывшая про любовные игры Империатрица посмотрела на него взглядом одичавшей самки: «Мне скоро сорок, Тиберий, но я должна тебе признаться: что не могу поверить в то, что увидела! Его «копьё» не может не внушать уважения .... Никогда не испытывала на себе такой мощной страсти. Мой царственный супруг давно остыл ко мне. Он более внимателен  теперь к козам и ослицам, нежели ко мне.»

Тиберия не надо было долго убеждать в такого рода потребности. Там же на сеновале состоялось их близкое знакомство, перешедшее в довольно прочную вначале дружбу. Во всяком случае, Империатрица ещё долго оставалась довольна размером «копья» своего конюха.  Через неделю она по достоинству оценила его талант: легко получив согласие Юстина Второго, поручила Тиберию возглавить личную охрану Императора.

Для того чтобы он мог успешно справляться с прямыми обязанностями, София выделила ему роскошный будуар по соседству со своей опочивальней. При этом, велела ему отправить жену и двух дочерей подальше от дворца.

Как обычно происходит, аппетиты у любовника растут быстрее и шире, чем его мужское достоинство: Тиберий вскоре возглавил армию Византии. И первые же походы показали: в военных делах он был ораздо слабее, чем в искусстве любви. По его милости,  Византия очень быстро лишилась многих своих вассальных областей. Особенно чувствительными были потери Армении и Кахетии, перешедшие под влияние Великой Персии.

Софии пришлось отправить с Тиберием тайное послание к Царю Хосрову Первому. Содержание письма так и осталось неизвестным никому, в том числе и Тиберию. Между тем, в нём София просила о перемирии, а взамен обещала прислать царю в подарок  свою дочь «на пару персидских ночей». Хотя дочь была обещана Тиберию в жёны.

На обратном пути Тиберий провёл несколько дней в Мекке, представившись вождю курайши аль Муталлибу, как приёмный сын Императора Юстина и его царственной супруги. Его приняли с большими почестями.  Но то, что он увидел в этом благословенном городе так поразило его, что он оставался под впечатлением увиденного всю свою оставшуюся жизнь. 

Сегодня вряд ли кто-то из нас,  истиных мусульман представляет себе, как выглядел образ жизни в Мекке и Медине в период до Ислама. Есть десятки свидетельств того, что и городские жители, и кочевники того времени не очень ограничивали себя в повседневной жизни. Здесь в буквальном смысле, дозволялось всё, что вам доступно, всё что доставляет удовольствие, всё что приносит вам пользу и достаток. И это касалось всего движимого и недвижимого.

Начну с того, что среди язычников считалось вполне нормальным повседневное пьянство. Вино и пиво разливалось с самого утра. И утреннее опьянение обозначалось словом «сабух». Завершалась пьянка  поздней ночью. После заката эти удовольствия назывались иначе -  «габух». Но сути не меняло.

Надо сказать, женская половина отдавалась спиртному раньше, чем мужчинам: с раннего детства. А что касается замужних и пожилых,  то потребление алкоголя очень часто сопровождалось сексуальным развратом. Причём, на виду у всех остальных членов семьи, или клана.

Самым невинным развлечением считались азартные игры, «аль-майсир». Первые «казино» зародились среди арабов.  Большого разнообразия не было: обычные игральные кости, нарды, шахматы,  скачки верблюдов и коней, петушиные и псиные бои. Всё зависело от ваших предпочтений и социальной лестницы.

Особой популярностью пользовались кости. Их бросаали в надежде на удачу взрослые и дети, мужчины и женщины, купцы и ремесленники, пастухи и поэты. Ставки начинались с динара и могли завершиться телом. Причём, в последнем случае оговаривались даже позы.

Особым рвением отличались одурманенные винными парами женщины. Проигрывались не только целые стада верблюдов, пастбища и оазисы,  жилища и имущества. Могли выставить на кон и самих себя, своих невольников и невольниц. Встречались и такие, кто проигрывал мужей и сыновей на одну или несколько ночей.

Азартные игры сопровождались беспредельным пьянством и  завершались прелюбодеянием. Зачастую, прилюдным. У многих влиятельных купцов и ростовщиков гаремы служили предметом расплаты за проигрыш.

В повседневном общении между членами семьи и клана, родственниками и приятелями, гостями и при сделках в обиходе была совершенно свободная лексика, допускались откровенно непотребные слова.  Даже в присутствии детей обоих полов и всех возрастов.  Самым популярным выражением гнева служила угроза совершить половой акт с вашей матерью, женой и дочерью.

Собственно говоря, эти выражения сохранились и по сей день. Но в отличие от современных непотребностей, наши арабские предки могли вкладывать в эти выражения и противоположный смысл: это могло звучать и как комплимент, или грубая лесть. В поэзии, которая почиталась среди арабов,  сексуальные домогательства отражались, как своего рода мечта побывать в той или иной части тела ваших ближайших родственников женского пола.

Были развлечения и другого свойства. В определённые дни неподалёку от Каабы разгорались костры, над ними возвышались огромные котлы, в которых варилась пища. Тут же рядом резали верблюдов, овец и другую живность. Еда, вино и пиво лились рекой и раздавались бесплатно, в виде благотворительности. Племена и кланы соревновались в богатстве, пытались удивить друг друга щедростью и размахом.

От избытка алкоголя, звука свирелей, бубен и свистов паломники и паломницы постепенно входили в некий экстаз. Пляски и призывы к божествам незаметно приводили к возбуждению толпы. И вскоре многократный обход вокруг чёрного камня приобретал откровенно эротический характер. Народ готовился к разврату. Толпа начинала призывать к Аллаху: «Я здесь, перед тобой!». Считалось, что человек должен предстать таким, каким он появился на свет: нагим.

Первыми избавлялись от одежды убелённые сединой старики. Вслед за ними обнажались мужчины и юноши. Не заставяли себя долго ждать и женщины. Начиная от пожилых, но всё ещё привлекательных, заканчивая совсем ещё юными девочками, все скидывали с себя покрывала и шаровары. Их танцующие обнажённые формы возбуждали идущих рядом незнакомых мужчин, у большинства начиналась эрекция.

Паломничество сопровождалось телодвижениями, изображающими различные позы интимной близости. Находились и те, кто от изображений переходили к исполнению актов соития, с  демонстрацией всех нюансов, включая громкие оргазмы.  В это трудно поверить, но прилюдный секс  во время праздничного паломничества считался ко всему прочему богоугодным делом.

В один из таких празднеств, Хадиджа вместе с родственницами расположились возле котла с горячей пищей, которой угощал толпу её богатый и влиятельный отец, Хувайлид ибн Асад. День только ещё начинался, но её подружки уже успели вкусить вина и утолить голод. Одна из них, миловидная Фатима шепнула Хадидже: «Мне нравится тот пожилой мужчина, который только что присоединился к паломникам. Интересно, кто он?»

«Пожилым мужчиной» оказался младший сын аль-Муталлиба,  тридцатитрёхлетний Абу Талиб. Хадиджа его знала: «Он хоть не богат, как его отец, но говорят, умён и добр.  Кстати, я слышала после смерти брата он хотел жениться на его вдове, но Амина отказала ему. Может ты попробуешь его соблазнить?» Подружка прикусила палец: «Если это Абу Талиб, то он приходится мне троюродным братом. Слышала,  наши деды были родные братья!»

Хадиджа шлёпнула её по заду: «В таком случае, я бы посоветовала тебе не присоединяться сегодня к паломникам, не снимать с себя одежды,  а просто проследи за ним, за его повадками. Если он решит раздеться, то можешь убедиться в его мужских достоинствах. Считай, что тебе повезло.»

В это время из толпы вышел довольно старый, согнутый пополам и еле передвигающийся монах. Он медленно подошёл к девушкам и попросил еды и вина. Усевшись неподалёку, он долго разглядывал Хадиджу. После того, как наелся и напился, монах, одетый в длинный потёртый халат с крестом на груди, спросил её: «Не ты ли дочь Хувайлида ибн Асад и его второй жены Фатимы бинт Зайид?»

Хадиджа удивлённо кивнула. Он задал ещё один странный вопрос: «Ты уже достигла зрелости? Ведь тебе уже 15, не так ли?» Девушка улыбнулась: «Пока ещё только 14, но уже готова стать матерью.» Старик повернулся, чтобы уйти, но потом вдруг вернулся: «Тебе предстоит три раза иметь брачную ночь. Двое из мужей покинут этот мир раньше, чем должны. А вот твой третий муж ещё только родился на свет. Он осчастливит не только тебя и твоё потомство, но и возвеличит умму, а затем - полмира.»

Спустя десятилетия после этого Хадиджа вспомнит об этих словах монаха, покидая этот мир на руках любящего её Мухаммеда.