Лёгкий рейс. Окончание

­­    Мы летели на запад, земля вращалась навстречу и невозможно было застать в иллюминаторах самолёта утро следующего дня, наши любимые не хотели отпускать нас из сегодня. Потом повернули на юг, пересекли экватор, и солнце брызнуло в сонные глаза, а внизу застыла свинцовая глыбь воды. Там, на судне, под нами лежит одна бездонная синь, отражая облака, а здесь она перевернулась вверх тормашками и унеслась в нескончаемую высь. С земли такого не увидишь, жаль, нельзя было этим подышать. Пора уходить в свою привычную стихию. Неожиданно в экипаже ИЛ-86-го я встретил знакомое лицо. Ба! Да это же мой старинный одесский кореш. Мы удивились этой встрече между небом и землёй, а он посадил меня в штурманское кресло. Какое красивое свободное небо впереди, пронзительно бесконечное, почти космос. Сидевший слева от меня пилот вздохнул:
- Эх, роскошные, поди, в океане закаты и рассветы. А тут над облаками ничего не меняется, чистая астрономия и минус пятьдесят за бортом. Хорошо вам там внизу...плескаетесь себе с дельфинами.
Я пожал плечами и благоразумно ушёл от ответа:
- По-разному… - какими словами можно выразить тоску в глазах, обращённых по направлению к невидимому берегу и отражающих «улетающий вдаль самолёт», когда позади уже четыре, а впереди ещё два месяца общения с молчаливыми дельфинами.
Тут в кабину вошла стюардесса, одна из тех, с которой хотелось потерпеть кораблекрушение у необитаемого острова и принесла всем кофе, а мне коньяк с лимоном. Теперь вздохнул я – этого у нас точно не будет полгода.

    Приняли пароход и тронулись. Но я пока оставался пассажиром и делать было абсолютно нечего. Поселился в лазарете, набрав книг в библиотеке, и ушёл в грёзы. До рандеву с моим судном было дней десять. Однако покой длился недолго. Идущий первый рейс кэпом, Гена Рокотов взломал все стереотипы и в экипаже не оказалось ни одной женщины. В своей старпомовской практике он столкнулся с парой нелицеприятных моментов и одним реальным мордобоем на почве любовных страданий и решил обойтись без эксцессов хотя бы в первом капитанском рейсе. В управлении это вызвало трудности, так как идти на должности прачки или официантки никто из мореманов не согласился. Гену долго переубеждали, но он стоял на своём. Тогда разозлившийся кадровик укомплектовал команду только что прибывшими из шмоньки* салагами и умыл руки. Молодые пацаны, не имевшие ни понятий о гигиене, ни пристрастия к ней, ни боязни слететь с самой низшей ступеньки карьеры умудрились за неделю так зарасти грязью, в том числе и на камбузе, что половину судна скрутило животами. Пища была отвратительной по качеству и неудобоваримой по консистенции. Меня выгнали из лазарета закрыв там бедолаг, а я закупил в ларьке консервов и перебрался жить в радиорубку. Запущенность начинала вылезать изо всех углов и кричать о себе. Всё-таки, отсутствие женской руки в быту дало о себе знать очень быстро. С этим мог справляться только Военно-морской флот.

    Впрочем, через тройку дней рано утром мы подошли к промыслу, разыскали мой осиротевший пароход, я попрощался с корешами и залез в шлюпку. В этом месте, на тридцатой южной параллели, океан был сдержан и немного хмур. Серая вода и серое небо. Беспризорные и грязные низкие тучи равнодушно уходили на ост, волны беспорядочно толклись, а западный ветер нёсся по извечному круговороту. Связаться лагом двум пустым траулерам было сложновато. Да и время занимало. Поэтому оба легли в дрейф в паре кабельтовых друг от друга. Бананы, йогурты и снабжение бросили в спущенный баркас, тот присел, зарывшись в глубину, и переваливаясь погрёб к подветренной стороне визави. Через двадцать минут приехали. Для меня скинули штормтрап, а всё остальное забирали средней стрелой. И в тот момент, когда я ловко ухватился за канаты, впечатавшись в ржавый борт и не спеша стал перебирать балясины, наслаждаясь подвешенной свободой над океаном, на судне резко виранули сетку с грузом. Пустая лодка облегчённо выдохнула, как поплавок радостно прыгнула на подвернувшуюся волну и предательски понеслась неуправляемая прямо на меня распластанного, со спины. Я же ничего не видел, но когда сверху и снизу заорали:
- Берегись, б..дь!!! – и ещё добавили других морских терминов, то ноги сами инстинктивно подогнулись выше головы и вовремя. Носовой планширь шлюпки со всего размаху влепился в трап, размозжив в щепки деревянные ступеньки, на которых ещё секунду назад стояли мои ботинки. Везение начиналось сразу. Баркас спешно отвалил перекрестившись, а меня в шесть рук перекинули на палубу.

    Хотелось тут же погрузиться в работу. Не зная ещё где моя каюта, перед тем как подняться в рубку, зашёл в столовую бросить вещи. Но там оказалось уже полно людей – за плечами у меня был туго набитый вещмешок. Все ждали весточек – кому письмо, кому банку вишнёвого варенья, а кому вязаные носки. Когда в городе узнали, что я «досылаюсь» на траулер, потянулись женщины с передачами. Много я взять не мог, но рисунок малыша, конечно, всегда найдёт место в кармане служебного кителя моряка.

    К моему удивлению, на мостике звенела тишина, несмотря на то что уже вышли на постановку. Текла вахта третьего помощника, не самого опытного штурмана, но никто не топал ногами, не орал и не крыл матом траловую палубу. Хотя капитан и присутствовал тут. Я его не знал, это был прикомандированный по обмену севастополец. Подошёл, представился по форме, не предлагая первым руку. Тот мягко улыбнулся в ответ, глядя прямо в глаза и протянул краба:
- Владимир Андреевич. Рад прибытию, заждались.
И всё. Это был важный момент – первый контакт с капитаном. От него в дальнейшем зависело всё настроение и в работе, и в общении. Никаких замечаний, претензий, задач. Мастер посмотрел сводку погоды, вполголоса переговорил с технологом и ушёл. Со всеми находящимися на мостике я был знаком, поэтому спросил, не стесняясь:
- Это как понимать?
- Высшей интеллигентности человек. Крымчанин. Потомственный моряк и капитан в третьем поколении. Со всеми на Вы, ни одного морского слова и повышения тона. Даже как-то не по себе. Всё ждёшь чего-то. – произнёс третий, Коля Севастьянов.
- Хм. А с планом как? – осторожно спросил я.
- Всё хоккей. – засмеялся технолог. – Рыбак отличный. Да вон, видишь, «Маршал Судец» из «Атлантики» прёт параллельно, там кореш его, они в паре как-то умудряются работать и ничего, ловят.

    Худо-бедно все приборы функционировали. Конечно, отстройка, наладка просились, но это устранялось в обычном порядке без аврала. Меня всегда не покидало ощущение, что судно, вышедшее в море с проблемами, каким-то неведомым образом и незаметно, само нивелировало сбои если человек запаздывал. Так или иначе, все системы на пароходе существуют в неразрывной связи и, видимо, подтягивают друг друга при эксцессах, представляя собой единый организм. Хотя, бывают и массовые протесты. Как и в человеческой обществе, в технической среде случаются конфликты. Происходят они и сами по себе от перегрузок и изношенности, и от человеческого фактора. В связи с тем, что мой нынешний борт находился в рабочем режиме свыше месяца, то моей задачей было не нарушить установившийся процесс, а лишь аккуратно и ненавязчиво отрегулировать его. Определив тогда уже для себя ближайшие задачи, я спустился в радиорубку представиться и начальнику радиостанции.

    Знали мы один другого, как это нередко бывает, понаслышке. Случается, общаешься с кем-то годами, обитая на противоположных сторонах планеты, в разных океанах, а потом сталкиваешься в одном номере гостиницы и можешь так и не узнать коллегу.
- Ну, здоров, здоров. – поднялся навстречу Николаич. – Я вот думал, куда ты сразу направишься – в каюту или на мостик. Не ошибся. Сработаемся.
Обменявшись рукопожатием мы обсудили текущие задачи.
- Особых вопросов нет, мастер мировой мужик, занимайся своим, я своим. Место жительства твоё штатное. Сейчас пойдём обедать.
И тут по судовой трансляции раздалось: «Команда приглашается на обед. Радиослужбе зайти в каюту капитана». Николаич подмигнул моему недоумённому лицу и хлопнул по плечу:
- Не дрейфь.
Кабинет мастера находилась сразу напротив рубки, и дверь была открыта. Постучали в переборку и сразу услышали:
- Прошу!
На капитанском столе стояла бутылка смирновской водки и две рюмки. Владимир Андреевич жестом пригласил пройти, налил до краёв стопки и произнёс:
- За вновь прибывшего!
Сам при этом воздержался. В моей практике было всякое, но чтобы вот так сразу, с корабля на бал, не припомню. Тут же налил по второй:
- Для приятного аппетита!
Когда мы вышли, Николаич объяснил:
- Вообщем, кэп сам не принимает абсолютно, какая-то у него аллергия. А представительских, сам знаешь, несколько ящиков выдают. Ну вот он по очереди всех и угощает перед обедом, по два человека – механиков, штурманов. Сегодня технолог с доктором должны были, но у нас пополнение ведь.

    Всё складывалось подозрительно хорошо. Так долго не бывает. Но пища показалась мне домашней, а каюта выглядела безукоризненной, приготовленной к моему прибытию, со свежей застеленной койкой и чистыми занавесками. Сразу же вспомнился попутный систершип. И стало немного обидно –грязный неблагодарный труд был самым низкооплачиваемым. И эта работа оставалась невидимой пока её кто-то делал. Нет, женские руки ничем не заменишь, это факт.

    … Дни потянулись размеренные и спокойные. Уловы приходили стабильные и план не спеша выполнялся. Всё крутилось и работало. Я не знал, чем заняться. Кроме ночной подвахты стал ходить в рыбцех и днём. К удивлению всех и своему собственному, починил кинопроектор, не работающий от начала рейса. Проблема случилась в лентопротяжном механизме, который рвал плёнку. Почитал инструкцию, выточил недостающий потерянный ролик и устроился киномехаником. Нашёл в библиотеке книгу по акупунктуре и углубился в китайскую медицину. Из задумчивости меня вывел капитан:
- Слушайте, Евгеньич, не откажите мне в личной просьбе? У моего товарища на соседней Антарктиде что-то с эхолотом, никак не разберутся. Съездите, поможете? Это Севастопольское управление, я приказать не могу. Но так, не в службу, а?
- Да, с удовольствием, Владимир Андреевич, какие разговоры.
И опять я поехал по открытому океану. В шлюпке среди тех волн совсем другие ощущения, нежели взирать на них с высоты. Тут понимаешь, что живой ты лишь потому, что повезло и не налетел какой-нибудь беспризорный шквал. Из поля зрения находящихся на траулере, лодка исчезает через пару кабельтовых при тихой погоде. Волны из тёмной густой воды обступают со всех сторон, тогда и ты уже не видишь свой пароход и начинаешь сомневаться в доброте океана, дающего тебе пропитание. Тянет стужей. Дух переводишь уже на борту.

    С неисправностью мы разделались через два дня, вычислив высохший конденсатор и вылетевший тиристор, причём, оба оказались производства Ереванского эл.технического завода. Наверное, они дружили. За это время моё судно ушло куда-то в сторону и отправиться обратно не представлялось возможным. Делать мне больше тут было нечего, но неожиданно вспыхнула симпатия к местной буфетчице. Приязнь вышла взаимной, и я тут же позабыл про своих товарищей. Про меня тоже не вспоминали. И когда я через неделю подошёл к капитану с вопросом, то неожиданно услышал:
- А тебе что, у нас плохо? Отдыхай, куда спешить, ещё месяц промысла.
- А про меня и не спрашивали? – нотка обиды, видимо, проскользнула в вопросе.
- Да спрашивали, я сказал, ещё не разобрались. – безмятежно ответил мастер, пряча улыбку в усах.
«Да что у них там, в Крыму, климат какой-то особенный, что ли? Спокойные как слоны все» - подумал я и вернулся к Зосе.

    Нашёл меня через три дня сам Николаич, вызвав на переговоры в радиорубку:
- Шеф, ты там не устал отдыхать? Мне, может, тоже скучно. Домой собираться думаешь? Или ты женился ненароком, хех.
Судовой телеграф работал исправно. Скрепя сердце я возвращался похудевший, а на покинутом судне долго ещё был виден и пульсировал белый платочек.

    План мы перевыполнили за три недели до окончания рейса, как рыба вдруг исчезла. Напрочь. Все суда кинулись врассыпную на поиски. Опускаться на юг нам уже не имело смысла, время не оставалось. И мы пошли на север. С каждым днём становилось всё теплее и теплее. Океан светлел и хорошел. Вот уже ветер сменил направление, остались позади промозглые Западные ветра и задули нежные пассаты. Небо полностью очистилось, вода заискрилась и появились дельфины. Всё, почти Экватор, 4°S. Здесь официально заканчивался промысловый район. Рыбы мы так и не нашли. Картонная упаковка была растащена, разбросана по раскалённой палубе и экипаж окунулся в сиесту. Тишина стояла необыкновенная, волны не били в борт, а покорно его лизали, воздух наполнялся лишь вибрирующим порхающим звуком летучих рыб. Всё застыло и только солнце всходящее и заходящее в одно и то же время, деля сутки пополам, оповещало, что мы ещё существуем…

    Это был мой самый короткий и лёгкий поход. Иногда мне кажется, что это сон.