Лёгкий рейс. Начало

   Одной из особенностей профессии моряка является некое размежевание и неопределённость его жизненного пути. Да, собственно, его существования. Когда-то именно это и притянуло меня к морю. С юных лет ощущая в себе дух бродяжничества и жажды приключений, подпитанный прежде всего книгами Фенимора Купера, я не представлял себя в дальнейшей жизни сидящим на одном месте ровно. Поэтому, чему посвятить свою жизнь, не было таким уж мучительным выбором. Мне нравилось уезжать и приезжать, открывая между этими событиями для себя планету. И жизнь моя стала похожа на географическую карту мира, исполосованную меридианами и параллелями, со своими чёткими координатами и вехами. Каждый рейс это есть значительный кусок жизни, и в памяти он остаётся несмотря на всю рутину круглосуточной работы. Когда первые впечатления восторженности от погружения в путешествия проходят, то начинаются обычные рабочие будни, и фантастические тропические закаты становятся лишь фоном. Нельзя провести всю жизнь в восхищении прильнув к иллюминатору. И когда на берегу спрашивают:
- Хорошо, наверное, сейчас в районе Больших Антильских островов?
- Да нет, ничего особенного. – отвечаешь, ничуть не лукавя.
Однако в душе остаётся запечатлённая боковым зрением неповторимость Океана, а ты помнишь все его детали до мелочей.

    В тот рейс и на то судно я не должен был идти. Впереди оставалось ещё два месяца отпуска из трёх, когда позвонили из Отдела и прямо в лоб поинтересовались, не надоело ли мне отдыхать.
- Надоело. – честно сказал я, хотя и стояла весна. А что там весна, если год до этого был проведён в извечном лете Юго-Восточной Атлантики в изнуряющем пекле.
- Ну, вот и хорошо. – обрадовались на том конце провода и ввели в курс дела.
На перелёте по маршруту Москва – Лима, по прибытии в конечный пункт, экипаж траулера недосчитался двух человек. Акустик со вторым радистом решили резко изменить свою судьбу и попытать счастья на чужбине. В то время, в конце восьмидесятых, никаких процессов иммиграции официальным путём для обычных граждан не существовало и приходилось сбегать. Пешком до Канады не доберёшься, а долететь с комфортом Аэрофлотом было легко. В пути ещё и кормили, и наливали спиртные напитки. При промежуточной посадке в Гандере друзья запросто подошли к человеку в строгом костюме с красным галстуком, лицом Тимоти Далтона и бейджем Immigration Service и протянули свои паспорта. Такие офицеры уже стали появляться на пути следования советских экипажей и без работы не оставались. Ребята промямлили что-то вроде:
- ай доунт вонт ту ретурн ту зе юсса… - и были приняты с распростёртыми объятиями в ряды строителей капитализма.
Если без акустика судно ещё могло выйти в море, то второй радист по регламенту должен быть обязательно. В срочном порядке отправили радиста из подменки, а меня доставляли следующим экипажем, чтобы в океане просто перекинуть на борт. Пока суть да дело, месяц рейса уже проходил.

    Я быстро прилетел в Анапу, переночевал у давней подруги Клавы и на следующий уже день прошёл медкомиссию. Сделал прививку от жёлтой лихорадки и поставил две пломбы. Назавтра оставил вакцину от холеры и беседу в Отделе. Это было время, когда жилось легко, несмотря на все кажущиеся трудности. Виной тому оставался юный возраст. Вся жизнь была впереди, можно ещё не оглядываться, ни о чём не жалеть и вечером я пригласил Клаву в ресторан Черноморец на улице Советов. Девушка знала, что я никогда с ней не обручусь, поэтому пришла со своим женихом. Для одобрения. Критерий оценки джентльмена у меня всегда один – кто первый оплатит выпивку. В этот раз претендент не доехал даже до объявления счёта, в конце мероприятия сполз под стол и провожать Клаву опять пришлось не тому. Это был тягостный момент. Густые каштановые волосы падали тяжёлым водопадом на мою грудь, губы не хотели расставаться и припухшие от слёз карие глаза рвали меня на части. Но долг оставался долгом - надо спешить за тридевять морей.

    Разговор с начальством происходил в оглушающей тиши комитетского храма. Всё было ясно и без слов – бежать нельзя. Мне оставалось недоумевать - весело и непонятно – я и не собирался никуда сбегать. Я не мог бросить любимых людей. Через полчаса напряжённой и доверительной беседы майор, наконец, встал из-за стола, размял члены и предложил выпить. За мой счёт. Я, конечно же, сразу согласился и готов был чокнуться хоть с самим чёртом, разницы не чувствовалось никакой.
Перевернув сутки, в третьем часу ночи, вываливаясь из загородного трактира Хижина Лесника, оперативник сообщил, что теперь знает про меня всё и верит. Но если я задумаю предать Родину, то пусть я это сделаю хотя бы после рейса, на обратном пути, во внерабочее время. Я пообещал и не предал, сдержав своё слово.

    Из Шереметьево вылетали за полночь. Таможенники клевали носом и не обращали внимание на разухабистую ораву нетрезвых моряков, отправляющихся к дьяволу в пасть. Чем они могли похвастать сейчас? Вот возвращаясь из Лас-Пальмаса, парни будут желанными гостями. А пока в дипломате каждого матроса просвечивало лишь пять бутылок водки. Время шло такое – жидкость на борт пропускали в любом количестве. Террористы ещё только проходили обучение. Впрочем, электромеханик Дим Димыч настроен был на другую волну – неистово уверовал. Дим Димычу только что исполнилось сорок, и он задумал сделать новый поворот в жизни. Для начала бросил старую жену тридцати восьми лет. Затем вступил в общество свидетелей Иеговы и начал скупать иконы. К моменту контроля на КПП в Шереметьево-2 у него их скопилось штук двадцать в чемодане и на вопрос ещё неискушённых в то время пограничников, Дим Димыч пал ниц:
- Истинно вам говорю – верую! Работа такая, ребя, в шторм, так и ждёшь, когда пойдёшь ко дну… молюсь непрестанно, дети мои…
Солдаты взяли под козырёк и пропустили. Через восемь часов, в том же Гандере, Дим Димыч с саквояжем под мышкой, отдав свой паспорт Джеймс Бондам, благополучно сошёл на канадскую землю и отправился в ближайшую синагогу делать гешефт. Так и этот пароход остался без одной штатной единицы.
Впрочем, мы с Лёхой в тот самый момент заняты оказались другим – мы пожирали глазами самую желанную женщину Советского Союза. Женщину, которая поёт.

    Трубадуры и менестрели слетались на Брайтон-Бич. Я хоть и был адептом Битлз и Роллингов, но новинки музыкальной моды не пропускал. Тем более, что гремели они изо всех репродукторов. Смелые в море и теряющиеся на людях, далёкие от софитов и рукоплесканий, мои кореша столпились у входа в бар, где присела королева. Пройти дальше никто не решался.
-Тяжело быть публичным человеком. – сказал я про себя и двинулся к цели.
Моя цель не имела малейшего понятия ни про меня, ни про моё прошлое и настоящее и держала в красивых пальцах бокал с коньяком и длинную тонкую сигарету. Играла тихая музыка из Поля Мориа, женщина задумчиво выпускала сизые кольца в потолок и её окружали пятеро красавцев. Судя по третьей позиции, мачо были из балета и угрозы не представляли. Тогда я достал всю наличность, имеющуюся на тот момент в моём кармане, швырнул на барную стойку и громко позвал:
- Алла Борисовна! – мы оба были молоды тогда, но, всё-таки, я был культурным молодым человеком.
Она обернулась, посмотрела на мой помятый доллар и улыбнулась:
- Моряк? Люблю моряков… - нарисовала плачущее сердце и пододвинула бутылку коньяка.

далее  http://proza.ru/2025/07/21/1546