Альтруистка Часть 2 Глава 15

Увещевания коменданта полиции в Пномпене не увенчались успехом, да и Александр был слишком слаб, чтобы долго настаивать и тем самым мучить его. Он потерял много крови из-за ранения копьем в плечо. К счастью, рана была не опасной для жизни, важные органы оказались не задеты. Но Александр выпал из обоймы на несколько недель, без работы показавшимся ему вечностью. Палец на руке был сломан, а на пол ноги чернел огромный синяк.

- Господин Йерсен, я пришёл выразить вам своё искреннее сочувствие по поводу того, что произошло. Не могли бы вы более подробно описать мне, где случилось нападение, пожалуйста? - комендант полиции, смуглокожий и жилистый человек неопределённого возраста, был вежлив, но сосредоточен. - Дело в том, что у нас есть приказ изловить пять беглых каторжников, которые уже две недели скрываются в горах. Предводитель у них весьма юркий малый, который, видимо, хорошо знаком с местностью и устроил, скорее всего, там убежище, потому что прочесывание местности моими людьми пока не дало результатов. Беглые стали выходить и нападать. Либо вы потревожили их, и они испугались, что вы наведёте на их след полицию. Либо они крайне нуждаются в еде и деньгах и надеялись поживиться чем-нибудь за ваш счёт.

Комендант говорил через переводчика, Александр терпеливо слушал. Когда пришёл его черёд отвечать, он с большой неохотой на лице спросил:

- Я - был единственным, на кого они успели напасть?

- Вы были первым. Если мы их не остановим, будут ещё жертвы. Судя по всему, это случилось недалеко от города, иначе вы бы не дошли до медпункта, не хватило бы сил… - размышлял комендант, и Александр отметил, что малый этот - на своём месте, раз так тонко и профессионально вникает в ситуацию. - А раз это случилось недалеко от города, они продолжат нападать. С целью грабежа. И, конечно, убивать, - с целью сохранить своё местонахождение в секрете. У них просто нет другого выбора. А вам, господин Йерсен, просто несказанно повезло. Так может не повезти нашим женщинам и детям, которые ходят в лес за тростником и пальмовыми листьями.

Комендант был прав: людям, с которыми Александр повстречался в лесу, терять было нечего. Они были измождены голодом и суровым содержанием на каторге, но у них, тем не менее оставались силы, чтобы сообща растерзать наивного путника. У них в глазах стояло какое-то марево, за которым не было видно зрачков. Это были глаза диких слонов, с которыми Александру также «посчастливилось» встретиться на своём пути, и, если бы он вовремя не спрятался, эта встреча закончилась бы плачевно.

Йерсен был из тех людей, которые предпочитают всё проверять на себе. В то, что говорят другие, очень сложно поверить, и в том, что топор - острый, непременно нужно убедиться самому, положив голову на гильотину. Ведь предупреждал его капитан корабля, что леса, которые собирался исследовать Александр, кишат всякого рода опасностями, но он не был бы собой, если бы легко отказался от своей затеи. 

Теперь он стал заложником своего научного интереса. Он готов был спустить ситуацию, что называется, на тормозах, ведь всё, к счастью, обошлось. Да, ему пришлось вспомнить свою схватку с Робером и ещё раз поблагодарить приятеля детства за полученный опыт. Однажды совершенные движения были молниеносно восстановлены мышечной памятью, когда Александр увидел пятерых бугаев, которые обступили место его привала и обыскивали его рюкзак. Он проявил большую неосмотрительность, когда оставил вещи без присмотра. Револьвер лежал в нагрудном кармане пиджака, брошенного на земле возле бивуака. Александр пошёл вниз к ручью, чтобы умыть пылающее лицо прохладной водой. Ручей поманил его с такой силой, что усталый путешественник, недолго думая, сбросил исподнее и, оставшись голышом, с упоением нырнул в бодрящую воду. Что может быть лучше такой ванны после жаркого дня, проведённого в пути, когда ладони - липкие от пота и стопы ноют, превратившись в две бесформенные лепешки, а лицо облеплено живой и дохлой мошкарой? И что может быть хуже, когда по возвращении ты обнаруживаешь, что в твоих вещах роется группа каких-то несимпатичных незнакомцев?

Александру удалось раскидать их каким-то чудом. Наверное, его отчаянность в схватке была продиктована мощным и даже злобным протестом, что кто-то прикасается к его вещам, даже если в них не было ничего, что представляло бы реальную ценность. Воспоминание гармоники из детства больно обожгло и налило его мышцы свинцом. У нападавших не было огнестрельного оружия, они были вооружены чем попало: какими-то палками, досками (об одну из них Александр сломал себе палец), а у одного из них - видимо, главаря, - в руках находился длинный шест с заострённым и отполированным до хищного блеска бамбуковым наконечником. Это было импровизированное копье, которым Александр в последствии и был ранен в грудь.

У Александра был в запасе козырь - револьвер, о котором пока не знали нападавшие. Он боялся представить, что будет, если они доберутся до оружия раньше него. Удары сыпались на Александра то с одной, то с другой стороны. Когда он упал на землю всего в нескольких футах от своего пиджака - оставалось руку протянуть - его схватили за ноги и куда-то поволокли. Нужно было начинать манёвр с начала. Тем временем ногу уже пронзала нешуточная боль, и Александр силился вспомнить, в какое мгновение и чем по ней нанесли удар. Как это частно бывает, этот момент начисто стерся из его памяти, - как известно, переживание опасности притупляет физические ощущения, подобно морфию. Александр действительно был как будто опьянен. В обычных условиях он не справился бы с пятью беглыми каторжниками - отчаянными существами, которым нечего было терять. Но отчаянность, как волшебный эликсир друидов, на пять минут сделала его непобедимым. К тому же он знал, что если доберётся до револьвера первым, у него появится реальный шанс спастись.

И действительно, когда оружие металическим блеском сверкнуло у него в руке, нападавшие отступили и рассеялись. Позже, когда Александр уже мог анализировать случившееся, он детально вспомнил внешность напавших на него туземцев, их глаза, полные хищного блеска. Судя по всему, это были коренные жители, за преступления приговорённые к каторге. Йерсен слышал, что в плане наказаний на территории Индокитая до сих царят средневековые порядки. И точно так же, как в древние времена испугались бы огнестрельного оружия, сейчас нападавшие отступили, стоило им увидеть в руках у белого путешественника револьвер. Отступая, главарь банды метнул в него копьё, - то ли чтобы выиграть время и дать своим людям уйти, то ли просто от бессильной злобы. Копьё, как мы знаем, достигло своей цели и, перепуганный ещё одним внезапным ранением, Йерсен чуть было не выстрелил.

Истекая кровью, Александр с горем пополам добрался до Пномпеня, где, наконец, закончилось его злополучное путешествие и где теперь он беседовал с комендантом полиции.

- Что будет с этими людьми, если я раскрою их местонахождение?

- Их казнят.

- Казнят?

- Да, обезглавят.

- И вы полагаете, что после этого я буду сотрудничать с вами? Я не хочу подписывать смертный приговор этим людям. Я поправлюсь и с чистой совестью, - что на мне нет крови других людей, - выйду отсюда.

- Смертный приговор эти люди подписали себе сами. Вы здесь не при чём. Они бежали с каторги, которую отбывали за тяжкие преступления. По законам моей страны за это полагается смертная казнь. Им известно об этом. Они знали, на что идут и, судя по тому, что их это не остановило, это уже больше не люди, они хуже зверья. Если они уже напали - то будут нападать вновь, - конец этому можно положить только ударом сабли.

- Простите, но я не буду в этом участвовать, - уверенно сказал Александр.

Комендант не стал настаивать, только отрывисто поклонился и ни с чем убрался восвояси. Однако, где-то через полторы недели он снова появился на пороге палаты, где томился Йерсен и, с трудом сдерживая ликование, заговорил:

- Как вы, господин Йерсен, идёте на поправку? А у меня для вас хорошие новости: мы поймали главаря шайки, которая на вас напала. Остальные сбежали и бросили его на произвол судьбы, а вы тут распускаетесь, как цветок, в нежных чувствах к ним.

- А почему я не должен распускаться в нежных чувствах, как вы изволили выразиться, если передо мною - человек. У плохого всегда есть потенциал сделаться лучше, а тот, кто мнит себя совершенным, лишает себя поля для манёвра и легко может превратиться в палача. Да-да, переведите это, пожалуйста, как можно точнее…

- Если вы меня имеете в виду, то знайте, это не мое решение. Мы живем по таким законам, потому что знаем, что лучше для нас и наших людей. И да, если хотите, это не мое решение, но я его полностью поддерживаю. Европейская доктрина всеобщего равенства и благоденствия у нас, увы, не работает. Вам никогда в сущности не понять настроение ума восточного человека, - точно так же как нам не понять вашего. Я на самом деле пришёл вот зачем: пригласить вас на казнь. Потерпевший вправе расчитывать на возмездие и быть ему свидетелем.

- Вы смеётесь? Я должен буду наблюдать, как из-за меня человеку отрубают голову?

- У нас это в порядке вещей. И потом, вспомните наш прошлый разговор: я уже говорил вам, что этот человек приговорён не только из-за вас, а из других, более отягчающих обстоятельств. Даже если бы не вы, он кончил бы точно так же. Мое дело пригласить вас, ваше же дело - принять приглашение или отказаться…

… Александр пришёл на казнь. Он был как-то особенно возбуждён в этот день, хотя старался ничем не выдать своего состояния. Он почти не спал ночь перед казнью, лишь урывками проваливаясь в короткое забытьё, из которого его возвращали в реальность странные фантазии. Он представлял себе, каково это, класть голову на плаху, чувствовать щекой холод отполированного до блеска предыдущими казнями деревянного чурбана. Дерево пахло необычно - железом и страхом. Но вот необъяснимый феномен: его прохладная поверхность неожиданно приятно остужала горячую голову и утихомиривала кипение крови в висках. Она обещала, что всё совсем скоро закончится: подошла к концу эта мучительная ночь, а вместе с ней - и ожидания, догадки, метания. Можно было успокоиться перед неизбежностью.

Александр представлял себя на месте главаря каторжников, - хотя и не понимал, зачем ему это было нужно. У него возникла чудовищная иллюзия, что, если он пойдёт на эту казнь, то уже не вернётся обратно. Возможно, как учёному, который привык вгрызаться в тайны бытия, ему хотелось отгадать и в полной мере прочувствовать и эту загадку тоже. Загадку насильственной смерти.

Он мучился уже не первый час и прикидывал, как спасти приговорённого к смерти. А что, если Александр явится и заявит присутствующим, что не этот человек напал на него, - вот переполох-то начнётся! Они вынуждены будут отложить казнь, чтобы разобраться и, кто знает, как дальше обернётся… Строя различные планы по спасению жизни человека, не смиряясь с тем, что человека убивают из-за того, что он хотел реализовать своё право на жизнь и свободу, даже совершив преступление, - в конце концов, не об этом ли говорит христианская мораль, - Александр пришёл на казнь, решительно посмотрел в глаза приговорённому… и понял, что тому эта жизнь уже не нужна, что он спокойно распрощался с нею и принял свой жребий. О, эта восточная покорность и принятие всего, что бы ни происходило, с открытым сердцем! Ему, человеку, выросшему на другой стороне континента и привыкшему не сдаваться без боя, она была непонятна и все происходящее на лобном месте сейчас казалось чудовищным фарсом.

Приговорённый каторжник мигнул чёрными, смолистыми глазами в самые глаза Александру, - в них было темно и непроглядно. Абсолютно не угадать, о чём он думал и что чувствовал в этот момент. Одно наверняка - он не боялся своей участи, и Йерсену даже показалось, что встань он и огласи сейчас во всеуслышанье, что это человек ни в чём не виноват и что его с кем-то спутали, - и тот первый рассмеётся ему в лицо. Скажет: «Как же не я?! Я самый и был!»

Палач был явно не в форме, снёс приговорённому голову только с четвёртого раза. Всё это время Александр не отрываясь смотрел в лицо осуждённому, - тот даже бровью не повёл. Йерсен надеялся, что после первого удара каторжник был уже мёртв. Как медик, он знал, что зачастую перед лицом смерти человек теряет сознание, хотя может оставаться с открытыми глазами и рефлекторно двигать мускулами. Так или иначе, свой конец этот человек встретил, не пискнув и с поразительным самообладанием. «Способен ли я на такое самообладание? - спрашивал себя Йерсен. - Наверное, нет, - во мне слишком мало покорства, я жил со слишком большим комфортом!»


Продолжить чтение http://proza.ru/2025/07/24/1216