Невидимая кисть художника

«Peindre signifie penser avec son pinceau.»
(Писать — значит мыслить кистью.)
Поль Сезанн

Как говорил Поль Сезанн — «Peindre signifie penser avec son pinceau», что означает: «Писать — значит мыслить кистью». Лучше и не скажешь: ведь именно этим занимается художник. Каждый из них запечатлевает на холсте образ собственной внутренней жизни. При этом художник мыслит красками и формами. Вот и Сезанн изобрёл свой стиль, который впоследствии начали именовать «сезаннизмом».

Его тяга к природе, к солнечным пейзажам иногда объяснялась и тем, что его предки приехали во Францию из итальянского городка Cesena. Отсюда и его фамилия. Его прекрасное образование вкупе с талантом живописца расширяли видение окружающего  мира. Начав с изучения права в родном Эксе, он бросил учёбу и переехал в Париж. Живописью занялся довольно поздно — в двадцать три года.

Несмотря на то, что родился он в местечке, залитом лучами солнца, внутри него жило нечто, толкавшее к аскетизму и затворничеству. При этом в нём была уверенность в собственной гениальности. Ощущая себя таковым, он стремился не быть ниже собственного предназначения и таланта. Он был устремлён к совершенству. Но и ему потребовалось время, чтобы понять: окружающий его мир не только сложен, но и загадочен. Сезанн пошёл собственным путём. Его интересовала не изменчивость природы, как у импрессионистов, а устойчивость — сама структура. Отсюда и желание придать цвету материальность. Процесс написания картин был кропотливым: как вспоминал Амбруаз Воллар, «пока он писал натюрморт, яблоки на столе успевали сгнить».

Если вспомнить портрет его жены в жёлтом кресле, то можно увидеть: её фигура выглядит прочно и стабильно, и в то же время обладает невесомостью — создаётся впечатление, будто она висит в воздухе. А в портрете курильщика Сезанн не прописывает глаза: вместо глаз мы видим тёмные пятна краски — образ отрешённости от окружающего. В портрете «Садовника Валле» — монументальность, приземлённость, близость к земле и физическому труду. А если вспомнить образ подростка, или «Мальчик в красном», то здесь мы наблюдаем яркие цвета, крупные мазки — всё это даёт ощущение движения, динамики. Говорят, Сезанн редко приглашал натурщиков; однако для этой серии он позвал молодого итальянца. Этот юный итальянец остался в памяти потомков благодаря мастерству художника.

А ведь и в кинематографе существует тот же приём: когда режиссёр сосредотачивается на образе персонажа. Важна не его внешняя история, а внутреннее ощущение. Как говорила когда-то моя мама, актриса: надо знать, что играть. Вы не можете «играть текст», вы можете играть характер. Этот подход типичен для итальянского режиссёра Микеланджело Антониони. В его трилогии — «Приключение», «Ночь», «Затмение» — присутствует тема отчуждения.

Если вспомнить фильм «Ночь», то с первых кадров видим: муж — известный писатель Джованни Понтано (Марчелло Мастроянни) — разговаривает со своей женой Лидией (Жанна Моро). Он смотрит на неё так, будто привык видеть её каждый день; она больше не вызывает у него восторга. И она это понимает. Камера показывает её взгляд крупным планом. Она растеряна; ей хочется разбудить в нём былой пожар страсти. Однако всё безуспешно. Даже в ночном клубе, когда перед ними чувственно извиваются полуобнажённые чёрнокожие танцоры под джазовую музыку — всё это лишь усиливает контраст с тем, что происходит между супругами.

Во время вечеринки в доме богатого предпринимателя Герардини они знакомятся с его дочерью Валентиной (Моника Витти). Понтано очарован ею, говорит банальности. А она, поняв, что он женат, подсмеивается над ним. Она ещё не познала, что такое любовь, но понимает: одно лишь замужество её не сохраняет. Обе женщины в какой-то степени похожи друг на друга: одна символизирует начало любви, другая — её угасание. В некоторых кадрах Лидия и Валентина представлены как визуальные «двойники», так что зрителю требуется мгновение, чтобы разобраться, кто есть кто.

По дороге к машине они присаживаются на природе. Лидия достаёт из сумочки лист бумаги и начинает читать текст. Джованни слушает внимательно — ему нравится. Он спрашивает: что это? И слышит в ответ: письмо, которое он написал ей в начале их встречи. Ему стыдно; он обнимает и целует её. Однако возможно ли возвращение в прошлое? Вряд ли. Во всяком случае — не для такого человека, как Джованни. Он слишком много говорит; слова давно утратили для него смысл. В совершенстве овладев умением жонглировать ими, он стал их заложником. На том фильм и кончается. Все эти крупные планы, акцент на эмоциональном состоянии героев подобны живописному мазку.

Что же касается литературы, то и здесь действуют те же законы — особенно в произведениях Пруста, в частности в его «В сторону Свана». Текст Пруста красив; он соткан из тщательно выбранных слов. И эти слова обладают глубиной. Это стиль, похожий на бархат. Стиль, дающий ощущение целостности. Писатель мыслит словом и образами, художник — кистью, кинематограф — камерой: крупные планы, монтаж переносят на экран видение самого режиссёра. Он тоже художник, как и писатель.

21 июля 2025 года. Брюссель.