pasta navale часть 1

    За всю свою морскую карьеру от несовершеннолетия и до седых волос макароны по-флотски мне конечно приходилось есть бессчётное количество раз. Но что в них такого находят рачительные домохозяйки и хитрые шеф-повара профилакториев с наскока не поймёшь. При всем том, эти самые макароны блюдо эволюционное. И смогли перевернуть мир. Полмира.

    Если вспомнить историю бунта на линкоре «Гангут» в 1915 году, то они и создали революционную ситуацию. В те времена сама по себе эта спагетти была весьма недешёва и считалась пищей господ. Однако, после тяжёлых корабельных работ, по флотской традиции, матросов в качестве поощрения как раз и кормили макаронами с мясом. Заодно и переодевали в чистое. На всякий случай. Поэтому и Приборка Большая в обиход вошла как незыблемость. И чтобы и матросы побыли господами короткое время между порками и зуботычинами. Хотя бы в мечтах. Дореволюционный матрос был бесправен и нем. Тем не менее, однажды после адской работы по погрузке угля с барж на борт, злосчастного продукта вдруг не оказалось на камбузе и была сварена обычная гречневая каша. (По иронии судьбы, позже в СССР макарон было навалом, а вот с гречкой случались перебои.) Ну, а матросню такой оборот не устроил и прозвучал призыв «бить рожу» офицерам. Командир корабля благоразумно отбыл восвояси – в Гельсингфорс, а оставшийся за него старший лейтенант барон Фитингоф оказался немцем. Тогда раздался уже другой клич – долой немцев! – и команда побежала в кают-компанию за винтовками. В результате случившейся катавасии двух матросов осудили на восемь лет каторги, ещё двадцать четыре на меньшие сроки, а старший баталер арестован в каюте на две недели с приставлением часового, что являлось позором само по себе. Венцом разборок стала резолюция аж самого императора на докладе:
«9. 1916/ Предупреждаю, что при малейшем повторении подобных недопустимых беспорядков на судах флота, будут приняты самые суровые меры взыскания, начиная со старших начальствующих лиц.
Николай/»
Молодец. Привет, ребята, так сказать. Однако, «Аннушка уже разлила масло».

    Это был уже не первый инцидент на флоте из-за харчей. Предтечей явилось известное восстание на броненосце «Князь Потёмкин-Таврический» в 1905 году. Тогда мичман-ревизор закупил в Одессе у своего кореша-торгаша по дешёвке гнилое мясо и попытался накормить им команду. Команда, в ответ на это, устроила небольшую революцию, едва не переросшую в великую. Народу положили изрядно. Какое-то время на флоте утихло.

    Если обратиться к истории и наиболее ярким в этом смысле свидетельствам – рассказам К. М. Станюковича, то можно составить для себя представление откуда всё-таки пришла эта традиция – смешивать макароны с мясом. На кораблях той эпохи (ХIХ ст.) существовал порядок приёма пищи артелями. Впрочем, во время и моей службы в ВМФ принцип остался тот же – баками. То есть – один бачок пищи на подразделение 7 – 10 человек. Там же назначался и «бачковой» - салага, несущий тяготы службы по удовлетворению законных требований своих сотоварищей. Ни кошерных, ни скоромных разделений не было – бак был общим и единым. Монолитным и сплочённым. Никаких выгод эта должность не приносила, кроме постоянного страха, что кому-то может не хватить. По созвучию сию внештатную единицу нельзя путать с «баковым» - тем же матросом, во время швартовок находящимся на баке судна. Иногда ипостаси соединялись и приходилось разрываться на части – между швартовкой и камбузом. Как это сделать, никого не волновало. Как говорится – война-войной, а … и т. д.


    Так вот, на парусном корабле для нижних чинов варился один общий котёл, как правило, это были жирные наваристые щи с солониной. В первом круге съедалась жидкая часть с овощами, юшка, а затем оставшееся мясо мелко крошили, раздавали по бакам, там смешивали с хлебом и выходило вполне сытно, и мяса доставалось каждому равное количество. В офицерской кают-кампании в это время пекли булочки с марципаном, и разливали мадеру. Но уже писался «Das Kapital» теми же немцами, и где к российскому неудовольствию всё сводилось к животу. И аккурат в это самое время в симбирской глуши готовился появиться на свет тов. Ленин.

    К моему приезду в Одессу середины 70-х из воспоминаний о «Потёмкине» там оставались лестница, памятник и перебои с продовольствием. Впрочем, в альма-матер нас кормили хотя и не вдоволь, но бесплатно. Учитывая наше рабоче-крестьянское происхождение, а такими мы были все поголовно. Барчуки в море не стремились. Но впервые увидев в своей миске в училищной столовой макароны по-флотски, я пришёл к выводу, что ревизору с броненосца удалось-таки сбежать и он пустил в Одессе корни. Подавали такую шамовку периодически. Скорее всего, в этом сочетании сложнее было проследить закладку основного ингредиента, к тому же, если мясо хорошенько зажарить с луком и перцем, то можно замаскировать и запах. Ведь мясо, в отличие от рыбы*, имеет несколько степеней свежести. Впрочем, учась в бурсе мы ещё были далеко от моря и судового распорядка, поэтому и паёк наш ничем не отличался от сухопутного рациона. В море сразу всё стало на свои места и традиции взяли верх.

    Вообще, на флоте с пиететом относятся к процедуре приёма пищи как таковой. В повседневной работе на борту люди разведены во времени и пространстве – несётся служба, обслуживаются механизмы, отрабатываются задачи на боевых постах, сменная команда отдыхает. Учитывая, что в море беспрерывное круглосуточное несение вахт, то редкая возможность встретиться всем вместе как раз на обеде. Кают-компания, столовая — это то место, где утоляется голод физический и духовный. Как только остатки ужина собраны со столов, закрывается раздаточное окно, на переборку цепляется экран и врубается кинопроектор. На полтора часа экипаж всем составом уносится к земле. Тут же стоит расстроенное пианино, на котором никто не умеет играть и лежит шестиструнная гитара с пятью выжившими пока струнами, на которой играют все. Это полюс притяжения, здесь сходятся меридианы судовых маршрутов, это антипод несчастного цепного ящика**, куда никто никогда не заглядывает.

    Как говорил мой первый боцман дядя Ваня – Море любит сильных, а сильные любят пожрать! Этот завет я запомнил и несу по жизни с достоинством. Учитывая, что трапеза одно из немногих занятий вносящих колер в однообразные будни моряков, то хороший повар ценится не меньше хорошего капитана. Я знавал кока, который до пароходства работал в московском «Метрополе». Потом с ним что-то произошло, и он захотел в море. Причём, не на роскошный лайнер «Иван Франко», а на обычный траулер, где всегда всё вверх дном и восемьдесят постоянно голодных и злых парней. Что он вытворял! Герман Андреевич не признавал никаких регламентов общепита и рекомендаций службы питания. Обеды перестали быть скучными «первое, второе и компот» и состояли из 7 – 8 блюд, сложных гарниров и бесконечной выпечки. Я не знаю когда он спал, но с камбуза всегда доносился баритон со словами «Карамболина, Карамболетта" и запах ванили. За каждый несъеденный кусок приходилось отчитываться – какая составляющая в гармонии вкуса оказалась лишней. После таких обедов тарелки можно было не мыть… Но это, скорее, исключение. Чаще случалось наоборот – в столовую ходили просто насыщаться. Но в море унывать нельзя ни в коем случае, и мы делали себе праздник своими руками.

    Выйдя в свой первый рейс, я сразу попал на весьма неудобную, «собачью», вахту со вторым механиком. Самое тяжёлое для организма время с 0. 00 – 4.00 переносить было нелегко. К тому же в жаре и влажности тропиков. И вдобавок в машинном отделении. В качестве компенсации существовало негласное распоряжение об усиленном завтраке. Так как мы на него не попадали в 8-00, потому что отдыхали, то расход нам оставляли с вечера – и масло, и молоко. Бонусом шёл ключ от камбуза и право еженощно жарить картошку. На мостике находился только один матрос-рулевой, а в машине нас было двое мотористов. В три часа пополуночи мой старший коллега, Толик Капуста, вытерев наспех руки, бросал грязную от мазута ветошь в угол и отправлялся изобретать завтрак. Чистил картофан, кромсал его, бросал кое-как на сковороду и возвращался в машину. Он был классный спец и среди механизмов у него всегда находились дела. Минут через десять Толик опять бежал на камбуз, переворачивал лапоть и летел к двигателю. В результате мы ели что-то наполовину сгоревшее, и наполовину сырое, попахивающее соляркой. Однажды он очень кстати разобрал сепаратор, залез в него по уши и в наряд послали меня. В этом месте надо сказать, что я был всегда влюблён в жареный картофель и готовил его с детства сам. Тут я и показал свою сноровку, кроме притирки клапанов пастой Гойи. Нарезав клубни тонко соломкой, высушил полотенцем, и разогрел постное масло. Остальное получается само собой. Главный секрет я знал – постоянное помешивание, тогда кусочки выходят золотистые и светящиеся. Потом подсыпал репчатый лук, притомил его, посолил, поперчил. В конце для аромата кинул кусок сливочного масла, накрошил укроп, закрыл крышкой и пошёл сдавать вахту. Когда все собрались за столом и сонный второй штурман нехотя открыл сковороду, то получилась финальная сцена из «Ревизора». С тех пор эту обязанность взвалили на меня, чему я и был рад – к трём часам ночи я уже вырубался в машинном отделении в жаре и качке. Был рад и мой напарник – за железо он мог теперь биться спокойно. Потом мы стали делать ещё яичницу с помидорами, и вахта пролетала быстро…

    …Боевым кораблям в базе тоскливо. Они похожи на цепных псов в фанерных будках. Как умные и тренированные, они лежат вздыхая и ворочаясь, натирая холку тугим ошейником. А если их разозлить, то разнесут своё жилище к чертям собачьим и вырвут швартовы с тумбами…

    Такими же были и мы – матросы своего корабля у стенки. Синяя тоска заедала каждого, и дни тянулись, шаркая по пыльной земле прогарами***. Матрос на берегу – пропащий человек. Или напьётся или женится. Не приспособлен он к береговой жизни.

    В море другое дело. В боевом походе кормили шесть раз. Кроме того, на столах всегда стояла сгущёнка в трёхлитровых банках и галеты, а на баке – бочка с селёдкой. Отсюда, видимо, и пошло выражение – кормить на убой. И не зря на ВМФском жаргоне принимать пищу – бакланить. Баклан птица прожорливая. Но когда совсем становилось тоскливо нести патруль посреди Средиземного моря, защищая одни интересы от других, нам совершенно непонятных и не помогала даже гармошка, мы уходили в шхеры****. В шхере стояли бак на тридцать литров, мешок картошки и весло в тёмном углу. Каждый входящий, независимо от веры, доставал из кармана банку тушёнки, вскрывал кривым ножом, бросал в общий котёл и задумывался о своём, привалившись к товарищу и свернув цигарку. Веслом мешалась свинина с пюре, баранина в плов, яйцо в хачапури, еврей с иноверцем, земля с небом, белое масло с чёрным хлебом …

*- про рыбу в следующей части
** - цепной ящик - самое угрюмое место на пароходе, лучше туда не заглядывать
*** - матросские ботинки
**** - место, где матрос чувствует себя относительно спокойно

далее  http://proza.ru/2025/07/21/1555