исповедь

 
ИСПОВЕДЬ

Старые сельские храмы...заброшенные или полузаброшенные доживают свой век  вдали от шумной, суетливой цивилизации в тишине окружающей природы. Но тишина эта не мёртвая, а совсем наоборот - живая, наполненная звуками, жизнью, и умиротворением. Благодатное умиротворение! Как часто не хватает его в нашей повседневной суматошной жизни! И мечется душа, и бьётся до изнеможения в пустой надежде быть замеченной и понятой. Но в нашем безбожном мире не до неё - лишь бы выжить, лишь бы уцелеть, лишь бы не быть хуже других! Всё на показ, всё  на зависть! Для чего? Вот именно - для чего? Да чтобы тебя замечали, уважали, считались с тобой, чтобы видели в тебе личность. И опять - для чего? Кому это надо? Тебе или окружающим? Никто не задаётся подобным вопросом. Некогда. Нужно спешить жить, нужно успеть, не отстать... И продолжается эта гонка без конца и начала. А может всё-таки было начало, только забылось в суматохе дней? Конечно, при некоем усилии можно и вспомнить это самое начало, но для этого нужно остановиться, посмотреть по сторонам, оглянуться на прожитую жизнь, уединиться, оставить всё как есть, обратить свой взор к далёкому небу и прислушаться к тому, что творится в твоей бессловесной душе. А может быть - словесной? Может и словесной, но слушать её нужно внимательно, позабыв обо всём на свете. Ведь душа не может кричать громко, она говорит тихо, шёпотом, чтобы не вспугнуть минуты озарения, просветления измученного неустанными, часто совершенно не нужными эмоции. Душа...А что такое душа, для чего она нужна и что с нею делать? Может её можно сравнить с компасом на морском судне? Как определит капитан верный путь корабля в тёмную безлунную ночь? Скорее всего что так. Разве не ощущаем мы иногда непонятное, смутное беспокойство в груди? Ощущаем и не понимаем откуда это беспокойство, отчего необъяснимая маята на сердце?  Принимаем успокоительные вместо того чтобы выбрать минуту, уединиться и поразмыслить. Случается и выбираем, а чаще проблему, (если подобное состояние души, можно назвать проблемой), решаем совсем уж просто - с подругой за бутылочкой доброго вина. Бывает что и помогает ...  на время. Проходит  время, снова маята, снова подруга с той же бутылочкой. Как по замкнутому кругу, - ни начала, ни конца.
Но... а почему бы не сходить в храм, не поставить свечу пред иконой, не обратиться к Богу и святым угодникам? Помолиться хотя бы своими словами, но искренне, от всего сердца? И почему бы не исповедаться? Не излить душу перед Господом нашим Иисусом Христом через покаяние? Возможно и такое, но... как нелегко решиться на подобный шаг! Ведь исповедуемся перед высшими силами, но не просто напрямую, а через посредника - через священника.
Но как перешагнуть через осознание стыда за совершённые вольно или же невольно неблаговидные, а порой и преступные наши поступки. Сложно, очень сложно. И совестно и страшно. Добро бы исповедаться перед женщиной, а не мужчиной, хотя этот мужчина имеет духовный сан. И начинаешь утешать себя тем, что исповедаться можно напрямую перед Отцом нашим небесным или же его сыном. Ведь услышат, не могут не услышать, да и не скроешь ничего от их всевидящих очей. Проще конечно. Но всё же... отчего нужно исповедаться в храме, перед чужим человеком? Как и где отыскать ответ на подобную задачу? А ведь ответ должен быть, непременно должен быть. Может священник в давние времена заменял психолога, - открыл своё сердце священнику и легче стало на душе. Не из тех ли давних времён и пошла эта традиция? Если бы только знать наверняка!

глава 1
Немолодая, а если быть совсем точной, хорошо пожилая женщина в один из дней появилась на улице деревни Макеевка. Появилась и сразу обратила на себя внимание. Ещё бы! Не часто встретишь на деревенской улице городскую женщину. Пусть эта женщина и не молода, и одета не слишком уж нарядно, но сразу видно - не деревенская.
Женщину, медленно шествующую по запылённой улице полузаброшенной деревеньки, звали Нюра. Было ей уже за семьдесят. Здоровье соответствовало возрасту. Родом Нюра была как раз из этой самой деревеньки. Совсем молодой девушкой уехала она в далёкий город учится на портниху. Проще говоря поступила в ПТУ по специальности швея-мотористка. Отучилась, получила специальность и аттестат зрелости, т. е. документ об окончании средней школы. Затем работа на фабрике, общежитие, замужество, дети. Муж проживал с матерью и бабушкой в двухкомнатной квартире. Время шло, сын и дочка выросли, создали свои семьи, бабушка и свекровь ушёл в мир иной. Отец Нюры тоже отошёл в мир иной и покоился на родовом деревенском кладбище. После похорон отца мать пришлось взять к себе. Муж Нюры, Мишка, был ни за, ни против, вернее сказать - больше против, чем - за. Но он понимал, что старой, больной одинокой женщине деревенская жизнь уже в тягость. Зять с тёщей более менее ладили. Старушка по большей части проводила время в отведённой ей комнатке, в отношения дочери и зятя не вмешивалась.
"Разберутся сами. Сегодня поругались, завтра помирятся". Прошло ещё несколько лет и старушка тоже ушла из жизни. Мишка и Нюра остались в квартире вдвоём. Живи и радуйся! Дети жили далеко и родителей навещали редко. Подрастали внуки, но вдали от деда с бабкой. И всё бы ничего, живи и радуйся, наслаждайся покоем, любовью. Но... всё бы ничего, но не было в этой семье самого главного - любви. Вернее она была, но однобокая или половинчатая, если можно так выразиться. Мишка всю жизнь любил свою ненаглядную Нюрочку. А Нюрочка? А Нюрочка своего Мишку не любила никогда, с самых первых дней замужества. И замуж вышла за него по одной единственной причине - общежитие. Выходила - думала - стерпится, слюбится. Но, если и стерпелось, то не слюбилось. Всем был хорош муж, но была у него одна единственная слабость - он любил выпить. Хотя причислять его к сильно пьющим не стоило, но всё же... всё же. Проще сказать - выпивал как все. Но если, скажем некто, мог принять на "грудь" изрядную порцию спиртного и оставался почти трезвым или здравомыслящим, то Мишка после ста граммов становился почти неуправляем. Ста граммами он не ограничивался, вдобавок ко всему его тянуло на "подвиги".
Правда, Нюрочку свою боялся пуще огня. Боялся потому что любил, а ещё потому что хорошо осознавал свою вину перед женой и детьми. Но дети повырастали, разъехались, Мишка постарел. Выпивать Мишка стал много реже, но натура его не изменилась. Если говорить простым языком - то пить он не умел. Не раз Нюрочка грозилась бросить его, развестись, но оба хорошо понимали, что если Нюра и подаст на развод, и даже разведётся с мужем, то уйти ей некуда. Так для чего и "огород городить"?
Нюра часто думала о том, что если бы муж не пил, то вполне возможно, она бы и смогла полюбить его. Смогла бы... так думала Нюра не год и не два, а все те года что прожила бок о бок с мужем. И не приходило женщине в голову в то время, что может нужно было вначале полюбить мужа, а затем через эту самую любовь как-то наставить мужа на "путь истинный". Только с возрастом, вернее сказать, став вдовой и имея массу свободного времени она осознала - женщина может жить без любви, но мужчина без любви жить не может. Мужчине нужно чтобы его хоть кто-то любил. Чувствовал ли Мишка нелюбовь жены? Вполне возможно. Чувствовал ли он свою вину перед семьёй, особенно перед женой за "неумение выпивать"? Скорее всего - да. Не раз давал он слово ненаглядной своей Нюрочке, что "это было в последний раз", и сам свято верил в искренность своих благих намерений. Какое-то время он стойко держался, приходил домой трезвым в наивной надежде что жена встретит его с распростёртыми объятиями. Но жена встречала  как обычно, может и приветливо, заботливо, но без особо выраженной радости. Невольная обида закрадывалась в сердце. Обиду нужно было чем-то заглушить и Мишка уже не отказывался пропустить стаканчик вместе с друзьями. Всё повторялось сызнова.
Но почему же Нюра не проявляла особой радости при виде трезвого мужа? Наученная горьким опытом она просто боялась поверить в серьёзные намерения мужа. Так они и жили.

2

Да, Нюра не любила мужа, но жалела его, жалела просто по-женски, жалела за то что вот живёт он не любимый, не обласканный так, как ласкают любящие женщины. А как ласкают любящие женщины  Нюра и сама не знала. Не знала потому что ничего подобного испытать в жизни ей не довелось. Правда, в романах много и красочно писалось о любви, фильмы демонстрировали почти неземную любовь, но в жизни такой любви Нюра не встречала. Приятельницы её тоже жили не столько по любви сколько по привычке, да по обстоятельствам. Правда, Нюра мечтала встретить своего "принца на белом коне", но это были только мечты. И, если в мечтах она  изменяла мужу, то в жизни оставалась верна своему Мишке. Что же стояло за верностью мужу? Скорее всего порядочность и чувство долга. Она даже представить себе не могла что живя с мужем заведёт себе любовника! Как после этого смотреть мужу в глаза? Как лгать и изворачиваться? А дети? Как бы ни хотелось Нюре испытать хоть не надолго чувство любви к некому мужчине, но её честная и правдивая натура не позволяла  опуститься до банальной измены.
Нюре очень хотелось разобраться в себе, в сложившейся жизни. Хотелось узнать, вернее понять - а что же такое судьба? Наши ли поступки правильные и неправильны строят эту самую загадочную судьбу или же мы уже рождаемся с готовым сценарием  жизни? И как хотелось в своих неудачах, или ошибках винить не себя, а загадочную коварную судьбу! Какое - никакое, а всё же утешение. Верила Нюра и в Иисуса Христа, и в Господа Бога нашего. И в минуты душевных волнений обращалась к ним с вопросом "Господи, ну за что"? Действительно - за что?
И только много лет спустя Нюра стала обращаться к Господу с вопросом "Господи, для чего?" Чем старше она становилась, тем настойчивее хотела постичь смысл своего воплощения в жизни. Она искала в библиотеке и в магазинах литературу на подобные темы. Её интересовали темы бытия, темы Вселенной, божественного участия в жизни каждого человека. Нюра развивалась, жизнь сводила её с людьми интересующимися подобными вопросами. Знакомых у Нюры было много,  приятельниц, наоборот, мало. А подругами с которыми можно поговорить на интересующую её тему было всего только две. Но этого Нюре было достаточно. Она не раскрывала душу перед человеком кому мало доверяла или не доверяла вовсе. Зато с теми кому доверяла, раскрывалась полностью, не стараясь выставить себя в наилучшем свете. Не скрывала свои ошибки, проступки, мысли.

3
Нюра верила гаданиям, вещим снам и даже предчувствиям. Вещие сны она видела редко, но если уж видела то запоминала в мельчайших подробностях. О счастливых событиях в её жизни сны говорили редко, чаще всего они предупреждали о серьёзных испытаниях. Так перед смертью мужа он увидела во сне могучую сосну с корнем вывернутую ураганным ветром. Ствол упавшего дерева был гладким до самой макушки, и на солнце отливал ярко-красной медью. Пышная макушка дерева отделилась от ствола и лежала рядом. Смысл вещего сна разгадать было не трудно - из жизни уйдёт близкий человек. Как уйдёт, каким образом? Скорее всего через обширный инфаркт.(отломившаяся от ствола пышная крона). То, что из жизни уйдёт близкий ей человек сомневаться не приходилось Но кто? И Нюра стала перебирать в уме  близких  родственников. И выбор её пал на молодую, но тяжело больную племянницу. Племянница два года тому назад заболела онкологией в тяжёлой неизлечимой форме. Обратись женщина к врачам в самом начале заболевания, возможно, если уж не вылечить её окончательно, то жизнь её можно было бы продлить ещё на несколько лет. Но, как обычно бывает, на лёгкие по началу недомогания, мы не обращаем никакого внимания, а когда заболевание заходит слишком далеко, то чаще всего помочь больному уже невозможно. На этой версии Нюра и остановилась. Но версия версией, а жизнь рассудила по своему. Вместо племянницы Лизы скончался её муж. Случилось это в ранний весенний вечер. После ужина Нюра прибралась на кухне, затем как всегда прилегла в спальне почитать перед сном. Мишка смотрел по телевизору свою любимую передачу  - спортивное обозрение. Обычно в десять вечера, Михаил выключал телевизор, шёл в ванную и приведя себя в порядок перед сном, появлялся в спальне. Но на этот раз время шло, а муж задерживался.
"Что же такое он там смотрит? - сквозь полудрёму думала Нюра, - встать, что ли, посмотреть? Да заодно и в туалет чтобы ночью не подниматься лишний раз"
Любимая мужем передача давно закончилась, голубой экран был заполнен молодёжной, и как Нюре всегда казалось, бессмысленной передачей.
-Миш, ты чего это засиделся? - окликнула Нюра мужа.
Муж не обернулся и не ответил.
- Миша, ты чего это!- повысила голос Нюра. Мишка не шевельнулся. Нюра встревожилась. Что-то в его неподвижной позе заставило её насторожиться. Она подошла к мужу и коснулась рукою его плеча. От прикосновения тело мужа странно дёрнулось, чуть склонённая к левому плечу голова бессильно сползла на грудь. Из груди вырвался тяжёлый всхлип.
-Миша, Миша, - запричитала Нюра, стараясь приподнять вмиг отяжелевшее тело. Но усилия её оказались напрасны. Она приподняла голову мужа - глаза его были полузакрыты, правя часть лица страшно перекошена. Ноги у Нюры подкосились, руки безвольно повисли вдоль тела. Она впала в тупое оцепенение. Сколько длилось это состояние Нюра определить не смогла, но придя в себя, бросилась вызвать "скорую". Мужа положили в больницу - обширный инсульт, надежды никакой. Врачи уверяли Нюру что они делают всё возможное чтобы спасти её мужа, но она хорошо знала, что спасения не будет и усилия врачей совершенно напрасны. Знали это и медики... Через двое суток её Мишка, нелюбимый муж покинул её навсегда. Вещий сон оказался, как в народе говорят "в руку". Больная племянница ещё была жива, а вот Мишка вроде бы и здоровый человек ушёл из жизни внезапно, негаданно, нежданно.

4
Прошло три года. Поначалу, похоронив мужа Нюра наслаждалась покоем и свободой. Но время шло, а покой и свобода обернулись горьким одиночеством. В квартире поселилась серая тоска. Обстановка в квартире казалась теперь мрачной, неказистой, странно старой и ветхой. Нюра недоумевала - "Как же так? Куда делся прежний уют? И мебель и вся обстановка кажутся допотопной рухлядью. И как я раньше не замечала всего этого? Не могли же все эти шкафы, тумбочки, диваны и всё остальное так быстро постареть?"
Долго ломала Нюра голову над неожиданным открытием, но в конце концов пришло ясное и горькое осознание -всё в доме было по-прежнему, не хватало лишь её Мишки. Не нарушал давящую тишину его голос, не веяло теплом от его присутствия. Никто не бросался встречать её, никто не помогал ей снять пальто или куртку. Никто...
Нюра уже не мечтала о принце "на белом коне", и не потому что не позволял возраст, просто реальная насущность затмила, как  казалось Нюре, её совершенно пустые фантазии.
Мишка... вот вокруг кого вились теперь её невесёлые мысли. И она часто вспоминала давний случай которому раньше не придавала никакого значения. Был летний вечер. Солнце медленно спускалось за крыши высотных зданий. Окна домов отражали его последние золотистые лучи. День наполненный хлопотами, подходил к концу. Приятное умиротворение растекалось вокруг. Они сидели на кухне за обеденным столом. Мишка сидел в торце стола на своём любимом месте, Нюра напротив. Мишка как-то по особенному смотрел на жену, в его серых глазах притаилась тень едва уловимой печали.
- Вот, Нюра, умру я, а ты ведь не останешься одна, найдёшь себе мужчину. Быстро меня забудешь.
- Ты к чему это? - удивилась Нюра, не придав особого значения сказанному.
- Да так и сам не знаю к чему, а вот пришло что-то в голову.
- Да ну тебя, придумаешь невесть что, - беззаботно отмахнулась Нюра, а про себя подумала "А что если и правда? Конечно найду, не такого выпивоху. Может и по любви". Подумала, да и только. Он сказал, она подумала...
И вот после ухода мужа из жизни Нюра не раз и не два возвращалась к странному разговору в тот вечер.
"Почему он вдруг так сказал? Предчувствовал  что?"
Перед её мысленным взором стояли его глаза - серые, внимательные и печальные. Что он хотел сказать, какая тайная мысль беспокоила его в тот вечер? И что он хотел услышать от своей любимой Нюрочки? Что? И вдруг, (о, это извечное вдруг!) Нюра поняла не умом, а всей своей истосковавшейся душой, что Миша пусть и не осознанно, но ожидал что она подойдёт к нему обнимет, припадёт своей головой к его груди и просто хотя бы помолчит. И по прошествии нескольких лет истинный смысл казалось бы такой незначительной сцены потряс всё её существо до глубины души.
"Как я могла, как я могла, - с болью душе повторяла она снова и снова, - Как я могла?"
Её начинало мучить едва переносимое чувство вины и сожаления. Вернуться в прошлое уже невозможно, что-то исправить тоже. Жизнь медленно катилась вперёд. Молись - не молись, но то что произошло в прошлом в настоящем изменить не было никакой возможности. Оставалось только молиться, молиться и каяться. Нюра и молилась. Но молитвы помогали мало, чувство невольной или вольной, как на это посмотреть, вины не давало покоя. Душа её тосковала, наполнялась чёрной меланхолией. И чтобы уйти от, от чего?  От безрадостной картины одиночества, от ощутимо надвигающейся безнадёжности? Нюра понимала - что-то нужно менять, должен же быть выход из сложившейся ситуации. Иначе? Иначе  не активность полноценной жизни, а серое, бессмысленное доживание.
" Может всё-таки исповедаться? Исповедаться, а перед кем? Господь и так видит мои страдания, а помощи никакой. Если уж сам Господь не приходит на помощь, то чего ждать от священника, простого мужика? - так или приблизительно так рассуждала женщина длинными бессонными ночами.
И чтобы хоть как-то заглушить терзающие её мысли, а вслед за мыслями подавленное состояние души, она ложилась на диван, включала телевизор и тупо смотрела не менее тупые передачи. Так и жили они - телевизор и женщина.
Однажды выпив, она поведала подруге о той давней истории, которая до сих пор не давала покоя.
- Вот как быть, Тоня, что делать? Умом всё понимаю - что прошло, то прошло, а душе покоя как не было, так нет.
- Да не убивайся ты так. Слезами горю не поможешь. Ведь прошло, и мужа уже нет на этом свете, а ты всё маешься. Давай, наливай.
- Знаешь, что тебе нужно? - предложила Тоня опорожнив рюмку и закусив, - переменить обстановку. Поехать, например, куда-нубудь. А то засиделась, мать, дома. Это не дело
- Понимаю, но куда и с кем? С моей пенсии особо не наездишься. Да хоть и поеду, а что от этого измениться? Мысли- то никуда не денутся. А вернусь домой, опять одно и тоже.
- Ну, так найди себе мужика.
-Находила уже. С меня хватит.
- Ну, если не мужика, то остаётся путешествие. Только вот куда? Неужели у тебя никого не осталось, ну я имею ввиду кроме детей7
- Да кто остался, если я всю свою жизнь прожила на одном, считай, месте.
- Прожила, но ведь родом ты из деревни как ни как. Поедь туда, навести, так сказать родные пенаты. Неужели там никого не осталось?
- Да толком и не знаю, - вздохнула Нюра, - хотя одна подружка детства живёт ещё.
- Ну, так что? Вы хоть знаетесь?
- Иногда перезваниваемся, но редко.
- Ну, и в чём проблема? Собирай, мать, чемодан. За это и выпьем!
За это выпили и снова закусили. Изрядно захмелевшей Нюре показалось, что Тонина идея не так уж и плоха. А Тоня меж тем продолжала:
- Или к детям поедь, погостишь...
-Нет, - решительно возразила Нюра, - не могу. В таком настроении не могу, а огорчать их не хочу. Они ведь думают что у меня всё хорошо.
- Значит - деревня!

5

Как ни покажется странным на первый взгляд, но недавний разговор с подругой имел для Нюры последствия, очень даже положительные. И вот в один из дней Нюра шагала с чемоданом в руке по запылённой улице родной деревни. Несколько дней назад она созвонилась со Стешкой, подругой своего далёкого детства.
Всё было при этой встрече - и крепкие объятия, и радостные слёзы, и нескончаемые душевные разговоры. Разговоры о прожитой жизни, о мужьях, покинувших этот мир и сделавших своих жён вдовами, о детях, о далёком счастливом детстве и не менее счастливой юности. Милые улыбки сменялись набегающими слезами, слёзы сменялись душевными разговорами.
В первый вечер Нюре со Стешей не удалось провести вдвоём. По давней деревенской традиции ради встречи с приезжим гостем или гостьей без всякого приглашения собирались соседи. Повод собраться был. Кому не интересно посидеть за одним столом с новым человеком, устроить неожиданный праздник среди обычных будней, особенно если человек родом из этих мест?  Чем меньше жителей оставалось в забытой богом и высоким начальством деревне, тем дружнее сплачивались они в единую семью, семью не по крови, а по душе и обстоятельствам. Так и в вечер приезда Нюры в доме у Стешки собрались немногочисленные гости, собрались не только женщины, вместе с ним пришли и мужчины. Все эти мужчины были явно преклонного возраста. Два вдовца, один слава богу,  пока ещё при жене.
Засиделись долго, разговоры, пересуды. Всех интересовала Нюрина жизнь, городские новости, но по большей части тема разговора была одна - детство, юность, семейная жизнь. Тёплой ностальгией веяло за праздничным столом. Что делать? Жизнь подходила к своему естественному завершению, а прошлое не вернуть. Хотя можно вернуться в далёкие годы, но мысленно, только мысленно, и так же мысленно переживать счастливые моменты своей жизни, и с горечью в душе принимать неизбежные потери.
Приятно было и Нюре оказаться среди ровесников или почти  ровесников. Общие воспоминания объединяли, роднили. И без конца слышалось:
- А ты помнишь? А ты помнишь как было? А вот помнится...
И начинались бесконечные, но такие приятные сердцу воспоминания.
Ближе к полуночи соседи разошлись по домам.

6
Нюра не собиралась надолго задерживаться у подруги, но как-то так получилось, что дни шли за днями, а Нюра всё гостила и гостила у Стеши. Она не просто бездельничала, а по мере сил помогала на огороде, причём работала с охоткой. Иногда они рано по утру уходили в близлежащий лес, - наступила грибная пора. Нюра очень любила и лес, и болото. Они с мужем на мотоцикле  объездили близлежащие  леса и болота. Летом ягоды, осенней порой - грибы.
Лес в который устремлялись ягодники и грибники от деревни находился приблизительно на расстоянии двух километров за полем поросшим густой травою. При колхозе здесь высаживали картофель, после картофеля сеяли зерновые. Но колхоз развалился, деревня опустела. А сейчас это поле оставшиеся жители использовали под пастбище и сенокосные угодья. Земля ничейная и почти рядом с деревней - пользуйся - не хочу!
Раннее утро, капли росы на вновь отросшей траве отливали прозрачной хрустальностью. Солнечный диск степенно поднимался на лесом. Над кронами деревьев розовела постепенно расширяясь в размерах узкая полоска зари. В утренней тишине разливалась зябкая свежесть. Осеннее небо над головами казалось бледным.
Шаг за шагом подруги приближались к заветному лесу. Идти по  наезженной колее было легко. Свежий воздух бодрил прогоняя последние остатки сна.
- Ой, как спать хочется, даже кофе не помогает, - выдохнула Нюра.- А ты, Стеша, как?
- Да вроде как и ничего, да не очень. Вот засиделись вчера. А нет бы улечься пораньше... Ну, да ничего, пройдёт, расходимся. а пойди позже так и придёшь с пустой корзиной.
- Да кому тут ходить7 - возразила Нюра, - идём, идём а следов никаких. Спят поди наши-то старички.
- Отбегались наши старички, теперь отсыпаются. Кажется - что это ест ьдва километра, а вот поди ж ты. Я иногда думаю - придёт время и я до леса не дойду. Вот и наши так...
- А как молодыми были казалось и сносу не будет. Другой раз так устану, так устану, что думаю - скорей бы на пенсию, хоть отдохну.
- И я так думала. На песии-то хорошо, да как бы больше не стареть. Даже не понимаю, раньше казалось год такой длинный! Ждёшь, ждёшь этих праздников, отпуска. А теперь не успеешь оглянуться   - только встретили Новый Год, а уже Пасха, а там и майские, а там и Троица. Вот поверишь - только-только отсадили огороды, уже урожай пора снимать. Что это? Может к смерти время летит быстрее?
- Да, я тоже чувствую как год пролетает. И тоже думаю - с чего бы это? Вот как жить? Один Бог знает. Спасибо, хоть так пока ноги таскаем, своим не в тягость. Стеш, послушай, ну чего мы так рано подхватились? Пошли бы на часок позже. Куда те грибы денутся?
- Ещё как денутся! Наши почти не ходят, так ведь город рядом! Сел в машину и прикатил. Да не просто прикатил, а в два счёта все грибные места объездил. Да и дачники стали появляться, скупают пустые дома.
- Да что-то я тех дачников и не приметила.
- Так они только по выходным приезжают, да пока всего-то два дома купили. Но, думаю, найдутся ещё охотники. Тишина, лес, озеро. Пешком далековато, а на машине что ж...

7
Лес встретил женщин прохладной тишиной. Ни ветерка, ни шороха. Безмятежный покой. Золотистые  лучи пронзали пышные кроны деревьев. Тёмно-зелёные листья берез наполнились зрелой тяжестью. В их пышных кронах сквозила обречённая покорность судьбе. Лишь первые жёлтые вкрапления оживляли её тяжёлую тёмную зелень. А рябины в отличие от берёз радовали глаз своей ажурной желтизной и ярким пламенем зрелых кистей. Лесная дорога поросла травой и сохранилась лишь благодаря машинам оставляющим чёткую колею проложенную мощными резиновыми колёсами.
- Подумай, Стеша, я ведь наш лес уже совсем не узнаю, - вымолвила поражённая Нюра, - уезжала - был чистым, можно сказать прозрачным, а теперь? Весь зарос, шагу не ступить.. Какие уж тут грибы.
- Да будут тебе грибы. А как ты хотела? Без малого пятьдесят лет. Раншье леспромхоз чистил, лишнее вырубалось. Новое сажалось. А теперь что? Выпилят да всё и бросят, ветки там всякие, пни. Вот по первости пошли с бабами однажды. Идём и не понимаем куда попали, как заблудились! А это оказывается делянка спилена. Выпилили  и всё по другому кажется.
- И много выпилили?
- Да уж не мало. Чуть ли не до самого озера. Но говорят начальство большое запретило, значит, до озера. Навроде как заповедник намечают. Но у нас такие разговоры, что дачи строить собираются. А чего и не строить? Денег наворовали, никто им не указ. Столько леса вокруг, возят и возят, а на церковь нашу и доски не дадут. Уж батюшка наш так-то старается, так-то старается. Да толку. Бьётся, как рыбина об лёд. Всё обещают, и нас никто не слушает. Только пред выборами обещают. Я им уж прошлый раз сказала, что больше голосовать не буду. Так они  тут же золотые горы наобещали.
- Стеша, а что церковь и вправду плохая? Сгнила, что ли7
- Да держится пока. Батюшка уж сам и за печника и за кровельщика, и за плотника. Ну кады ни кады так мужики наши помогают, да и мы бабы, не отстаём. Да силушки-то уже не те.
- А службы как?
- Как? Как положено! Всё по чину. И молимся, и споведаемся. Даже поём.
- И ты поёшь?
- Пела бы, так ни голоса, ни слуха. К нам же и из других деревень... Так вот и поют. Наша-то церковь одна на всю округу, а народ-то верующий. Раньше и венчали, и крестили, и отпевали. А теперь только что отвевают. Ну, бывает изредка что покрестят. А так что? Молодёжь-то где? В городах поди. А там свои храмы.
- А на что же батюшка живёт? Нет прихожан, так и доходов нет.
- Ну, батюшка с матушкой хозяйство держат. Земли-то сколько! Хоть ферму открывай. На хлеб-то может сколько и остаётся. Дети у них уже сами себя содержат. Говорят хорошие дети, не забывают родителей. Да наш-то батюшка не простой поп, очень он уж мудрый, к нему за это и из города приезжают. Он и выслушает, и утешит, и совет дельный даст.
- Послушай, Стеш, а что если мне сходить в храм и исповедаться? В жизни никогда не исповедовалась. Совестно как-то чужому мужчине рассказывать о самом потаённом. Да и думаю - я ведь дома перед богом сама как умею...
- А я вот хожу на исповедь, пусть и нечасто, но когда в церкви, то обязательно.
- Да какие у тебя могут быть грехи7- искренне удивилась Нюра, - с мужем жили душа в душу, похоронила, так на мужиков небось и не засматриваешься?
- Да при чём тут мужики? И засмотрелась бы, да не на кого. Думаешь легко одной в доме7 А кого пригласи, так не даром же. А какая у меня пенсия? Хорошо, на хлеб хватает.
- Во как! А я думала что тебя мужики и вовсе не интересуют, а только меня грешную.
Так за неспешными, но очень важными что для одной, то для другой разговорами, они подошли к заветной, не вырубленной пока, не заросшей непролазным кустарником части леса. Деревья здесь росли не густо. Стволы сосен корабельными мачтами взмывались в синее небо. Лиственные деревья встречались редко. Серо-зелёный мох упруго пружинил под ногами. Опавшая хвоя лежала замысловатым пунктиром, опавшие шишки казались чёрными точками на страницах лесной рукописи. Нюра ахнула.
- Боже, какая красота! Даже глазам своим не верю!
- Вот, что я тебе говорила? А боялась поверить. Вот тут и будем ходить.
- А далеко эта поляна тянется?
- Слава богу, далеко.
- Жаль, если вырубят.
- Да не вырубят.
- Откуда ты знаешь?
- Чего тут не знать! Я же говорил тебе - озеро рядом, ну так и начальство.
- Ну, сколько отсюда рядом? Километр, меньше?
- Да не больше чем с полкилометра. Вот придешь на следующий год летом, сходим искупаемся.
- Не плохо бы. Да сперва дожить нужно....
- Даст Бог, доживём.

8
Часам к одиннадцати женщины вышли из лесу с корзинами доверху наполненными грибами, да не абы какими, а отборными.
- Ой, Стеша, как я устала! - простонала Нюра, - как я устала! Пока ходили по лесу, так и не чувствовала. Сколько ж это километров мы прошли? Два да ещё два. Нет, я точно не дойду!
- Дойдёшь, куда ты денешься. Ты иди и проговаривай6 - Ноги, ноги, несите мою задницу домой. Так и дойдёшь. Я тоже устала, но я всё-таки привычная.
- Так то оно так. Мы ведь с Мишей всё на мотоцикле, да на мотоцикле. Послушай, Стеша, а что если мне на исповедь сходить? Грешна ведь.
- А почему бы и нет? Вот давай в выходной и сходим.
- Вот чувствую что надо, а боюсь.-
- Чего тебе бояться? Не соседке ведь пойдёшь плакаться за рюмкой. Потом сама спасибо скажешь.
- Может и скажу. А пока дойти бы да грибы перечистить.
- Да с грибами управимся. Ведь поделиться нужно. Мочи нет у кого, а ведь хочется.
Ещё два раза Нюра со Стешей ходили по грибы и каждый раз возвращались с полными корзинами. И сколь ни радостны были эти походы, но мысль о предстоящей исповеди не давала Нюре покоя. Мысли о том как она, пожилая женщина, станет рассказывать совершенно чужому и по возрасту годящемуся ей в сыновья мужчине о своих, некогда потаённых, а теперь совсем уж ненужных надеждах, желаниях ,поступках. Не стаешь же рассказывать батюшке о пустяках, о ежедневных мелочах имеющих место быть в повседневной жизни? Конечно не станешь. А как рассказать о самом главном, о самом сокровенном, о том, о чём хочется забыть, но не забывается?
"Может, всё-таки не ходить? Ну, расскажу и что? Легче станет? Или память пропадёт7 Буду жить как ни в чём не бывало7 Нет, конечно. Как было так и будет", - рассуждала Нюра оставшись наедине со своими мыслями.
В конце концов Нюра решила на исповедь не ходить и ещё до воскресения уехать к себе. О своём решении в один из дней она и сообщила подруге.
- И не думай!- взвилась Стеша, - не отпущу! Вот сходим в церковь, тогда и езжай.
- Да не могу. Загостилась. Страх как домой вдруг потянуло.
- А споведаться? Так и поедешь с грешной душой?
- Да я у нас в городе схожу...
- Знаю, как ты сходишь! Сколько той жизни осталось? ты хоть подумала о душе?
- Подумала и всё время думаю. Ну что тая исповедь  даст? Боженька и так знает все мои грехи. Вот и прошу у него прощения. Он же слышит меня.
- И что с того? Не нами же придумано... Моя мать всегда ходила к батюшке, твоя ходила. А ты как безбожница! Пойдём!
Делать было нечего и волей-неволей Нюре пришлось согласиться. В ночь с субботы на воскресенье Нюра не спала почти всю ночь. Перед глазами стояли неотступные картины - молодой мужчина в чёрной рясе и она перед ним с опущенной головой повязанной ситцевым платком...

9
День выдался тёплым, но хмурым. Низкие серые тучи обещали скорый дождь. Ветра не было. Ворон и тех не было слышно. Казалось - природа замерла перед неизвестностью. Пугалась ли она предстоящего дождичка или же готовилась к страшной грозе? Но как бы там ни было дождь с грозой или без оной явление временное. Всё как в жизни - светлая полоса сменялась тёмной, проходило время и всё повторялось.
"Да вот, - рассуждала Нюра  с каждым шагом всё приближаясь и приближаясь к  месту своего первого покаяния, - что-то будет? Может не рассказывать ему ни о чём таком7 Пусть Стешка отстанет. А там уеду..."
Часам к одиннадцати служба закончилась. Те кто исповедался причастился даров Христовых. Причастилась и Нюра. Недогоревшие свечи погасили, колокольный звон отзвучал и замер над округой, постепенно растворяясь в прозрачном воздухе. Прихожане не спешили расходиться. Одни уселись на лавочках стоящих во дворе храма, другие на старом деревянном крыльце, благо несмотря на раннюю осень, погда стояла на удивление тёплой. Тучи, обещавшие по утру дождь, рассеялись. Прихожане, в основном пожилые женщины, по привычке или давнему обычаю расходиться не спешили. Встречались ведь не часто, хотелось пообщаться, поделиться новостями, самим узнать новости. Все они были из одного колхоза, хотя жили в разных деревнях. Старых храм располагался неподалёку от той деревни в которой проживала Стеша. Две другие деревни находились приблизительно в восьми километрах от храма. Для молодых людей - восемь километров не расстояние. А для пожилых? А для пожилых расстояние почти непреодолимое. Потому-то по выходным и по церковным праздникам старушек подвозил и увозил  молодой человек на своём личном автобусе. Этот молодой человек приходился внуком одной из старушек. Внук этот был небольшим или большим бизнесменом ( как на это посмотреть). У него было несколько торговых точек в деревнях. У него была семья - жена и трое ребятишек. Хозяин и семейный человек. Церковь он посещал редко, а ещё реже выстаивал всю службу до конца. И если бы не бабка, то скорее всего дорогу в храм забыл бы на долго. Но бабка его была человеком строгим, и ослушаться её он не мог. Время в ожидании автобуса женщины использовали не зря, не просто так, а по значению. А значение было одно - общение. Как ни как, а знакомы они были с детства - школа, работа в колхозе, танцы, праздники, самодеятельность и, самое главное, работа. Да некоторых из них связывали и родственные узы. Несмолкаемые разговоры, новости, ахи, охи. Понятное дело - молодёжь покидала родные края в поисках лучшей доли, старики уходили из жизни.
Нюра прислушивалась к разговорам, но сама участие в них не принимала. Душа её до самых краёв была наполнена необъяснимым чувством блаженства. Вместо давящей тяжести появилось ощущение необыкновенной лёгкости. Нюре казалось что она парит высоко, высоко под самым небом в прозрачной синеве. И этим вновь обретённым, но доселе неизведанным чувством, ей хотелось поделиться с подругой. Но подруга была занята интересными для неё разговорами. Ещё бы! Разве не интересно узнать последние новости? Узнать, а том обсуждать с соседками. Всё-таки развлечение в привычной и монотонной жизни. Наконец прикатил автобус. Из него вышел молодой, лет тридцати с небольшим мужчина приятной наружности. Он сладко потянулся разминаясь после нескольких часов проведённых за рулём и весело скомандовал:
- Ну, девушки, погружайтесь, да пошустрее, а то оставлю вас тут до следующих выходных!
Женщины весело рассмеявшись привычной шутке, стали поспешно прощаться, обещаясь если будут живы-здоровы вновь встретиться на церковной службе. Автобус укатил... Нюра со Стешей поохотились пройтись пешком. Стеша возможно с удовольствием проехала бы пару километров до деревни, но Нюра...Но Нюра не то что не хотела прокатиться вместе со всеми, она просто сгорала от желания немедля ни минуты поделиться с подругой обуревавшими её чувствами.
- Ну, как? Не страшно было? - задала вопрос Стеша.
- И не говори! Поначалу-то аж колени дрожали, а потом как рукой сняло.
- Что батюшка спрашивал?
- Да спросил откуда я, была ли на исповеди. А что я? Сказала как есть. Думала станет укорять. А он ничего. Только спросил: - А что же дочь моя, теперь подвигло тебя на покаяние? Просто так, из любопытства или грех на душе какой держишь?
- А ты?
- А что я? Поначалу растерялась, хотела покаяться в разных мелочах, а потом и сама не знаю как всё и выложила. И о том что мужа тогда не любила, и что не сильно переживала что он умер, и не приласкала его в тот памятный разговор. И что теперь, как Миши не стало, кажется любила его, а о других мечтала потому что жизни красивой хотелось.
- И что же батюшка? Построжил тебя? Наказание какое назначил?
- И не построжил, и наказания никакого не назначил. Только сказал: - Молись дочь моя до самой твоей кончины. За себя молись в первую очередь. Ведь жила ты можно сказать как большинство живёт - сначала мирское, а потом уже божие. А нет бы наоборот. Сначала божие, а потом уж мирское. Жила бы  с верой в бога да сына его, Спасителя нашего Иисуса Христа, то в мирском было бы всё ладно. А так? А так нечистый душу твою смущал. И через что смущал? Да опять же через мирское. Богатства хотелось, да чтоб не хуже чем у людей, а даже еще и лучше. И разве любви тебе хотелось? Да нет, соблазн тебя одолевал, красивый, заманчивый. Как в кино. Так ведь?
- Не знаю, батюшка, может и так. Не разобраться мне вот так сразу.
- Да ведь не так и не сразу. И муж твой из жизни ушёл не просто так, а чтобы спасти твою святую душу. У него-то душа была чистая, любовью едино жил. И настолько его любовь к тебе была сильной и светлой, что пожертвовал он своей жизнью ради тебя, ради души твоей.
- Да, вот тебе и батюшка, - поразилась Стешка, - ты только подумай, как рассудил! Боже ты мой, боже. Почти святой человек. А дальше?
- А что дальше? Как он так сказал, то я как бы и речи лишилась. А он смотрит на меня и продолжает: - А ведь ты не просто так стала жалеть о муже, вину свою перед ним ощущать, прощения просить. Он ведь от туда, с далёких небес до сих пор продолжает заботиться о тебе. Хочет чтобы душа твоя обрела покой, пришла к богу. Так что молись, дочь моя, молись. И чуть почувствуешь соблазн, поначалу как бы и невинный, повторяй самую краткую молитву:- Господи, помилуй, Господи помилуй. И посмотришь как отведёт от тебя Господь искушение. Живи по сердцу. Если хочешь что-то в жизни, рассуди умом, у нашего ума большой опыт, а затем прислушайся к сердцу. И если деяния ума и сердца совпадут, то так и поступай. И счастлива будешь, и дети твои счастливы будут. А теперь, дочь моя, ступай с богом.
- И что ты? Как теперь?
- Стеша, ты подумай только, в таком захолустье и такой батюшка!
- А что, только в городе умные живут? В городе суета, там и в храмах народу полно. А как молятся? Придут, свечи поставят, перекрестятся и по своим делам. Мне рассказывали как там отпевают на похоронах. Никто не интересуется - ходил ли покойный при жизни в церковь, споведался ли? Отпоют, деньги в карман и всё на этом. Хотя и их понять можно. Это раньше, при царе на храм жертвовали. А тепрь? Да богачи за рубль удавятся. Последнюю шкуру готовы содрать с рабочего, куда уж там церковь. Вот и приходится зарабатывать кто как может. И церковь нужно содержать и сами на что-то жить.
Вместо того чтобы после воскресенье уехать домой, Нюра задержалась у подруги ещё на неделю. Ей хотелось ещё раз сходить в церковь, помолиться перед иконами и... и исповедаться. Казалось бы - уж исповедалась, рассказала о самом главном, о том что мучило её всё последнее время. Но Нюра уже не задумывалась о том, каие мысли придут ей в голову, что подскажет пробудившаяся память. Она свято верила что найдутся слова с которыми она сможет обратиться к батюшке, которые откроют самые сокровенные тайны её души и ей уже не будет ни стыдно, ни страшно.
За неделю от воскресенья до воскресенья женщины не сидели сложа руки. Пора заготовок была в самом разгаре. Они ещё успели с соседками побывать на болоте. Поспела клюква. Старое моховое болото находилось за лесом километрах в восьми от деревни. Добирались туда на лошади. А владел лошадью местный лесник Стёпка, хотя этому Стёпке было  уже под шестьдесят. Роно утром он останавливался возле здания старого клуба. Женщины погружались на телегу и компания с шутками и прибаутками пускалась в путь. Не стоит говорить что Стёпка занимался сельским извозом за просто так, задаром. Денег он не брал. Свои же бабы! А вот посидеть за накрытым столом любил. Да и женщины были не против. Лишний повод утроить праздник. Ведь ничто так не сближает людей как общее застолье. Даже печальное событие и то сближает соседей. Разговоры, воспоминания.
Нюра хорошо помнила болото. Ещё девочкой она с матерью каждую осень отправлялась за клюквой. Ей страшно не хотелось целый день пропадать на болоте. Ноги вязли во мху, особенно в дождливую осень. Собирали ягоды обычно после окончания сезонных работ иногда даже по первому заморозку. Мёрзли руки, мёрзли ноги, трава на кочках пребольно колола пальцы. Но сегодня она с удовольствием на телеге ехала с другими женщинами на то самое болото. И когда Нюра с высокого пригорка увидела болотный простор, она ахнула. Перед нею расстилалась совсем иная, а не оставшаяся в памяти с детства картина. Живописный, неповторимый пейзаж расстилался перед её взором. Берега заросли густым камышом. На мелководье выросли тонкие сосенки, вдалеке обнажился остров поросший могучими елями. Видно по всему болото мельчало.
Местами ягоды были  собраны, местами они густо стелились по  тускло зелёной моховой равнине. На кочках, поросших густой колючей травою, ягоды висели крупными каплями вишнёвого цвета. Собирать с кочек было легко - не нужно сгибаться в поясном поклоне. Спина не болела, но зато острые травинки так же как в детстве, кололи пальцы. И это, так внезапно выплывшие из детства воспоминание, наполнило вдруг душу светлой скорбью.
" Боже мой, боже мой, - взмолилась Нюра, - на радость или на скорбь дал ты мне возможность побывать на этом болоте? На радость ли? Вот уеду домой и буду вспоминать, и вспоминать без конца. И стану плакать, маму вспоминать, отца, бабушку и себя в счастливую босоногую девчонку. Вспоминать о том, что тогда   не думала, что жизнь пройдёт так быстро, что я стану старой и буду ожидать смерти, и бояться встречи с Господом Богом? Предстану перед ним и что я ему скажу? Как оправдаюсь в своих грехах? Господь - это ведь не батюшка, батюшке можно не всё рассказать, а Господу? - и тут же обрывала себя, - дура старая, разве на исповеди ты в чём-то обманула батюшку или что-то скрыла? Хотела скрыть, а вот не смогла. И как хорошо, что осталась и ещё раз исповедуюсь. Господи, прости мя грешную."
Время близилось к полудню. Солнышко висело тёплым круглым блином на бледно-голубом небе. Белые пушистые облака лениво проплывали в небесном пространстве. Тишина, неземная тишина, покой. Только изредка этот покой нарушался громким ауканьем женщин. Иногда над головою или чуть в стороне пролетала ворона и тень от её крыльев бесшумно скользила вслед за нею преломляясь на растрёпанных кочках, цеплялась за мелкие кустики болотных цветов и лишь над чистым пространством моховой долины распрямляла свои крылья.
С непривычки ломило поясницу, в ногах чувствовалась заметная усталость, ведро доверху наполненное клюквой оттягивало руки, тяжёлый заплечный мешок оттягивал плечи. Но всё это вместе взятое не заглушало чувство  радости и светлой ностальгии. Нюра со Стешей уже вышли на берег. Подходили и остальные женщины. Стёпка дремал, лениво развалившись в телеге на золотистой соломе. Лошадка паслась чуть поодаль. Мирная картина. Стёпка ягоды не собирал. Помимо обещанного застолья женщины отсыпали ему часть клюквы. Договорённости были соблюдены и всем было хорошо. Возвращались домой с шутками и прибаутками, делились впечатлениями и так далее и так далее. Предвкушение вечернего застолья поднимало настроение. Какой ни какой, а всё же праздник!
Наконец наступило долгожданное воскресенье! Как и в прошлый раз на богомолье собрались те же женщины. Всё шло своим чередом. Желающие исповедовались, исповедовалась и Нюра. На этот раз она слёзно каялась в том, что не всегда была справедлива к детям, мало выказывала им любви, не часто одаривала лаской, а по большей части всё строжила и строжила. В то время ей казалось что только строгостью и страхом быть наказанными её мальчишки не станут проказничать, а будут вести себя послушно и прилично, и ей за них не будет стыдно. Стыдно за своих мальчишек ей действительно не было. Мишка, наоборот, в отличии от неё, любви своей к сыновьям не скрывал, часто их баловал и прощал шалости и незначительные проступки. На все упрёки жены о том что он избалует сыновей и они могут вырасти хулиганами, он неизменно отвечал:
- Ну и что? Мужики растут и должны уметь постоять за себя! Другой раз и сдачи нужно дать чтоб боялись и больше не приставали!
Но как бы там ни было, а парни выросли нормальными мужиками, тоесть себя в обиду не давали, но и других не задирали. Всё это было хорошо, но Нюру смущало нечто другое в её отношениях с сыновьями. Отношения сложились прохладные. И не потому что сыновья не любили или не уважали мать, а потому, что с самого раннего детства не привыкли бурно выражать свои чувства. К этому их невольно приучила сама мать. И теперь Нюра мучилась невозможностью разрушить эту невидимую стену. Она стеснялась выразить свою ласку, сыновья боялись явно проявить свои чувства.
"Какая была дура, какая дура, - не раз за последние годы упрекала Нюра себя, - ну что я не слушала Мишку? Разве лаской испортишь ребёнка? Даже взрослого не испортишь. Вот что с того что меня мать растила в строгости? Хорошо мне было? Да не очень. А понять того что в то время мне тоже хотелось ласки, не могла. Дура старая, как есть дура. Хорошо хоть невестки другие, всё с любовью, да с любовью. А может время тогда было суровое7 Война, а за ней... Бились родители с тёмок до тёмок. Какие уж тут ласки? Выжить бы".
Вот об этом и было её покаяние в грехах. А что же батюшка? А батюшка рассудил как всегда мудро, не только по божески, но и по житейски.
- Дочь моя, что жалеть о том что прошло? Прошло и прошло. Молись что бы Господь и сын его Спаситель наш Иисус Христос вразумили тебя на старости лет. Молись Божьей матери о своих детях и близких. А ещё скажу тебе - ты не жди от сыновей проявления ласки. Не приучены тобой. А сама вот возьми и начни говорить им ласковые слова, чаще повторяй что любишь их, обнимаешь, целуешь. А при встрече и погладь, и к груди прижми. Может и трудно будет поначалу, испугаешься что не поймут. А ты страх-то отбрось и увидишь. Вот вспомнишь тогда слова мои. А сейчас ступай с миром.

**************************

Через несколько дней Нюра распрощалась с подругой и вернулась к себе домой. Прощание было трогательным, - со слезами, душевными разговорами, обещаниями встретиться вновь. На проводы пришли немногочисленные соседки. И уже дома Нюра не раз и не два мысленно возвращалась в тот памятный последний вечер в родной деревне. Сердце сладостно замирало, лёгкая грусть томила душу, невольные слёзы катились из глаз. Рождалось осознание быстротечности жизни, и ясное понимание того, что жизнь подходит к концу. Вернувшись из прошлого Нюра задумывалась о будущем. Как дожить, на что потратить отпущенные Господом Богом оставшиеся года? Где и в чём искать опору, о чём мечтать, к чему стремиться? Как не согрешить непростительным грехом? Или грех проститься, а воспоминанния останутся и тяжёлым грузом будут лежать на сердце? И как суметь найти в себе силы жить по божеским законам, как не поддаться порой лукавым искушениям?
Нюра не считала себя великой грешницей, но и мелкие грехи не давали покоя. То невольно позавидовала кому-то, то осудила кого-то, то соблазнилась чем-то недозволенным. Или дозволенным? Как на это посмотреть. И Нюра зачастила в церковь. Конечно, городская церковь не сельская. Здесь всегда полно народу, священники - чужие люди, но всё же можно поставить свечи к иконе, помолиться, даже исповедаться. И Нюра каялась в грехах, получала отпущение грехов, но всё это было не то. Она перечисляла действительные и мнимые с её стороны проступки, но не раскрывала свою душу перед священником. Как тут раскроешься перед незнакомым человеком, будь он батюшкой да в торопливой спешке? Хотя конечно, нужно признать, что подобные исповеди не проходили бесследно для её души. След сопричастности с Господом Богом и Иисусом Христом оставлял в душе луч сияющего света.
" Может привыкну, - рассуждала Нюра, - может сближусь с батюшкой, может настанет момент когда смогу не просто перечислить свои согрешения, а поговорю по душам, совершенно откровенно. Может быть, но всё же нужно будет как-то собраться и снова поехать в деревню. Побродить по знакомым местам, пообщаться с батюшкой. Да, конечно, нужно собираться, ехать, но ведь ездят же люди в паломничество в далёкие страны, за тысячи километров. А тут всего-то полтораста километров. И чем не паломничество? Пусть и не знаменитые святые места, но всё же намоленные, и кем намоленные? Нашими дедами."
Время шло. Нюра действительно сблизилась с городским батюшкой, с большей откровенностью каялась в грехах, уходила из храма окрылённой, с просветлённой душой, но её неудержимо влекло в родные места, старенький сельский храм манил  благословенным покоем. Но дни шли за днями, а Нюра  не могла решиться на новую поездку. Что-то удерживало её дома в привычной обстановке. Что? Да скорее всего - сила привычки. Ей очень хотелось повидаться с сыновьями и внуками, но сама мысль о далёкой и, как ей казалось, непомерно затруднительной дороге, удерживала её дома. Перезванивались, конечно. Следуя совету батюшки Нюра при разговорах с сыновьями вначале осторожно, а затем с явным удовольствием произносила заветные слова - люблю, обнимаю, целую. И с каждым новым разговором с сыновьями ей казалось, может только казалось, голоса сыновей звучали мягче и проникновеннее. И наконец, поддавшись настойчивым уговорам, Нюра решилась на поездку в далёкие, совершенно незнакомые ей края. И поехала, и повидалась со своими и осталась очень довольна собою, что решилась на такой, как ей казалось, затруднительный поступок. Появилась возможность проявить свою любовь к дорогим её сердцу сыновьям. Невестки и внуки - статья особая. С невестками у Нюры во все времена отношения были добросердечные. Сама женщина, она хорошо понимала их. Внуки? Да кто же не любит своих внуков, кто ж не выказывает им свою явную любовь, кто не балует их, кто не умиляется их детскими шалостями?
Домой вернулась Нюра счастливой и окрылённой. Жизнь постепенно входила в прежнее русло. Домашние заботы, подруги, церковь. И в начале лета она вновь навестила Стешу. Как и в прошлый раз Нюра собиралась погостить всего-навсего пару дней, но как и в прошлый раз загостилась. Здесь всё было мило её сердцу, казалось что и дышится здесь легче, и сердце бьётся ровнее, и тело становится почти невесомым.
Батюшка узнал Нюру, с искренним благоволением выслушал её долгую исповедь. А после окончания службы они долго и задушевно беседовали. Побывали подруги на кладбище, прибрались на могилах давно почивших дорогих их сердцу родных, поплакали, помянули стопкой сладкой наливки.  Всё как всегда, как у всех, как положено... Посудачили о том, что возможно и их в скором времени отнесут на погост. Что поделаешь? Жизнь не стоит на мете и они не вечны. И может там, в загробном мире они встретятся с дорогими их сердцу близкими. А пока? А пока нужно жить, радоваться жизни, молиться о здравии детей, внуков, да и о собственном здравии тоже. И самое главное - почаще встречаться, хотя может это и не самое главное, но всё же, но всё же...
21. 07 25