Осознанная необходимость или неординарный рейс 4

­­­Возвращение

    В предпоследнюю январскую ночь, накануне своего 27-го и моего 29-го дня рождения, в 4-00 третий механик явился на вахту в мрачном состоянии. Вылитый Дэвид Боуи, красавец и всегда балагур, Гриша за четыре часа не обмолвился ни с кем и словом и, не попрощавшись, ушел из машины. В сказочную ночь, когда исполняются все желания, что еще могло случиться, кроме эротического сна, я не мог приложить ума. Выждав еще четыре часа и не обнаружив его на обеде, понял, что третьяку пора бросать спасательный круг. Тем более, вечером нас собирались поздравлять.

    Как и положено угнетенному духом мачо, Григорий валялся на койке в грязной робе, ботинках и пялился в подволок. Механика я знал еще когда он был мотористом, поэтому интимных тайн между нами не было.
-Ну? –сразу начал я сеанс психотерапии.
-От Таньки не пришла радиограмма… - раскрыл карты Гриша.
Это была уважительная причина. Не получить в океане от жены РДО на знаковые даты был тревожный сигнал.
-Тю… я тоже не получил. –моментально соврал я.
-Правда? –шевельнулся страдалец. –А почему?
-Да мало ли… почты перегружены, радиопередающий перегружен, все нас хотят поздравить, ты к радистам ходил?
-Ходил. Сказали, нет.
-Пошли, еще спросим.
-Иди сам. Я боюсь.
Я поднялся в рубку, но начальник радиостанции покачал головой:
-Связь хреновая, прохождения никакого, ночью только еще выйду.
-Николаич, родной, давай сейчас попробуем, может, через кого-нибудь кто поближе? Очень нужна эта радиограмма, понимаешь? –давил я.
-Ну я даже сводку не могу отправить и погоду принять! На, сам пробуй! –швырнул телефоны ШРМ.
-Та щас я найду тебе эту Гришину кардиограмму от Таньки… -раздался из угла голос Васи Клопова. Он сел за машинку и быстро напечатал: «любимый гришаня зпт поздравляю днем рождения зпт желаю тебе всего хорошего тчк жду ответа как соловей лета тчк крепко целую тчк твоя танька»
-Николаич, тебе только подписать остается. –светился счастливый Вася.
-Да вы с ума сошли! –запаниковал начальник. –Мне, знаешь, что за это будет потом?!
-Ну, тебе потом будет, а третий сейчас сиганёт за борт. Сам и будешь виноват. –равнодушно зевнув, сказал Вася.

    Конечно, подправив стиль, присущий Тане, под мою ответственность, мы с Васей навестили умирающего.
-Да она вчера еще пришла, под журналом лежала, засунули случайно. Там еще две нашли. –продолжал привычно врать мой коллега.
Гриша недоверчиво покосился на бумажку, повертел в руках, прочитал несколько раз, бросая на нас взгляды, проверил все цифры в шапке, зачем-то понюхал, аккуратно сложил вчетверо и, покопавшись в рундуке, достал бутылку водки.

    Радиограмму от Таньки получили ночью, почти слово в слово, но Грише, конечно, не сказали. Это уже ничего не меняло.

    Конец бродяжничества уже витал в воздухе, и это почувствовалось даже без команды сверху. Моряки начали столбиком умножать отработанные дни на оклад в песо. Выходило негусто. Рыбалка была всего ничего, а рейсовые задания подруг выглядели, как будто мы не в океан ходили, а в пещеру к Али-Бабе. У меня была одна задача – так как я пришел на пароход в кедах и рубашке, купить себе аляску с оранжевым подбоем и меховым воротником, и прилететь в Москву в феврале барином. Мои мечты прервал зашедший в каюту док.
-Слушай, старик, у тебя жена есть? –начал издалека Айболит.
-Была, да сплыла. –простодушно ответил я.
-О! Значит, и валюта тебе не нужна! – обрадовавшись моему семейному положению, завершил логическое построение эскулап. –А то моя тут список накатала и попробуй не выполнить. А пивом я тебя угощу.
-Послущай, док… -и я изложил ему свое желание попрощаться в зимней Москве с экипажем и двигать дальше в заснеженный Минск в верхней одежде.
-Так это не беда, у меня как раз такая куртка. Забирай, не жалко. Слушай, выручай, старик, а? –жалобно смотрел на меня коновал.
Конечно, док в животе был в два раза больше меня, но подумалось, что в такой дохе мне будет и теплее в два раза.
-Ну, ладно. А сам-то ты как? –позаботился я.
-А что я? У меня ватник есть санитарный, я с толпой из самолета в автобус, и опять в самолет, а в Анапе Нина Ивановна встретит. –успокоил меня лекарь.
На том и порешили.

    Мы сдавали уже последний груз на транспорт и боцман объявил, что баня открывается и готова принять всех желающих. «Боцманской» баня была один раз за рейс. В обычные дни, электрические тены в дооборудованной шкиперской нагревали стальной лист на переборке, моряки лили на него воду, добывали пар и представляли, что они в парилке. Тяга даже в тропиках, в духотище, истязать себя дополнительным пеклом оставалась необъяснимой и неиссякаемой. Но перед сходом на берег дракон доставал свою печурку, березовые дрова и эвкалиптовые веники. Экипаж проходил через чистилище и с ясными помыслами ступал на берег. У трапа всех провожал помполит, заглядывал каждому в глаза, пытаясь обнаружить там пиво, развратных женщин и другие соблазны ада, но зенки матросов сияли отмытой небесной чистотой, хотя каждый в кармане держал кукиш.

    Однако, в этот раз «Кабанчик» решил напоследок подложить нам настоящую свинью. В самом конце выгрузки отвалилась левая грузовая стрела, а правая просто застыла в вертикальном положении, салютуя уносящему ноги подальше от нас рефрижератору. Наверху быстренько все переиграли, счастливый билет на Канары отдали кому-то другому, а нам предложили самым коротким путем проследовать в Луанду. Если кто-то всемогущий наслаждался в тот момент тихим роскошным тропическим закатом в Юго-Восточной части Атлантики, то с небес он мог увидеть печальный одинокий траулер посреди океана, с развалившимся рангоутом, и услышать много непонятных слов в свой адрес.

    А вечером у капитана разболелся зуб, и наутро выскочил флюс. Когда терпеть уже стало невозможно, он спустился в амбулаторию и пожаловался доктору на здоровье. Тот тщательно вымыл руки, внимательно посмотрел на раздувшуюся щеку, полистал какую-то книгу и подытожил:
-Я, конечно, не стоматолог, но теорию, в принципе, знаю. –и повернулся за скальпелем.
В то же мгновение док услышал звук хлопнувшей двери и увидел пустое кресло. А мастер уже стоял на мостике и твердой рукой переводил рукоять телеграфа на самый полный.

    Боцман, все-таки, поднял пары в шкиперской и попытался поддержать погрустневшую команду неведомо каким образом приготовленным квасом. Попытка удалась. После бани настроение у экипажа заметно улучшилось. Парились долго и со вкусом. Некоторые заходили в парилку по второму разу, после перекура. Было уже за полночь, когда и я решил зайти за своей порцией пара. В шкиперской приятно пахло смолой, в печи уютно потрескивали догорающие дрова, как в деревенской избе в эту февральскую ночь, дракон сидел за столом, разбирал блок с упавшей стрелы и чеканил вирши:
-Я устал, я так устал,
Этот рейс был очень трудным,
Что устал даже сам металл
Из которого сделано судно!

    Через три дня мы улетали. Оставляли под крылом белоснежную домами Луанду, неохотно воюющую Анголу, раскаленный континент, пленяющую Атлантику и вообще южное полушарие. Домой, домой! Когда, скрепя сердце, я уходил в этот рейс, я мучился тем, что нахожусь не на своем месте, занимаюсь не своим делом и трачу напрасно время. Когда я возвращаюсь обратно, я, по привычке, подвожу итоги. И, оказывается, я разбогател. Появились новые друзья, с которыми делил стол и кров. Старые знания в голове приросли неожиданными навыками, которые никогда лишними не будут. И вложил в судно часть своей души, а у судов память долгая. И даже когда их режут, то железо, которого я касался руками, скорее всего, будет жить в других машинах.

    Но теперь, на высоте десять тысяч метров, меня больше волновало совсем другое. В Москве было минус двадцать восемь, а проблему с одеждой я не решил. И мне надо было отрываться от стаи. Док принес мне на всякий случай свой санитарный макинтош. Но тот оказался белого цвета, с красным крестом на спине и в мазуте. Кеды остались на пароходе сменщику, а Гриша отдал мне свои прогары. Въевшийся гудрон мы не смогли отмыть и покрасили их кузбасслаком. Штиблеты радостно заблестели, обретя вторую жизнь и шанс вырваться, наконец, с парохода. Из головного убора я нашел только тюбетейку у тральца-узбека. Саквояжа никакого у меня тоже не было, но матросы слепили короб из гофротары, обвязав его макраме из манильской пеньки. Как говорится, с миру по нитке.

    В Шереметьево, ночью, я распрощался с командой, взяв с них слово дождаться меня на приходный банкет в ресторане отеля «Атлантик» и отправился в сторону Белорусского вокзала. Два раза по дороге и на вокзале я был задержан милицейскими нарядами, но все закончилось благополучно. Милиционеры недоверчиво хмыкали, недовольные моим внешним видом, разглядывали незнакомый им паспорт моряка, светили в лицо фонариками, удивляясь загару, просили жвачки и нехотя отпускали, посоветовав поскорее добраться домой. Они не могли понять по своей сухопутной сути, конечно, что я и так уже дома.

*Имена людей и парохода изменены на созвучные