Мистический философ. Глава 34

  Председателя окружила толпа журналистов; его попытки пройти сквозь эту ощетинившуюся массу различными аппаратами и приборами были безуспешными. Он пытался уворачиваться, но очередная рука цеплялась клещами за одежды и тянула к себе. Корреспонденты с разных сторон кричали ему в уши. В такой ситуации бедный Григорий Ярославович вряд ли мог что-то понять, тем более — ответить. Ник и Лира переглядывались, понимая жалкое положение председателя. Ник заметил:
— Лира, как ты думаешь, что за такие обстоятельства толкнули нашего предводителя пойти на такой рискованный шаг? Они же его сейчас растерзают, но то, что скоро его не отпустят, я уверен. Наш перерыв явно затянется.
 Экраны мелькали голубым цветом, Стэлл "покинул" зал. Люди обменивались мнениями, кое-где вспыхивали споры, но быстро затухали. Ник заметил, что общее настроение людей после некоторых утверждений Стэлла упало. Положение о душе беспокоило многих...
 Председатель по-прежнему барахтался в море жаждущих журналистов.
— Ник, послушай, ты прав, наш перерыв явно затянется. Вот что я хочу тебя спросить...
Лира подбирала слова:
 — Ты так часто был здесь, на Земле... В связи с тем что говорил Стэлл о каком-то полтергейсте... Мог бы ты рассказать мне что-нибудь из твоих собственных наблюдений? Время у нас, как видно, будет достаточно.
— Да, конечно, — Ник задумался, вспомнил одну историю...
— У меня была встреча, — с задумчивым видом продолжал Ник, — с одним врачом, кстати, его зовут, как и меня, Николай. Так вот, он мне рассказал занимательный случай, я мог бы его тебе пересказать.
— Я буду слушать тебя с вниманием!
— Понимаешь, Лира, в недалеком прошлом на Земле были достаточно жестокие нравы... Я смотрю сейчас на нашего бедного председателя, как он отбивается от журналистов, и подумал, что ему еще повезло... Так вот, в те времена была жесточайшая цензура всего, особенно того, что касалось религии и того, о чем говорил Стэлл: о душе, полтергейсте, о Сатане и прочем. Цензура представляла собой розыскной и карательный механизм одновременно, который возглавляла религиозная фанатичная, я бы сказал, экстремистская организация, называвшаяся инквизицией. Людей за инакомыслие часто просто сжигали живыми на кострах. Представляешь, какой страх должны были испытывать люди! Мой новый знакомый, Николай, встречал на своем пути достаточно таких загадочных примеров, когда души умерших людей могли контактировать в той или иной форме с живыми. Ему очень хотелось поделиться с другими, но он всякий раз натыкался на неверие... Это естественно раздражало его; он откровенно хотел кричать, почему наука даже не пытается изучать эту проблему. Однажды ему в голову пришла такая идея... Он решил написать статью, но в форме судебного разбирательства во времена инквизиции.
 Лира смотрела широко раскрытыми глазами на Ника и воскликнула: — Что, он хотел быть сожжённым на костре?
— Нет, нет! Что ты, дорогая, ты не поняла меня. Это было совсем недавно по земному времени; люди перестали так варварски относиться к инакомыслию. Он пытался только написать в форме тех нравов того времени.
— Я поняла, прости, что перебила тебя своим непониманием. Я многое еще не совсем понимаю... Хорошо, продолжай, пожалуйста.
— Так вот, он рассказал мне эту историю, и сейчас я её тебе прочитаю, запомнил её слово в слово. Слушай.
— Мы вас предупреждаем по статье закона и указу, что вы должны говорить и свидетельствовать правду и только правду...
— Клянусь говорить правду и только правду!
— Расскажите нам, что произошло вечером, в канун Рождества Христова?
— Уважаемый суд, граждане присяжные заседатели, прошу вас внимательно меня выслушать и понять, что в действиях моих не было злого умысла; во мне говорило неутолённое любопытство и жажда познания.
— Мы вас поняли, просим вас не тянуть, переходите к сути дела.
— В тот вечер к нам приехали наши друзья, их было четверо — две супружеские пары. Они относились к искусству не как почитатели, а как люди, которые сами создавали произведения искусства. Здесь были два художника, музыкант, писатель и оставшиеся, к которым относился и я. Наша беседа только начиналась. Мы говорили о происходящих событиях, новостях в живописи, музыке и прочем. К этому прочему относился этот вечер, точнее, рождественский вечер. Кто-то с грустью, вероятно, вспоминая молодость, говорил о гоголевском "Рождестве…", колядовании и гаданиях. При слове "гадания" в комнате стало тихо, что-то повисло, застыло; какая-то тень проскользнула в дальнем углу. Почему-то дамы перешли на шёпот; они медленно проговаривали слово "гадание". Мужчины переглядывались.
 Я, на правах хозяина, обязан был разрядить обстановку и предложил всем нам погадать. Хотелось в шутку, а получилось всерьёз. На вопрос: "Каким образом?" — одна из женщин, медленно поворачиваясь ко мне, нараспев произнесла, что она знает, как это можно сделать... Картина, которая разворачивалась в зале, напоминала фильм в замедленном темпе. Мы двигались осторожно, размеренно, говорили медленно; казалось, что на нас действует нечто из того гоголевского романа. Я принёс лист бумаги, блюдце и сделал так, как было велено... Высокий суд, граждане заседатели, особенно заостряю ваше внимание на этом факте и при этом клянусь, что говорю правду и только правду. Мы, те, кто присутствовал в данной комнате, находились в полном здравии и ясном уме. Утверждаю клятвенно, что алкогольные напитки или психотропные препараты не употреблялись.
— Мы верим вам, суд разберётся, продолжайте...
— Участники гадания, а таковыми были все, заняли места вокруг стола, на котором лежал лист, а на нём перевёрнутое блюдце с нарисованной стрелкой. По краям стола располагались зажжённые свечи, было слышно дыхание ожидающих "чуда". Чудо произошло.
 Мы были изумлены; все присутствовали при гадании первый раз, но то, что происходило, не поддавалось какому-то логическому объяснению. Кто-то из нас, точнее та дама, которая знала, как правильно поступать, стала вызывать духа. Она не вызывала конкретного человека, она отчётливо повторяла: "Дух, приди к нам"... Мы повторяли вместе с ней. Таких повторений было не более четырёх-пяти. Потом знающая женщина спросила: "Дух, ты здесь?" Блюдце, к которому мы слегка прикасались, двинулось остриём стрелки к слову "да". Мы все замерли, наши ощущения были обострены; мы прикасались к потустороннему, нам неизвестному тонкому миру. Было как-то не по себе и жутко. Я спросил духа, как его зовут? Он ответил, назвав конкретное имя и фамилию.
 Потом посыпались различные вопросы от участников сеанса. Так продолжалось не менее часа; блюдце летало по листу, мы еле успевали догонять его. Для исключения чьих-то проделок я попросил всех убрать свои руки. Только я прикасался подушечкой одного пальца, совсем слегка, но блюдце продолжало указывать стрелкой на буквы, которые складывались в слова, предложения.
 Вдруг блюдце "упало"; оно остановилось и перестало реагировать. Мы не понимали, что происходит. Дама спросила духа, здесь ли он, ответ был утвердительный. На вопрос, почему он не отвечает нам, дух сказал, что ему мешают... На вопрос, кто, он сказал, что дети. В комнате детей не было. Я тихо подошёл к двери, открыл её, и мы увидели моего младшего сына. Я попросил его уйти в соседнюю комнату.
  Сеанс продолжался. Мы спрашивали обо всём; более того, мы стали задавать глупые вопросы, на что получили ответ совсем неожиданный: "Вы, как дети, я устал от вас, я ухожу"... После этих слов стрелка замерла и более не реагировала на уговоры ещё поговорить с нами.
 Уважаемый суд, граждане присяжные, я изложил суть происходящего в тот вечер. Прошу учесть в вашем вердикте, что мною двигало простое человеческое любопытство. Мне хотелось самому "пощупать" то, во что я не мог поверить до тех пор, пока сам не испытаю. Я прошёл через это и теперь совершенно уверен, что за чертой нашей человеческой земной жизни есть нечто, что нам ещё предстоит пройти в будущем. Я обращаю ваше внимание и на то, что я сознательно пошёл на этот эксперимент и хотел бы, чтобы это было приобщено в качестве свидетельства к тем немногим научным данным, которые так робко собираются в одну, пока ещё совсем не изученную сторону нашей жизни после жизни... Мне хотелось бы довести до вас, высокий суд, господа присяжные заседатели, что в дальнейшей нашей жизни, я имею в виду участников сеанса, происходили случаи, предсказанные тем духом. На этом я заканчиваю своё повествование. Клянусь в том, что говорил правду и только правду, в состоянии здравого ума и без принуждения. При этом ставлю свою подпись.
— Хорошо, суд учтёт все обстоятельства и вынесет справедливое решение. А теперь вам предоставляется последнее слово.
— Высокий суд, граждане присяжные заседатели, мне нечего более добавить в своё оправдание; я надеюсь на вашу мудрость и понимание сложности вопроса. Я прошу вас о снисхождении к человеку, которому не безразлично то, что все замалчивают, уходят от изучения этого вопроса, просто боятся из-за своего животного страха перед авторитетами от религий, духовенства и прочего. Да, я выгляжу в глазах многих, тех, кто не образован и глух, еретиком. Я понимаю ответственность моих заявлений. Я помню судьбу Джордано Бруно и судьбу тех многих, которые были подвергнуты суду инквизиции. Я понимаю и то, что мы живём в другое время — время науки и просвещения, потому ещё раз призываю к разуму. Пора уходить от мракобесия и тьмы; пришло время ставить вопросы и искать на них ответы. Пусть я буду первым, кто открыто призывает серьёзно подойти к данной проблеме. Жизнь не стоит на месте; догмы, которые устраивали человечество и работали на благо, давно устарели; требуется новый взгляд с учётом знаний современной науки. Пора открывать новые горизонты, поднимать старый занавес. Он устарел, в нём много дыр, в которые просматриваются отчётливо новые знания. Это было моё последнее слово на данном суде, но, надеюсь, не последнее в истории...
— Встать, суд удаляется на совещание.
 Тянутся минуты, проходит час...
— Встать, суд идет!
 — Именем всего человечества, суд, изучив дело и выслушав все стороны как со стороны обвинителя, так и сторону защиты и свидетелей, постановил: обвинение признать необоснованным, обвиняемого признать невиновным и освободить из-под стражи в зале суда. Вердикт не подлежит обжалованию и является окончательным. На этом суд объявляется закрытым.
 Удар молотка подвёл черту...
 Лира, после некоторого молчания, как показалось Нику, мечтательно произнесла:
— Значит, его оправдали, не сожгли...
  Ник улыбнулся в ответ:
 — Нет, оставили в живых, отпустили...
— А ты встречался с Николаем позже? Как, он добился того, чтобы ученые начали заниматься изучением этого, им неясного вопроса?
 — Да, мы встречались с ним и не один раз. Ты знаешь, на очередной нашей встрече мы говорили на такие темы, и я совсем забыл... кто я и кто он!
 — Что ты имеешь в виду?
 — Во время спохватился! Чуть не открылся! Он был так искренен со мной. Помню, тогда он еще прочитал одно небольшое стихотворение о душе... Удивительно, как бы там ни было, он интуитивно, имея совсем небольшой опыт, написал такие строки, которые меня удивили. Его неутолимое желание понять, больше знать о нас и о всем том, что будет после окончания своего пути, его стареющего материального тела толкало меня ему многое рассказать! Представляешь, он не понимал очевидных вещей, не понимал, что тело выполняет только совсем короткое время функцию хранителя их общей на тот момент души. А душа была у него беспокойной, любознательной и очень томилась от бессилия понимания, прежде всего, своего будущего. Хочешь, я могу прочитать?
— Удивительная пауза у нас получается, в крайнем случае, у меня. Конечно же, читай!

                Не долгим было расставание, уже неслышно голосов...
                Их не понятные хлопотания, стрелки остановившихся часов.
                Спокойно, безучастно наблюдаю, парю и так легко!
                Завесу молнией пронзаю, стою нагой, а так светло!
                Ворота золотом расшиты, лицо Петра я узнаю.
                "Ты с чем пришел?!". вопрос звучит с укором...
                Замки, запоры все закрыты.
                "На суд пришел" - я говорю.
                Отвернулся и пошел, исчез внезапно за забором.
                Ворот бесшумное движение, народ, без лишней суеты...
                Ведет меня неведанная сила на место лобное свое.
                Вроде ветра дуновение, хочу кричать я: "Пощади!"
                Вопросов нет, но все понятно.
                Укажет место ОН мое...
 — Это написал Николай! А ты мне говоришь, что он мало понимает... Он же пишет прямо о душе, которая идет на "суд"! Да, такие откровения могли бы и меня сбить с толку. Тут мне понятно, почему ты ему чуть не открылся. Молодец, Николай, его интуиция меня удивляет! Я бы хотела с ним познакомиться. Представляешь, какое он сейчас испытывает ликование в связи с нашим контактом. Мы обязательно должны встретиться с ним!
 Лира была в таком восторге, что совсем пропустила тот момент, когда подошел председатель. Григорий Ярославович стоял совсем рядом и, пожалуй, что-то понял из их разговора. Для него этот день запомнится навсегда, он был полон открытий и знакомств с удивительными людьми.
 Председатель занял свое место, украдкой смотрел в сторону Ника и Лиры, попросил Ника пригласить Стэлл. Это была провокация, но модератор не поддался на эту уловку... Ник улыбнулся Григорию Ярославовичу и развел руками, что означало: "А как я могу его пригласить?" Председатель в ответ только заискивающе улыбнулся.
 Стэлл держал все под своим контролем, экраны стали проявлять нашего докладчика — "Создателя".