Убить Козла

повесть

Козёл не задумывался над тем, куда его гонят. Некогда ему думать, когда сзади по глубоким следам, оставляемым его копытцами, потявкивая, следует пёсик. Дрянцо, а не пёсик. Но брехлив и нос у него почуткой. Ветер поддаёт пёсику под обрубок хвоста, подхватывает пёсий дух и доносит до козла. Ясное дело, надо вприскочку уходить дальше и дальше, через поле, за спасительную чапыгу, мимо скверно пахнущей железяки, которая непрестанно кланяется. Железяка козла не пугает. Он к ней привык, как к полю, деревьям с белой корой в чёрных пятнах, дымчатой на просвет чапыге, колючим кустам с крапинами красных ягод на ветках. А за кустами снова деревья, бурелом, через который надо перемахивать в прыжке. А дальше обрыв и река. Летом вода в ней тепла и зеленовата из-за отражающегося прибрежного леса. Сейчас воду укрыл лёд. Поверх льда местами намёты снега. Но, лишь бы доскакать до реки. А там и спасение возможно. И что важно - нюх не улавливает впереди опасных запахов, хотя копытца будут по льду скользить. Но главное – никаких опасных дуновений. Да и откуда бы им взяться, если ветер дует сзади и всё забивает запах пёсика. А за ним ещё более страшные запахи стреляного пороха из стволов ружья егеря, и пота от его видавшей виды телогрейки.
Но козёл не знает, что гонят его, отбив его от законного стада из шести косулих, брызнувших от пёсика в разные стороны. Гонят
 под выстрел архиважного Гоши – Георгия Константиныча Портнова. И потому гонят, что ещё только начало декабря и у него на точёной голове пока держатся рожки. А значит, голову аккуратно отнимут, отдадут таксидермисту и козлиная голова, укреплённая на полированном спиле дуба, украсит вновь обживаемое обиталище вновь назначенного генерального директора всех кланяющихся железяк, что качают и качают беспрестанно из-под земли что-то чёрное и скверно пахнущее.
А Георгий Константинович, одетый в новенький финский зимний камуфляжный костюм, стоит у сросшихся берёзовых стволов, почти неотличимый от них. Потому что затейники-финны нанесли на белую ткань черные пятна. Получилось почти, как у берёзы – на бегу и не отличишь. Карабин держит, как держат на руках детей любящие мамашки. Гоша, как он сам себя вопреки вхождению в соответствующий возраст и занимаемому положению всё ещё называет, смотрясь зеркало при бритье, конечно, волнуется. Ведь убивать зверя и вообще кого бы то ни было, ему ещё не доводилось. Хотя стрелять по движущимся мишеням в стрелковом тире ему доводилось неоднократно в Москве, откуда он по воле и при содействии дорогого во всех смыслах дядюшки, внедрён Главноуправляющим на это, не самое богатое нефтегазовое месторождение. Хотя есть основания полагать, что оно не доразведано. А в далёкой столице и у британских партнёров и совладельцев. где все всё обо всём знают, всё соизмеряют и отмеряют, подсчитано, что актив этот не зряшный и упускать его неразумно. Потому-то Гоша оказался здесь. А теперь ещё и в лесу, и видит, как качалки извлекают из глубин нефть, и она по скрытым трубам бежит на установки первичной переработки. А что касаемо козла, то козёл – он и есть козёл и судьба у него козлиная. Он обречён быть застреленным. И в этом должен принять непосредственное участие Гоша, а для соучастников убийства – бригады  охотников он Георгий Константинович – и не иначе. А Гошей - баловнем судьбы из клана околонефетегазовых хозяев жизни - с советских ещё времён - он остался там,  в Москве у своих приятелей, с которыми они хорошей компанией заимели привычку стрелять. Сначала похаживали в одно довольно престижное место возле Китай-города. А затем, заматерев, в некий загородный, но не дальний клуб с несколькими стрелковыми галереями, широким выбором огнестрелов, вплоть до самых экзотических, и с VIP-Зоной для полного релакса. Туда можно было приехать и с длинноногими «стрельчихами». Но согласитесь, стрелять по мишеням, даже самым замысловатым, это одно, а когда ты стоишь в чистом поле, на морозце, ветерок холодит тебе лицо, мороз пощипывает ноздри, а ты ждёшь: сейчас перед тобой возникнет живой зверь, которого ты должен, не промахнувшись, взять – это совсем другое. Впрочем, Goshua, как его по-дружески поддразнивают Сэм, Алик, Аршак, Изольда и ещё одна   пухленькая, тягучая, до приторности сладкая, губастенькая, всё умеющая   тёлочка, про которую он почему-то сейчас вспомнил, далеко. Также по-простому, по-семейному зовёт его всемогущий дядюшка Кирилл Матвеевич, что носит на лацкане в Италии пошитого пиджака тяжёлый золотой фирменный значок и вхож в самые высокие кабинеты здания на Краснопресненской набережной.
     Другие члены охотничьей бригады, с которыми он выехал в заснеженный лес, не предупредили, что зверя будут гнать на него. Чтобы он сам отличился. Всё должно быть, как бы, по-чесноку, то есть, по-честному, по-охотницки, по-мужски. Хотя, если разобраться, охота – есть охота, а зверь – есть зверь. И что ему взбредёт в его козлиную голову, никто предугадать на сто процентов не может; козёл – на то и козёл. Даже всеведаюший егерь Филимоныч прекрасно знающий свой околоток, и чуть ли ни за лапу со всеми обитателями здоровающийся и летом, и зимой, воздерживается от обещаний удачи. А не то - до сглаза рукой подать. Он и к жене не прикасается накануне выхода на охоту, отсылая её ночевать к тёще.   Правда не было ещё случая, чтобы бригада, которую в здешних местах, как правило, возглавляет Глава администрации района - уезжала не солоно хлебавши, и не выпивши на кровях. Не было такого. А сегодня и вовсе – на охоту приглашен он, Георгий Константинович - новый хозяин чёрной кровушки земной, что добывают на землях района. А значит, и фактически - хозяин жизни района. Ибо одна только плата в бюджет за природные ресурсы и неизбежные потравы, не говоря о прочих милостях с барского плеча, дорого ценятся. Не говоря вслух и о скрытых от общего взгляда тайных тягах, которые и есть подлинный механизм управления жизнью всех и вся на данной территории, включая сюда и жизнь козла. И в этом заключена истинная политика – тут, как говорится, и к бабке не ходить!  Ясно: хозяину непременно нужно потрафить. А чем потрафлять? Не картинным же караваем с хрусткой корочкой и крупнозернистой солью в расписной, под Хохлому, солонке. И деревенскими разносолами не станешь потчевать, хотя случалось, что заезжие москвичи хваливали сало начесноченное, с мясными лакомыми прожилками, домашнего засола. И увозили в Первопрестольную добрый шмат. И от запечённой со специями задней ноги кабанчика также не отбрыкивались. Для приличия малость поскромничают: - Нет-нет! - А, потом, не без показной благодарности, возьмут. Суровые проверяльщики-москвичи - они такие. Предложишь им добрый кусок – не откажутся. Но и от малого - нос не воротят.
А козёл, для которого здешний прибрежный лес – дом родной, где вместе с козами брожено-переброжено и всё знаемо,  воспарив на момент в прыжке, углядел возле трёх елочек нечто бесформенное, отличное по цвету и от снега, и от густого, до черноты окраса еловых лап. И это была явная опасность. Козёл ещё раз взметнулся и в прыжке вывернул налево, куда вела дорожка человечьих следов в глубоком снегу. Там, дальше - стеною – высокий, с осени застоявшийся порыжевший бурьян. А в бурьяне он станет не столь заметен. Хотя от собачьего носа и бурьян не спасёт. Это козёл хорошо понимал. Потому что многое в этой жизни он воспринимает именно нюхом.  Взять хотя бы его коз; запах от  его, и только его, самок по-особому одуряющ именно когда нападает свежий снег, что так хорош, когда лизнёшь после бега горячим языком.
Для Гоши появление козла с этого направления, почти из-за спины, слева стало совершенно неожиданным. Он стоял, вслушиваясь в приближающиеся звуки гона, и ему казалось, что упустить появление зверя невозможно. И даже расслабился, тем более, что у самого правого унта из снега вылезла мышь-полёвка и стала подбирать, нисколько его не боясь, мелкие чёрненькие семена какой-то травы, которые Гоша сшиб в снег, вставая на указанное егерем место. Он бы и упустил добычу, но случайно, боковым зрением уловил даже не само движение, но его смазанное отражение на сетчатке. Повернулся и увидел козла. И они встретились взглядами. Козёл всё понял, скаканул и Гоша увидел белое пятно на козлиной заднице. Гоша, не целясь, вскинул карабин, нажал на курок слишком резко, выстрел грянул, и первая пуля ушла куда-то вверх. Карабин выплюнул стреляную гильзу. Гоша понял, что не попал, прицелился и ещё раз нажал на курок. Приклад ударил его в плечо, будто упрекая: - Чего, мол, мажешь, мазила! Козёл опять скаканул, на момент как бы завис в воздухе, но то был предсмертный скачок, потому что Гоша со второго раза попал. И, не осознав этого, в третий раз машинально нажал на курок. Карабин, выплюнувший вторую гильзу, услужливо дослал в ствол новый патрон. И опять приклад толкнул Гошу в плечо, но как бы одобряюще: - Молодец, мол, паря! Но третья пуля в козла не попала, поскольку козёл уже повалился на снег и уставился в небо мгновенно мертвеющим взором. Осознавал ли он, что жизнь его закончилась, никому не ведомо. А куда улетела пуля – да куда бы ни улетела – лес большой. Гоша заспешил к рухнувшему в снег козлу. Он ещё не осознал, но уже  ощутил, что удачлив - с первого же раза убил, вернее, говоря по- охотничьи, взял козла. Но вдруг испугался: хитрый зверь сейчас вскочит и удерёт, и его надо дострелять. Тем более, если он только подранок, чтобы не мучился. Но козёл был мёртв, и Гоша вспомнил: следует сразу же спустить кровь. Он повесил карабин на берёзовый сук, достал из ножен ещё ни разу не пускавшийся в дело золингеновской выделки охотничий нож.  И услышал за спиной шаги по снегу. Подходит, сопя, кто-то из соседей, стоявших рядом на номере. Это был Шилохвостов – непременный член бригады, главный районный милиционер, к которому все обращались, как к полковнику..
- С поооолем, - сказал он сиплым прокуренным баском. – С полем! Поздравляю! Ептыть! А чего вы ждёте? Режьте ему шею, пусть кровь сойдёт. А то давайте я…
Полковник вытащил из ножен, висящих на ремне, бритвенно заточенную финку, приподнял козлиную голову, чиркнул ножом в нужном месте, и алая кровь хлынула на снег из перерезанной жилы, мгновенно темнея.
- Харроооший козёл! Ептыть! Поздравляю. Куда вы его? А! Вот сюда! – и полковник показал на входное отверстие от пули в правом боку козла. - Они, косули – слабые на рану, чудь задел и замертво. Это не кабан. Того, порой, и двумя пулями не свалишь. Как шел, так и идёт, ептыть! Зверюга.
Это его полуматерное присловье ещё с давних деревенских лет  прилипло к речи, как прилипает к слюнявой губе шелуха от семечки. Полковника вышестоящие в ОблУвд и Глава района стыдили, за словесный сорняк, неподобающий начальствующему составу, но тщетно. Он воздерживался при подчинённых, среди которых три женщины, но некоторые, даже и начальница паспортного стола, заглазно так полковника и называли. Но в минуты волнительные – а охота это и есть высшая степень волнительности, проклятое «Ёптыть» само слетало с языка буквально поминутно.
Следующим подбежал Цуцик – полубеспородный пёсик егеря и тут же принялся прихватывать снег, напитанный свежей кровью.
Кашляя глубинным, надрывным кашлем давнего и неудержимого курильщика, подошёл стоявший на следующем номере дылда Головач – хозяин районного мясоперерабатывающего заводика, отвечающий по обыкновению на охотах за мясные деликатесы на стол бригады. За ним вышагивал по уже натоптанному следу двухметровым Головачом сам Глава района. Тяжко ему было шагать. Ноги у Головача - воон какие. Шагает, как землемер саженью землю отмеривает.  А Василий Акимыч – Глава сложен несколько несуразно. Сверху, по начало бёдер, массивен, и даже чем-то похож на несгораемый шкаф, что стоит у него в задней комнате кабинета. А ногами не вышел – коротковаты – таким мама родила. Вот и приходится ухитряться, чтобы шагать за Головачём след в след. Замыкал номера главврач районной больницы Верёвкин. Большой умелец бить водоплавающую птицу влёт. Но стрелять в глубине души не любит. Ибо, в молодые годы настрелялся не от хорошей жизни во время войны в Афгане. Однако, охота – дело такое; Глава же района любит охоту, как пьяница водку. Верёвкин усматривает в этом все признаки зависимости, наподобие наркотической, и относится к поездкам в лес, как чиновник по отношению к вышестоящему. А с другой стороны, как врач - на охоте всякое бывает. И потому у него по накладным карманам охотничьего костюма рассованы на всякий случай разные неотложные медицинские разности. Подошел и егерь Филимоныч. Наподдал легонько ногой убитого козла, шуганул Цуцика, который ничуть его не испугался, поскольку считал, что именно он и есть подлинный триумфатор и козёл его личная добыча. Все столпились у туши. Любовались добычей. Поздравляли с полем, с почином, с добычей. Стало шумно и даже весело. Ну, не лить же слёзы по убитому козлу, когда он убит во имя района и его бюджета нужным человеком. И Георгию Константиновичу сделалось хорошо и легко на душе; не сплоховал, не промазал, сам себе доказал, что мужик.
Ах, если бы мог слышать козёл все возгласы, что звучали над тушей его пятидесятикилограммовой, поверженной выстрелом Гоши в снег. А если бы слышал и понимал, то возмутился; никакой он не козёл и отношения к презренным козлам домашним не имеет. Он – Самец Косули Сибирской – красавец и верховод. И даже имеет имя на божественной латыни – Capreolus. А его самки послушны ему и с удовольствием в урочное время вбирают его семя и вынашивают косулят. Но где ему, бестолковому и мёртвому знать и понимать; всякое пребывание на земле - всего лишь путь, в конце которого его мёртвая голова должна оказаться на стене в доме пришлого, сравнительно молодого человека, обуянного стремлением что-то значить в этой жизни во имя обладания всего, на чём остановится его взор. Взор же козла остановился на малой полоске неба, укрытого низкими зимними облаками и серой сеткой чапыги, за которой он чаял найти спасение от поганого пёсика в тот самый момент, когда его бок пронзила латунная пуля калибра 7. 62 мм.
- Ага!- Сказал Филимоныч. – Отверстия одна. - И он даже пальцем ковырнул рану А куда ещё два раза бил? – Спросил он Гошеньку строго и довольно непочтительно, хотя был предупреждён самим Главой, что гость непростой.
- Первый раз от неожиданности. – даже несколько виновато ответил Гоша. – Второй раз попал, А третий как-то машинально вышло…
- Машинально… Охотничек! А в какую сторону бил?
-Туда, - неопределённо махнул рукой в ответ Гоша.
- Тудааа?
Если бы козёл был  жив,  несомненно уловил бы в этом егерском «Тудааа» целую гамму оттенков: от удивления, возмущения и даже презрения к этим начальникам, для которых лес и его обитатели всего лишь повод для оттяжки: пострелять из дорогого оружия и выпить «НаКровях». Из всей бригады Филимоныч каким-то чутьём уловил: один Доктор Верёвкин достоин уважения. Что-то в его внешности, умении молчать, и обращаться с оружием выказывало, что они одного поля ягоды. Другие были только выгодны для леса и зверья. Благодаря им, Филимоныч, через Головача, получил бесплатно уже две машины зерноотходов, которые по душе кабанам с приплодом, в эту осень особенно большом. Да и для его домашней скотины зерноотходы также доставались.
- Туда? – повторил вопрос егерь. Так я же говорил, чтобы вдоль номеров не стрелять! Предупреждал же!
- Ептыть! – воскликнул полковник. – Так там же первым номером банкир поставлен был!
- И правда… - кашляя, воскликнул Головач, уже успевший раскурить свою знаменитую трубку, в которую входила добрая жменя дорогого голландского табака.  - Шамана-то и нет!
Шаманом по-приятельски, шутливо называли банкира Волоха, за его узенькие глазки, как бы утонувшие в жирных складках лица. Отчего он, особенно при свете отблесков костра, казался ожившим грузным идолом неведомого племени.
- Ептыть!- Вновь возбудился полковник Шилохвостов. – Что же он не идёт? Так вы точно в тут сторону ствол направляли?
- Да – подтвердил Георгий Константинович, - отчётливо вспомнив третий, совершенно напрасный выстрел.
- А гильза? Гильза стрелянная, ёптыть,  где? – в самой посадке головы  полковника  вдруг возникло нечто ястребиное, а во взоре прорезались буравчики..
- Погодите вы! – возвысил голос доктор Верёвкин! Где ему быть! На номере он под ёлками. - И первым зашагал по следу, оставленному копытами козла, в сторону, где по отмашке Филимоныча на номере был оставлен с карабином «Вепрь» управляющий коммерческим банком «Шихан» Борис Борисыч Волох, бывший некогда до банкирства замзавотдела финансовых органов обкома КПСС.
- Я жеж предупреждал на инструктаже, что повдоль номеров не бить! - Заторопился за доктором следом Филимоныч, и все увидели, что спина его телогрейки вдоль хребта пропиталась потом. И не удивительно – пошагай по снежному целику сквозь чапыгу.
- Что? - спросил Гоша у Шилохвостова – Что могло случиться?
- Ёптыть! Похоже, третьей пулей вы могли Борис Борисыча задеть
В стрелковом клубе Гоша стрелял хорошо. Научился выцеливать, задерживать дыхание, не дёргать спусковой крючок, но плавненько, даже ласково дотрагиваться пальчиком, как он это проделывал пальчиком, оставаясь наедине с той, губастенькой…
И вот теперь! Теперь!!! Они идут и рядом мент этот е его ястребиной головой. А сзади - Глава, который буквально затащил, заприглашал его на охоту, и ещё мясник с трубой. А что, если убил? Ведь убил же он козла! И запросто. Пуля – 7.62. бьёт наповал. Ведь наповал же! Неужто? Гоша сразу вспомнил, как зовут известного и прикормленного дядюшкой адвоката Бухмана… Конечно же, Аркадий Исаевич… Его и по телевизору показывают. Знаменит… кого только ни  вытаскивал из жареных ситуаций.  Конечно же, если убил, можно на время выехать в Эмираты… И что скажет Анетта – жена, которая заартачилась ехать сюда из Москвы. Идти до банкира сто метров? Снег проклятый. Хорошо, прошла «буханка», развозя их по номерам, а то бы, не пройти. Он вдруг ощутил: его молодые и натренированные в фитнес-центре ноги как-то поослабли. А тут рядом пыхтит этот Ептыть милицейский… И что скажет дядя, когда услышит. Он сейчас, когда вернутся на стан, возьмёт спутниковый телефон у помощника, что остался ждать у машины, и позвонит сообщить. И хотя дядя должен быть в Лондоне, но трубку возьмёт. И надо же: этот банкир жирный подвернулся под выстрел! Ведь его в Москве предупреждали, чтобы он с местными банкиришками дела не имел. А Волох-таки увивался возле.  И  здесь, в лесу весь, как смальцем смазанный, пытался в общение влезть.
Вот и три елки. А пред ними что-то бесформенное, тёмно-коричневое на снегу. Это лежал в своей роскошной канадской дублёнке до пят на снегу, раскинувший руки банкир Волох. А рядом дорогущий карабин с оптическим прицелом.
- Стоп! – посуровевшим голосом скомандовал Шилохвостов. – Следы не топчите, граждане!
- Ты что, полковник? В своём уме? – Попытался осадить его Глава.
- Тут, ёптыть, дело серьёзное! Не трожь тело! Скомандовал полковник Верёвкину, уже склонившемуся над лежащим.
- Да пошел ты! – Полуобернулся Верёвкин. – Крови пока не вижу.
Гоша вдруг со всей отчётливостью вспомнил последний, предсмертный скачок козла и понял: он несколько минут назад человека убил. И  это - конец всему, всей карьере, всей не начавшейся толком молодой его жизни…  А белый снег… он совсем, как белые простыни в бунгало на мальдивском острове и на них раскинулась загорелая  до цвета кофе с молоком губастенькая…
- Долбаный козёл… - Почти неслышно в этот момент пробормотал Глава Василий Акимович. Он мгновенно и со всей административной полнотой оценил сложившуюся, как он любил говаривать, ситуёвину. Охота… козёл, труп банкира, босс этот молодой нефтяной. А они в лёгком подпитии, поскольку начали охоту с традиционной чарки под лёгкий закусон, дабы глаз перед стрельбой навострить. Долбаный козёл! Теперь ясно, что губернатор его схарчит. Он и так, этот заезжий в область через Москву, зуб на него точит. Ему что? Он чужак, местных не знает, заметает всё под себя, под свою команду… А власть – это не футбол. Тут главное - люди знающие и укоренённые. А теперь новая футбольная мода: при любом удобном случае – не ловленный, административный пенальти в  ворота. А потом пендель под зад. Не то, что когда-то, в добрые старые времена; вокруг свои ребята, упасть не дадут. Вместе, как-никак, росли, на одних собраниях рядышком с комсомолочками упругими за резолюции голосовали. А потом, под одним, как говорится, одеялом отчётный доклад секретаря обсуждали. А теперь – тьфу! Лежит этот боров банковский со всеми тайнами вкладов, в том числе и его, Васильакимыча тайнами. И ещё этот московский стрелок херов! А смотри, как Ёптыть милицейский возбух! И не одёрнешь!
Один Головач оставался спокоен. Его дело – сальчичон, шейку   да карбонад нарезать. Да чтобы  ребята к окончанию загонов шулюм успели заварить, да кувардак пожарить на большой сковороде непременно с печёнкой и сердцем убитого зверя. Лучку побольше сначала в растопленное на большой сковороде сало  молодой свинки… И любоваться на окружающее благолепие да красный баллон газовый на белом снегу, да синюю корону пламени на газовой горелке – красота какая! Да ещё перцовочка жёлтенькая - самогон на перчиках настоянный. Что ещё для счастья надо, когда всё остальное уже есть или непременно появится, если поднапряжёшься! Тем более, скот в бывших колхозах-совхозах продолжают вырезать. Значит, механизмы его мясокомбината ещё повертятся…
В этот момент все думать забыли про козла. Подумаешь – козёл, когда целого банкира угрохали. Один Цуцик оставался у туши козлиной и уже начал рвать зубами своими мелкими, но хватучими шерсть в паху убитого козла в надежде уцепить мясца, на которое у него прав было не меньше, чем у Гоши. Впрочем, он не понимал, кто тут есть кто; ногу ему было задрать на всех, кроме Филимоныча. Лишь он был вожаком стаи, и запах его  главным над всеми другими запахам, исходящими от людей. От  этих пришлых по завершению дела начинало отвратительно пахнуть водкой. А ко всему - одеждой, впитавшей в себя запахи того места, где она хранилась, ремнями кожаными, к которым прикреплены подсумки с патронами, сапогами и унтами, пропитанными специальной, противно пахнущей жидкостью от влаги. Оружие тоже пахло. Правда, нравится пёсику шершавящий нос запах сгоревшего пороха. Потому  нравился, что это означает: зверь, которого он гнал, ступая по глубокому снегу, козёл этот, повержен. И охотничья стая, членом которой пёсик себя по-праву числил, принимаясь за съестное, начнет теперь громко говорить, хохотать и кто-то обязательно попытается почесать его за ухом, чего ему решительно не по сердцу. Такого обхождения даже Филимоныч себе не позволяет. Хозяин в порядке поощрения может пхнуть его в бок валенком, отгоняя от взятого зверя. Но не со зла и  в обиду, а чтобы знал, кто в стае набольший.  Пёсик подобные вольности терпит только от Колянчика и Степки – филимоновичевых сыновей. Ведь они дети и с ними можно играть. Но это дома. А здесь, как только начинает смеркаться и одуряюще запахнет свежеприготовленным шулюмом, можно быть уверенным: и ему что-то, наконец, перепадёт. Он-то с вечера не кормлен.
Около тела банкира доктор Верёвкин и милиционер Шилохвостов оказались одновременно вдвоём, как и положено в подобной ситуации. Они склонились над лежащим в раскидистой позе Волохом. В  этот момент и Главы района внутри вдруг ожило давнее, с детских лет памятное ощущение невесомости всех внутренностей, как то случалось на качелях-лодочках, которые до запредела раскачал лихой до дурости старший двоюродный его брат Федька.
- Ёптыть! – Воскликнул полковник. – Да он улыбается!
И правда: банкир Волох улыбался. Спал и улыбался. Улыбка  украсила мясистое лицо властителя финансовых дум. Что ему снилось – кто скажет. Может статься, момент, когда супруга его, в последние годы постаревшая и как-то пообмякшая, больше не называет его в сердцах хряком. А за что? Да за его кадровую политику в банке «Шихан», где он делал ставку на молодых и всё понимающих женщин. Впрочем, кто, кроме самого спящего знает, что ему снится. Он может и не вспомнить, когда проснётся или вспомнить не захочет.
- Да он, похоже, перебрал. Вот его и разморило – диагностировал доктор Верёвкин, - громко сообщая об этом.
Диагноз был точен. Из кармана необъятного канадского тулупа торчало горлышко бутылки с навинчивающейся металлической крышкой.
- Вот, ептыть! – полковник Шилохвостов потянул бутылку из кармана, и у него в руках оказалась ополовиненная поллитровка «Chivas Rigal» 18-летней выдержки.
- Ооооо! – только и сказал Глава района. И внутренности в его животе прекратили  парение и улеглись по местам.
Филимоныч смачно сплюнул в снег.
- Я так и знал – произнёс Головач и захохотал,
Будто китайский фейерверк, как на острове Хайнань, взорвался в голове у Гоши, то есть Георгия Константиновича Портнова. Все время пока они шли к телу банкира, в голове у него, путаясь и переплетаясь, носились самые разные мысли, вплоть до того, каким маршрутом предстоит добираться до спасительных Эмиратов. Через Стамбул? Астану? Или через Азербайджан? Надежнее всего в Израиль, откуда не выдают. И он впервые искренне пожалел, что ни капли еврейской крови в нём нет. И вот теперь никакого еврейства не понадобится.
- Хорроша у вас команда! – сказал он, обращаясь к Главе.
И тот понял, что если даже эта конфузия не дойдёт до губернатора, то проблем с нефтяным с этим пуляльщиком в никуда не избежать
- Шилохвостов!- скомандовал Глава. – А ну, разбуди охотничка этого хренова.
- Эй, Шаман! Подъём!
На команду  неубитый банкир Волох не отреагировал. Только лицо спящего посерьёзнело.
Доктор, меж тем, извлёк из кармана пузырёчек и стерильную салфетку, капнул из пузырёчка нашатырь на салфетку и поднёс к носу банкира.
- Ахачипчхи – взревел банкир, проснулся и сел.
- О!!!- произнёс он. – Кажись, я уснул.
- А ты думал, что замаскировался и ждёшь зверя… - Захохотал Головач. - Козёл через тебя перепрыгнул, решив - ты мёртвый.
И все подхватили смех. Хотя и у Гоши, и у Главы смех был больше похож на выдох после долгой задержки дыхания.
- Да я что? Я тут немного-немного того… Полковник, помоги подняться.
Филимоныч так и взвился: _ Кто ж на номере употребляет. С оружием на руках…
- Ты не очень, не очень!  Не без угрозы в голосе осадил его Шилохвостов.
- А что случилось? – Всё ещё не отойдя от блаженного пьяного забытья, спросил Волох.
Все опять захохотали. И окружающие поляна, дымчатая чапыга, тёмный ельник, обступивший поляну березнячок, неостановимо кланяющаяся нефтяная качалка, небо над ней, тяжелое, будто стеганное ватное одеяло – все и всё услышали этот дружный хохот. Да и как тут не хохотать, когда убийство по неосторожности не состоялось. А, как бы убитый, стоит на своих двоих в канадском до пят тулупе, еле сходящемся на пузе, и руках у него ополовиненная бутылка алкоголя, которую полковник Шилохвостов вернул законному владельцу.
  И только убитый козёл ничего не слышал. Где его козлиная душа, если она есть, пребывает? Невозможно, чтобы совсем не было души у живой твари! Словно, некто неведомый создал это дивное творение только для пережёвывания травы и листьев и переработки их в круглые катышки помёта. Да ещё в определённые периоды, когда неодолимая сила гонит его навстречу другой, такой же совокупности костей, жил, мясных волокон и крови, дабы утвердиться в праве на совокупление с самками. А для души в этом теле даже малого места нет. Вот и пёсик, терзающий его остывающую тушу, никакой иной сущности, кроме крови и мяса, не унюхивает. Да и как унюхать то, о чем и сам Цуцик не ведает. А козы убитого были уже далеко от места убийства и какое-то время безутешны.
  Наконец-то дошло дело и до самого манящего - до шулюма. Сказать по-честному, никакие мишленовские звезды на псевдо-охоницких ресторациях, никакие завезённые из-за рубежа повара не создадут то, нечто особое, именуемое шулюмом. Казалось бы, всего лишь похлёбка, сваренная в котле, под открытым небом на снегом укрытом берегу озерца, именуемого за форму Яйцом. Тут бивак традиционно, из года в год разбивался; гуртовались машины приехавших охотников. У ветлы столь же традиционно отведено место разделки туш убитого зверя. Посреди – ставился УАЗик с откинутыми бортами. В кузове расстилался чистый брезент, раскладывались ложки. Горкой нарезался  большими ломтями свежеиспеченный хлеб на хмелевой закваске, взятый по дороге из  пекарни в Колупаевке. Сюда же водитель Головача нарезал мясные деликатесы из заводского ассортимента. Но, более всяческих изысков почему-то всегда востребовано бывает розоватое сало, что так соблазняюще отдаёт чесночиной. Дополняет картину зелень-мелень, как её называл Вагиф – водитель и охранитель тела банкира  Волоха.
 Шулюм разливал по мискам и лично вручал каждому Степан Степаныч – великий человек, персональный водитель Главы района. В районе его слово много значит. Он, конечно, был не  первым замом Главы. Но все знали, что его слова  доходят до самых главных ушей района вернее, чем слова, скажем, замши по социальным вопросам. Он же выступал в качестве главного чудодея при варке шулюма и зажаривании кувардака. Когда шулюм начинал закипать и белая пена от мясного навара покрывала бульон, он доставал из кармана куртки три холщёвых мешочка и что-то по паре щепоток добавлял в котёл. А ещё, поговаривают, ходил в посадку, и какие-то веточки приносил и тоже в кипяток опускал. Конечно, была и водка – куда без неё на охоте, когда грех не опрокинуть непременно  заветную чарку «НаКровях». Этот обычай не нами заведён и не гоже традиции рушить.  Когда  первая шла-проходила, следовало закусить тем, что разложено в кузове и стояло в банках домашнего консервирования. Но перво-наперво следовало заесть горечь перцовки ломтями солёного арбуза и уж потом прочей снедью. Той порой наступал черёд  шулюма и врач Верёвкин лез в рюкзак и доставал большую оплетённую бутыль. В ней некогда бултыхалось кисло- красное болгарское вино. Теперь же дожидалась торжественной минуты собственного изготовления «Гиппократовка» - не покупное какое-то, вроде пресловутого вискаря, но самогон, настоянный на одному доктору известных ингредиентах.
    И на этот раз всё было так, по давно заведённому порядку. Ибо традиция есть основа всего мироустройства. Но банкир Волох всё ещё держал полбутылки виски.
- Борис Борисыч, - с упрекающей интонацией сказал Глава, - брось ты это заморское пойло.
- Не бросай, Шаман. Оно тебе жизнь спасло, - Загромыхал несмешник Головач. – Ты её теперь дома под образами держи. Чудотворная она. – И все захохотали.
- И то…  согласился Волох, ещё не отошедший полностью от услышанного рассказа о том, как шли его мёртвого смотреть.
Георгий Константинович молчал и в общем громком смехе не участвовал. Пригубил докторский специалитет. Оценил. А на бутылку  виски,  к которой прикладывался Волох, смотрел с сомнением. Этого, якобы, шотландского эксклюзива стало подозрительно много в России. Так много, что никакой Шотландии не хватит столько нагнать и в бочках настоять. Другое дело у дядюшки в комнате отдыха в офисе тумба. А на ней миниатюрная золочёная качалка – точная копия настоящей, что неостановимо качает нефть здесь, посреди заснеженного леса. Только та, кабинетная качалка, если её запустить, качает виски. И дядюшкино виски всем виски виски. А шулюм оказался хорош. Горяч и прян. Гоша только за шулюмом ощутил по-настоящему, как жизнь вновь обретает вкус и смысл. Он смотрел на банкира и даже дважды чокнулся  с ним. Вот, ведь забавно! Мог убить, как козла, а теперь чокается и видит, что банкир по-прежнему не скрывает заинтересованности в любых деловых контактах. И даже извлёк из кармана визитную карточку с золотым обрезом. Гоша, занятый шулюмом, попросил отдать её своему помощнику. И Шаман согласно закивал головой, соглашаясь. А помощник Георгия Константиновича к трапезе присоединился чуть позже. И алкоголь пить не стал. А до того внимательно наблюдал, как проходило снятие шкуры с козла, как умело отделяли козлиную голову, как расчленяли тушу на порции: задок и передок пополам, ребра, шею. А ливер был сразу отправлен на большую сковороду. Ведь, какой кувардак в лесу, на охоте, в довершении всех радостей, и без свежатины! Только она придаёт блюду неповторимый вкус. Глава района в таких случаях, облизывая губы, употребляет слово «смак». И произносит его так, что даже убитый козел, услышав его, вскочил бы на все четыре копыта.
  Стало смеркаться. Декабрь дни ещё продолжал укорачивать.  Со стороны реки потянуло сильно посвежевшим ветерком. Но «Гиппократовка» действовала безотказно. По словам доктора Верёвкина она радикально растворяет холестериновые бляшки. А ещё безотказно действует при общении с женским полом. Доктор умел говорить убедительно, ему верили. Особенно хотел сказанному верить Глава района Василий Акимович, потому что пора проблем со здоровьем  наступало, как он ни хорохорился.
    Мясо поделили «по-чесноку». Водитель Главы Степан Степаныч встал к мясу спиной. А главный раздельщик - водитель Головача указывал рукой на кусок и спрашивал: - Кому? Степан Степанович угадывал точно.      Тронулись с места уже в темноте. Фары высвечивали то стволы деревьев, то внезапно - кусты шиповника, всё ещё усыпанные красными ягодами, то нефтяную качалку, не понимающую, что ночь и можно  остановиться, и хотя бы немного передохнуть.
Георгий Константинович сидел в кресле, установленном в салоне его персонального вездехода, что в просторечии зовут «апельсином» за оранжевый цвет будки. Он уже переговорил по спутниковому телефону с дядей, который по банковским делам был, оказывается, на Багамах. А жена Аннета доложила с вызывающей гордостью, что дефиле её моделей и сама она на этом дефиле была просто Fine! - Кстати, был и твой друг Аршак с какой-то дивой сильно губастенькой. Не понимают дурочки молодые, что с силиконом надо быть аккуратнее. А она на друга твоего просто вешалась. Я тебе фото показа со всеми подробностями пришлю.
  Конечно, пребывание целый день на свежем морозном воздухе и выпитая добрая доза чудодейственной «Гиппократовки» делали своё дело. Помощник, помогший уложить в кейс оружие, и снять охотничий костюм с шефа, сидел здесь же, в салоне, но сзади. То сильное ощущение, что Гоша испытал, пока шёл по глубокому снегу почти под конвоем Шилохвостова к трем елкам, возле которых раскинулся наглотавшийся палёного виски банкир, начало отпускать, когда застольничали и хлебали назваливаемый щулюм. А Волох даже как бы извинялся. За что? За то, что не убит? Вот, дурак-то. Но видно, видно, что хочет втереться. Так себе. Мелкий деревенский прохвост. Прикидывается банкиром. А сам наживается на постоянно скачущем курсе валюты да обналичке сомнительных доходов. Да и Глава хорош. Типичный колхозный председатель. Другое дело - мышь! Вот, где отвага! Она его не боялась, собирая чёрненькие семена у самой  ступни…
- Отдохнули, Георгий Константинович? = Спросил из-за спины помощник.
Он из бывших служак того самого, вроде бы упразднённого,  всезнающего ведомства, которое именовалось с помощью трёх букв русского алфавита. Ясное дело, всё ему понятно. А вопрос свой задаёт из вежливости? Или из желания отвлечь шефа от ненужных переживаний? Из-за профессиональной привычки задавать вопросы и фиксировать в памяти, либо на бумажных носителях полученные ответы, чтобы потом подшивать в какую-нибудь особую папку?
- Скорее, отдохнул. – Ответил Гоша. Сам себя он в третьем лице назвал именно так.
Помощник понял, что Шеф не склонен продолжать разговор и другие вопросы приберёг на потом. Он всё уяснил о случившемся на линии огня. Волнение и промахи Шефа, впервые стрелявшего по живому, понимал. Сам же не утратил навыки стрельбы с двух рук, время от времени поддерживая их в динамовском тире. А Волоха знал по роду прежней своей службы, когда тот, будучи ещё партийным чиновником невысокого ранга, был им завербован для осведомительной деятельности.
А Георгий Константинович уже думал совсем о другом. О нефтИ, извлекаемой с глубины почти в три тысячи метров. О качалке, которой умело и неусыпно  управляют операторы промысла, которыми управляют руководители компании, в том числе и он. А им, в свою очередь, управляют  дядя Кирилл Матвеевич и другие персоны в Москве, и наполовину в Великобритании, которым совершенно безразличен и банкир Волох, и Глава района, и полковник Шилохвостов с его глазами-буравчиками, и все остальные. Как и этот зимний лес. И, кажущийся под лучами автомобильных фар чёрно-непроглядным, чапыжник. И вольные в своём бытии звери: кабаны, косули, зайцы,  мыши, таящиеся от мышкующих лис, под снегом. И егерь Филимоныч, наивно полагающий, что он по-отечески и по-хозяйски оберегает весь этот окоём, доставшийся ему в наследство от нескольких поколений предков, что некогда, казакуя, заселили эти места, оттеснив дикие орды кочевников.
И, уже тем более, безразличен убитый козёл, чья голова с рожками, бережно укутанная в плотный мешок, покоится в машине Главы района. А его водитель Степан Степаныч уже сегодня завезёт отрезанную голову к умелому таксидермисту Гаврилюку, как это проделывал уже не единожды. И мастер своего дела превратит отрезанную голову в чудесный подарок новому нефтяному владыке как раз к надвигающемуся новогоднему празднику.