Эмигрант

                Эмигрант




     Несколько слов из английского языка Роману не смогли помочь, и тогда в ход пошли руки, ноги и другие части тела, которыми он ловко изображал самолеты, города, профессии и даже деньги. Выглядело все это смешно, но его, как ему казалось, понимали. С горем пополам он нашел таксиста, который избавил его от мучений и с комфортом довез до Манхеттена. Отдавая своему избавителю пятьдесят долларов из двухсот, которые разрешено было поменять перед вылетом, Роман называл таксиста грабителем и поливал его страшным русским уличным матом.
     Жалко было не пятидесяти долларов. Неожиданная расплата за короткое удовольствие четвертью всех имеющихся денег вселяла страх перед завтрашним днем и казалась Роману несправедливой, а защищаться, кроме мата, ему было нечем. Американские таксисты – народ бывалый, выдержанный. Их оскорбляют, матерят на всех языках мира, а они все терпят, но деньги получают. Роман подумал, что если и дальше так пойдет, то выжить будет сложно. «Надо во что бы то ни стало, любым путем восполнить утраченное!» – приказал он себе и стал вспоминать многочисленные напутствия бывалых выездных русских, выслушанные им перед самым отъездом, но ничего полезного так и не смог припомнить. 
     На другой стороне улицы он увидел ресторан с непонятным названием «INTRAMUROS». Несколько раз, повторяя слово «работа», показывая свои руки, постукивая указательным пальцем себя в грудь, он вызвал интерес у высокого парня с узкими, как у китайца, глазами. Узкоглазый говорил быстро и, как Роману показалось, не на английском языке. Поэтому он вдвойне ничего не понимал и только кивал головой. 
     Пройдет много лет, и Роман навестит свое первое место работы в Америке. Он узнает, что тот самый высокий парень – хозяин ресторана, вьетнамец, много лет назад приехал в Америку с каких-то островов, и за все это время так и не смог освоить английский язык. Всем заведовала его жена американка, необыкновенная красавица, похожая на японку, но как выяснилось, тоже азиатка, уроженка филиппинских островов. 
     А сейчас вьетнамец дал ему работу на кухне. Засучив рукава светлой, поплиновой  рубашки, Роман три часа мыл посуду, потом полы. После этого хозяин усадил его за стол и накормил. За столом в результате долгого разговора на языке, понятном только им двоим, выяснилось, что Роман из Москвы, и ночевать ему негде. Вьетнамец заплатил ему тридцать долларов и провел в подвал, где среди ящиков, картонных коробок и пластмассовых ведер стоял кожаный диван, вселявший радостную мысль об отдыхе в горизонтальном положении. Однако настроение испортилось сразу же, как только хозяин закрыл дверь подвала. Услышав лязганье дверных засовов, Роману стало не по себе. Эти звуки напомнили ему тюремные камеры, в которых ему по долгу службы приходилось иногда бывать.
     Роман подумал, что хозяин ресторана случайно, в спешке, запер подвал, позабыв о нем, поскольку закрытое помещение без туалета и воды не оставляло никакой надежды в случае даже самой простой необходимости. Но, покорно восприняв ситуацию, как безвыходную во всех отношениях, он тут же вспомнил солдатскую гауптвахту. Там их, нарушителей воинской дисциплины, человек по восемь закрывали на ночь в камере без туалета и воды, и если кому-то становилось невмоготу, то более страшную пытку в тот момент придумать было сложно.
     Когда-то Роман прошел через многое, но это было давно, и он уже привык к мысли, что все самое страшное в его жизни осталось позади, а тут такое. Он пытался успокоиться, убедить себя, что единственно правильное решение – забыться и уснуть. Но сделать это оказалось ни так-то просто.
     «А что если с хозяином что-то случится? Ну, скажем, попадет в больницу и не сможет завтра выпустить меня наружу?» – не отпускали Романа тревожные мысли.
     И все же он выключил свет и, укрывшись плащом, принялся уговаривать себя уснуть.
     «Если ты, здесь, в Союзе не смог ничего добиться, то там, в штатах, тебе делать нечего!» – вспомнились ему слова сотрудника посольства, прожившего в Америке несколько лет.   
     «Ко мне это не относится! Я в Союзе смог добиться всего, чего хотел. Так что все в порядке! Мне есть, что здесь делать!» – успокаивал себя Роман. 
     Усталость брала свое, ни о чем не хотелось думать, и он, успокоившись, начал засыпать. Гробовую тишину нарушали еле слышные где-то рядом шорохи. Роман вскочил и включил свет, но сразу не понял, что это было. Большие темно-коричневые жуки при свете разбежались в разные стороны. Выключив свет, он прислушался в ожидании шорохов. Долго ждать не пришлось, и он снова включил свет. Все повторилось, как и в первый раз. Один жук, величиной в большой палец, замер на белой стене. Роман подошел ближе. Хорошо разглядев насекомое, он обнаружил сходство с московским тараканом, однако здесь некоторые тараканы-гиганты достигали размера мышонка или лягушонка. Сон пропал напрочь. И только под утро двенадцатичасовой перелет и усталость дали о себе знать, Роман провалился в сон. Очнулся он от знакомого звука дверных засовов.
     Поднявшись наверх, он увидел вчерашнего парня и молодую красивую женщину, напомнившую ему покорную героиню из японского фильма. Но когда героиня открыла рот, Роман понял, что будет совсем не так, как в кино. Японка оказалась земной, очень земной женщиной. Теперь она напоминала ему тех пухленьких, самодовольных базарных баб, которых легко было встретить в любом московском гастрономе. Роман не понимал ничего из того, что японка, размахивая руками, объясняла по очереди то ему, то рядом стоящему парню. Виновато опустив голову, парень старался что-то вставить между ее фразами, видимо, пытаясь объяснить ситуацию, но каждый раз успевал только открыть рот, вздрогнуть и с досадой развести руками. Роман чувствовал, что причиной скандала был он. И не ошибся. Когда, как будто все было высказано, женщина, подталкивая Романа своей белой изящной ручкой в спину, выпроводила его за дверь.
     Оказавшись на улице, он почувствовал себя свободным и даже счастливым, спасенным. После ночи, проведенной с тараканами-монстрами, глядя на разъяренную женщину, он представлял, что она вот-вот превратится в чудовище с клыками и набросится на него. Нащупав в кармане плаща пачку «Явы», он остановился, поставил на парапет свой портфель и закурил. Роман не представлял тогда, как смешно он выглядел. Не умытый, не причесанный, но в дорогой помятой одежде офисного работника – он явно выделялся среди прохожих. На его небритом, но довольном лице блуждала улыбка счастливца, которого только что выпустили из вытрезвителя или который, наконец, сбежал от сварливой жены.
     Стояло солнечное утро середины марта, его первое утро в Америке. Настроение было прекрасным. Не имея ни одного знакомого, ни одного номера телефона и ни малейшего представления, в какую жизнь он попал, Роман все равно чувствовал себя счастливым, чувствовал, что выбор сделан правильный. Интуиция подсказывала ему, что он в правильной стране, где все будет зависеть только от него самого.
     Правда, чувство свободы и гордости за свои самоотверженные поступки очень скоро сменились желанием умыться, почистить зубы и побриться. Еще вчера он не представлял, что такие, казалось бы, мелочи могут доставлять столько неудобств и превращаться в неразрешимые проблемы на пути к заветной цели.
     «Какая, оказывается, это важная вещь – нормальные человеческие условия жизни. Устроенный быт – начало всех начал!» – подумал Роман и расстроился. 
     Он, авантюрист, любитель экстремальных ситуаций, хранил в своей памяти богатейший опыт выхода из всяких жизненных трудностей, знал правила и условия выживания в нечеловеческих условиях. А сейчас он, растерявшись, пытался отыскать в своем багаже знаний хоть что-то подходящее к ситуации, в которой оказался.
     «В лесу, в пустыне, на необитаемом острове, да где угодно, я бы даже не сомневался, что надо делать. А здесь? Выходит, выжить среди людей намного труднее, чем, например, в глухом лесу, где не ступала нога человека... А в окружении цивилизованных людей, таких как я, похоже, ожидает смерть! Им, всем обеспеченным, даже ничего делать не надо! Просто, не обращать внимания на меня, и я, рано или поздно, сам помру из-за отсутствия быта!» – про себя разговаривал сам с собой Роман.
     «А куда идет выгнанный из дома муж?» – спросил он себя и перебрал все доступные обители для несчастного. Ничего не подошло.
     «Предположим, я после десятилетнего заключения. Куда податься? Нет, там милиция не даст пропасть. Тоже не подходит. Значит, остается – другая планета. Да, это самое подходящее. Людей вокруг много, а толку от них никакого, по-русски никто не бельмеса. Ходят кругом, смотрят, все такие разные и улыбаются. Но почему? – Роман осмотрел себя, нет ли чего смешного в его одежде. – Вроде бы нет, одежда как одежда... А чего ж они все улыбаются? Может, у них какой-нибудь праздник сегодня... национальный? Ну, пусть себе празднуют, а мне надо решать свои проблемы!»
     Перебирая все возможные варианты выхода из внезапно сложившихся трудностей, он ничего подходящего найти так и не смог. Но неожиданно в голове мелькнула мысль о московских бомжах.
     «Бомж! Как он борется за жизнь? Впрочем, какой бомж за нее борется? Нет, я не бомж!» – однако эта мысль оказалась для него спасительной.
     – Вокзал – родной дом для бомжей! Дом! А в доме должны быть все удобства! – тихо бормотал себе под нос Роман. – Вокзал! Конечно же, вокзал!
     Он не мог знать, что на другой планете вокзалы не такие, как в России, и для бомжей там достаточно негостеприимная обстановка. Поэтому он, посчитав, что проблема решена, на радостях явно поторопился приставать к прохожим, имитируя гудок паровоза, изображая движение поезда и по слогам по-русски произнося слово «вокзал».
     К счастью, вокзал оказался недалеко, всего в часе ходьбы. В туалете Роман частично привел себя в порядок, даже смог поменять рубашку, но не удалось побриться. Вилка электробритвы не подошла к здешним розеткам, да и напряжение, как выяснилось, не то. Он вспомнил нехорошим словом своих консультантов, знатоков Америки в России, которые, как оказалось, не знали элементарных вещей.
     Потратив десять долларов на пакет с одноразовыми бритвами и завтрак в привокзальном «общепите», Роман решил посидеть в зале ожидания и подумать, что делать дальше. Но удобное, мягкое кресло овладело им и моментально перенесло в прекрасный, уютный мир сновидений.
     Приятный и красивый сон неожиданно прервался шумом, похожим на одиночные выстрелы. Это были не выстрелы. Тишину зала ожидания нарушили привокзальные полицейские, создавая невероятную суматоху своими криками и стуком. Они ходили по залу с черными палками и стучали ими по поручню кресел всех тех, у кого были закрыты глаза, и при этом громко, как в казарме, что-то выкрикивали.  Дремавших на скамейках оказалось так много, что весь зал вдруг зашевелился, загудел и стал напоминать галеры древнеримских кораблей. Роман не совсем понимал, что бы это могло означать, но действия полицейских  ему представились оскорбительными. Чистенький, сверкающий зал ожидания на его глазах преображался. А когда полицейские приблизились к его скамейке, ему показалось, что еще чуть-чуть, и ему сейчас достанется за все сразу. И за то, что в тайне от всех не хочет возвращаться в Россию, и за то, что использовал привокзальный туалет, как свой собственный, и за тот сладкий сон, которым он нарушил незнакомый ему общественный порядок. В какой-то миг он вдруг почувствовал себя чужим, не принадлежащим к этому миру человеком, инопланетянином, с которым можно обращаться с помощью палки, а зал ожидания представился ему чем-то вроде помещения для этих неземных существ... Он встал и вышел на улицу.
     Роман шел и думал, что ему, как приезжему, человеку с другой планеты, поведение полицейских и должно было казаться излишне жестоким, бесчеловечным.
     «Конечно, в каком-нибудь московском привокзальном зале ожидания этого не могло быть. Это же зал, где люди сидят и маются в ожидании. Ну, ладно я... А они, все остальные, разве они не понимают этого?» – возмущался Роман и неожиданно обнаружил, что шум стоял повсюду.
     «Какой шумный город, никогда бы не подумал, что американцы такие шумные люди...» – удивился он и, как бы сомневаясь в своих догадках, огляделся вокруг.
     От стоящих в пробке такси улица казалась желтого цвета. Она надрывалась  сигналами автомобилей, сиренами пожарных, полицейских машин и просто криками. К этим звукам, казалось, невозможно было привыкнуть. Гул  доносился с перекрестков, с соседних улиц и, похоже, стоял над всем городом. Заполненные людьми тротуары гудели, как театральный зал перед началом представления. Только изредка в этот шум врывался громкий дружный хохот негров, которые стояли толпами у подъездов домов. Незнакомая жизнь улицы выглядела странной, и для неискушенного наблюдателя казалась непонятной, окутанной вековыми тайнами города. Роман не понимал, почему замерло движение всей улицы, почему водители, отчаянно сигналят, когда никто, никуда не намеревается ехать, и почему негры собираются вместе, кричат друг на друга, ругаются, а потом все вместе громко смеются.
     «Да, шумные люди и шумный город... – определил для себя Роман. – Все какие-то нервные, дерганные и улыбаются, как-то странно, беспричинно, как дураки. А вот полицейские ни на кого не похожи, не улыбаются, выглядят умными, знающими всё заранее. Неужели везде у них так, и все они такие смешные, ненормальные. Как же я здесь жить-то собираюсь? – задумался Роман. – Того и гляди, сам таким же стану! Да, браток, не пей из копытца... – и, расстроившись, он прикурил сигарету».
     Роман шел по незнакомым улицам незнакомого города, куда глаза глядят. По пути он заходил в магазины, рестораны и, придерживаясь вчерашнего способа общения, просился на любую работу. Кто-то отвечал не думая, сразу, по несколько раз произнося «но-но-но-но», и тогда Роман быстро исчезал. Эти звуки напоминали ему детскую игру в войну, в которой также настойчиво трещали мальчишеские  автоматные очереди. Кто-то начинал долго и любезно объяснять, почему ему не нужны работники, во всяком случае, так понимал Роман. В этой ситуации он внимательно, понимающе кивая головой, выслушивал все до конца, пожимал плечами, несколько раз в знак согласия, выдавливал из себя  полюбившееся ему слово «окэй» и тоже уходил.
     «В первом случае все ясно. Нет – оно, наверное, на всех языках – нет. Любому дураку понятно, что такое «но»... – рассуждал он, каждый раз захлопывая за собой дверь. – А вот, что они пытаются объяснить мне, непонятно. Вдруг, они мне объясняют, что я должен делать и когда надо начинать работу. Все проблемы от незнания языка. Надо искать переводчика. Кого угодно, любого, кто мог бы помочь понять, что со мной происходит? – решил для себя Роман».
     Так, безрезультатно бродя в поисках работы по городу, к вечеру он оказался в районе десятой улицы и первой авеню, в небольшом парке, где было многолюдно, весело, и не так шумно, как на улицах. В некоторых местах в железных бочках жгли дрова, дым от которых стелился по всему парку и своим запахом напомнил Роману московскую весну, когда на субботниках жгли прошлогодние листья. Он сел на свободную скамейку у самого входа в парк и с удовольствием наблюдал за всем происходящим. 
     Человек десять бездомных громко и весело что-то обсуждали, постоянно взрываясь дружным хохотом. Ему показалось, что они его тоже заметили. В глубине парка он увидел, как кто-то, расстелив на лавке одеяла, устраивался на ночлег. Конечно же, он приехал сюда не для такой жизни, но в данный момент Роман посчитал бы за счастье прямо здесь, на лавке, укутаться в одеяло и выспаться. Ему много раз приходилось спать под открытым небом в лесу, в пустыне, даже в лодке на морских волнах, поэтому мысли о ночлеге его не пугали, а одеяло не помешало бы. Но мысль о переводчике была главной, она отвлекала и прогоняла сон. Роман полагал, что важнее переводчика для него ничего быть не может, совершенно не предполагая, что завтра или еще через день он превратится в настоящего бомжа, и никакой переводчик помочь ему уже не сможет.
     А сейчас его глаза закрывались от усталости, и бороться со сном не было никаких оснований. Решив, что лучшего места ему все равно не найти, он положил под голову свой портфель и закутался в плащ. Перед тем как заснуть, ему вдруг вспомнилось, что с самого утра он ничего не ел. От этой мысли у него «засосало под ложечкой», но спать, видимо, хотелось больше, чем есть.
    «Вставать, искать, – пронеслось у него в голове, – а если не вставать, не искать – деньги сберегу, все-таки один день жизни... Может быть, какой-то один день и станет для меня решающим? – подумал он и заснул».
     Сон второй ночи в Америке, хоть и на улице, в отличие от первой, оказался сладким и долгим. Во сне к нему вернулись приятные ощущения комфортной, беззаботной жизни, снившиеся в зале ожидания вокзала. Он даже чувствовал, что теперь может безнаказанно наслаждаться теми сладостными  видениями, которые непривычно дерзко прервали привокзальные полицейские.
     Роман проснулся под утро от холода. Под головой вместо портфеля лежала огромная, толстая телефонная книга, а на правой ноге не хватало сапожка, в котором имелся потайной карманчик, где он спрятал драгоценные долларовые бумажки. Он вскочил с лавки, ощупал боковые карманы и, вздохнув,  успокоился.  В карманах все было на месте: документы, обратный билет и случайно положенные в карман десять долларов.
     – Обокрали! Черномазые педерасты!  – достаточно громко, вслух произнес Роман и посмотрел в сторону шайки бездомных.
     «Как же я теперь без сапожка, без портфеля, без сигарет? Вот пидоры! Кокой мне теперь переводчик, какая работа?» – и неожиданно опять вспомнил, что уже почти сутки, как во рту ни маковой росинки.
     Роман любил произносить слово «педераст» по-своему, считая его одним из крепких ругательств, и никак не предполагал, что по-английски это слово звучит так же, как и по-русски. К тому же, в Америке за этим словом, ни то, чтобы скрывается, а бушует вполне определенный образ жизни миллионов таких же людей, как и все остальные. Поэтому для него долгое время будет загадкой, почему американцы не реагируют на такое оскорбление, не обижаются, а некоторые подолгу, не скрывая своего сожаления, объясняют, что им в жизни повезло меньше, чем голубым, и по секрету признавались, что для них такой стиль жизни не подходит. Такие откровения заставят Романа поверить, что у всего мужского населения однажды была возможность попробовать друг друга и сделать выбор, не говоря уже о девочках. Иначе, не попробовав, как бы этот образ жизни им не подходил бы?
     Обойдя весь парк в одном сапожке, Роман, отчаявшись, снял уцелевший сапог и выбросил его в урну. Через минуту он наблюдал, как грязный, вонючий негр радовался  находке, доставая его сапог из урны. С предчувствием удачи, негр опрокинул урну на асфальт и, азартно перебирая мусор, пытался найти другой сапожек.
     – Ищи! Ищи, скотина!»  –  пробурчал себе под нос Роман, косясь в сторону негра.
     Негр переворачивал одну урну за другой и, наконец, нашел второй сапог. Роман, не успевая вникать в особенности американского образа жизни, тоже обрадовался, но не за негра, а за себя. На радостях он вскочил  со скамейки и рванулся к негру. 
     Объяснить, конечно, Роман ему ничего не мог, поэтому, показывая указательным пальцем на свои ноги и на сапожки, пытался доказать негру свои права на его находку. Старый, насквозь пропитанный помойкой негр, внимательно, терпеливо слушал, и казалось, что он все понимает и даже, вроде бы, тоже рад за Романа. Но когда он протянул руку, чтобы взять свои сапожки, негр неожиданно начал так громко кричать, что через минуту все бездомные обитатели парка окружили их плотным кольцом. В подобной ситуации даже бесстрашный Роман почувствовал себя в опасности.
     В какую-то минуту Роману показалось, что негр просто хочет получить награду за находку, а толпа его поддерживает. Тогда он тоже не выдержал и на русском языке, упоминая их черномазую мать, объяснил толпе, что прошлой ночью они обокрали его. А потом привычным жестом показал им комбинацию из двух рук объясняющую, что они получат от него вместо денег, опять же, не понимая, что этот жест очень распространен у американцев. 
     Толпа, без всякого сочувствия, заволновалась и, как показалось Роману, готовилась расправиться с ним.  Тогда он достал из бокового кармана последнюю десятидолларовую бумажку и снова красноречиво, по-русски объяснил, что больше денег нет, и это все, что у него осталось на жизнь в незнакомой ему райской стране. Увидев деньги, толпа немного успокоилась, бездомные переглянулись, решив, что этого не достаточно за такие красивые сапожки. Тогда Роман вывернул карманы и выгреб из них всю мелочь. Бездомные снова переглянулись и на этот раз решили спор в пользу Романа, видимо, поняв, что это все, что он может дать им.
     Выкупив свою обувь, Роман первым делом, не обращая внимания на толпу, проверил тайник. Как ни странно, но деньги оказались на месте. Толпа, еще наблюдавшая за ним, снова заволновалась.
     – Да пошли вы... Вам и этого не надо было давать. Сначала научитесь грабить, мразь черномазая! – громко и твердо, по-русски, парировал недовольство толпы Роман.
     Он обулся и, разорвав окружающий его живой круг, вернулся на свою лавочку, а бездомные, как будто что-то поняв из его русского языка, еще долго спорили, изредка показывая пальцем в ту сторону, где сидел новенький обитатель парка. Роман гордился собой. Но стоило ему только вспомнить о портфеле, как чувство победителя мгновенно исчезло. Хотя самое ценное, что было в портфеле, это несколько пачек сигарет, зубная щетка и купленные вчера одноразовые бритвы.
     Успокоившись, он вышел из парка и уже налегке отправился на поиски работы. Неожиданно на первом же перекрестке он с радостью поднял смятую пачку Явы, потом другую, еще и еще.
     – Вот твари, ну, не нравится и не надо, ну, а мять-то зачем! – произнес он вслух, обращаясь то ли к грабителям, то ли ко всей нации, и разложил смятые пачки сигарет по карманам.
     Не хватало только двух пачек.
     «Значит, грабителей было двое!» – неизвестно отчего неожиданно решил Роман.
     День пролетел очень быстро и безуспешно. Остановиться в гостинице он не решился. Дорого. Поэтому, не чувствуя под собой ног, он вернулся в злополучный парк, где его неожиданно радушно встретили постоянные обитатели. Тот самый негр, что выпросил за находку вознаграждение, подошел к нему и протянул маленький пластиковый стакан с водкой.
     Роман, как говорится, не хотел обижать человека и выпил, потом еще раз не обидел, и так пропустил несколько стаканчиков. Водка ему показалась качественной. Он еще не знал, что водка – это единственный продукт, дающий калории человеку, живущему на улице, хотя в водке он толк знал. После нескольких стаканчиков ему стало уже не так тяжело и одиноко, но его мучила совесть, что пьет он все же на халяву. Тогда он купил бутылку водки, после которой стал уважаемым и полноправным обитателем парка.
      На утро он проснулся от полицейских сирен, противно взвизгивающих где-то рядом. Сирены разбудили всех бездомных. Некоторые из них вставали и громко выкрикивали в сторону визжащих полицейских машин американские матерные слова, и полицейские слышали это. Роману стало страшновато.
     «А вдруг сейчас полицейские устроят проверку документов?» – испугался он и посмотрел на ближайший выход из парка.
     Этим утром ему первый раз захотелось домой, под душ и горячего чая. Вспомнив вчерашнюю пьянку, он, как ни странно, не пожалел ни о потерянном времени, ни о потраченных деньгах. Он чувствовал, что такое общение помогает ему лучше понять, в какую жизнь он попал, и что с ним может произойти в будущем. Например, вчера он узнал, что для американцев он не из России, а из «Раши», и в имени его ударение падает не на «а», на «о». Потом выяснилось, что его имя американцы выговорить не могут, но кто-то из мексиканцев, зная перевод его имени, подсказал, как теперь к нему надо обращаться. Казалось, каждый из новых знакомых произнес его новое имя, но потом кто-то назвал его Ромом, и все возбудились. Этот вариант клички больше пришелся по душе бездомным. Теперь все его называли Ромом.
     Смуглый невысокий эквадорец сунул ему прямо под нос большой бумажный стакан с кофе и аккуратно отрезанную половину большого бублика с соблазнительной белой прослойкой внутри.
     – Си–си, ю–ю, ням–ням! – как можно вежливее предложил эквадорец.
     – Спасибо, амиго. Хороший ты парень, только вот мне дать тебе нечего. –  Произнес Роман и отпил глоток горячего кофе.
     – Вкусный! Спасибо! – вежливо выговорил Роман, а эквадорец, как бы понимая его, улыбнулся и буркнул что-то по-испански.   
     «Интересно, где они его заваривают? – удивляясь, подумал Роман, разглядывая стакан. – Очень душистый и свежий кофе! – снова поразился и обнаружил, что кофе пили все обитатели парка».
     Так прошло несколько дней. Деньги были потрачены. Сигареты бомжи выкурили за два дня. Исчезала и надежда. 
     Последние дни марта выдались солнечные и теплые, поэтому Роман смог искупаться в парке под не закрывающимся краном. Однако запах несвежего нижнего белья и грязной одежды  оставался,  поэтому из парка на поиски работы он уже не выходил. Каждый день, нащупывая в боковом кармане обратный билет и паспорт, он уже ни на что не надеялся. Оставалось только распрощаться с бездомным братством и пешком отправиться в аэропорт, пока обратный билет был еще действительным.
     Наступил последний день.   
     «Если сегодня ничего не произойдет, то рано утром следующего дня отправлюсь через весь город в аэропорт, иначе могу опоздать на обратный рейс, и тогда бездомная романтика  будет моим уделом до конца жизни...» – решил он с самого утра.
     Роман уже давно не ожидал ничего хорошего от Америки, но возвращаться все равно не хотелось. Не потому, что боялся глупого положения, в которое он попадет после возвращения. Страна ему понравилась. Он даже почувствовал себя другим человеком, а все  свои неудачи он посчитал мелкими, незначительными. Ему казалось, что не хватало толчка, какого-то первого правильного шага, которого без английского языка он видеть не мог. 
     Он на секунду представил  свою встречу в аэропорту со старшим  группы и остальными «борцами за мир» в том виде, в котором он сейчас находился.  Впрочем, он мог только догадываться, как он выглядел. В зеркало в последний раз он смотрелся на вокзале почти две недели назад. На самом деле, на нем была очень дорогая одежда, и это было заметно. А если бы поменять рубашку с галстуком и почистить сапожки, то его одежда могла бы снова приобрести подобающий вид и подошла бы любому  преуспевающему юристу или биржевому брокеру.
     В руки попалась польская газета. Он повертел ее в руках и аккуратно положил на скамейку. Ничего не хотелось, голова была занята только одним – возвращение в Москву!
     «Что-то я делаю не так. Все делаю не так. А как надо? Как?» – время от времени терзал себя вопросами Роман.    
     Рядом на скамейку сел пожилой человек.
     – Полиш? – обратился он к Роману.
     – Рашен! – по инерции, твердо и уверенно, не поднимая головы, без всякого желания говорить, ответил Роман.
     – Русский? – неожиданно, первый раз за все это время услышал он русское слово.
     – Да, русский, а вы говорите по-русски? – с восторгом моментально отреагировал Роман, повернувшись лицом к незнакомцу. Внутри все содрогнулось, ему показалось, что настал тот самый момент, которого он так долго ждал.
     – Совсем немного. Я поляк и учил русский в школе, когда был маленьким, потом меня привезли сюда, поэтому мало что помню. Но сейчас я хочу вспомнить то, что знал, потому что собираюсь поехать в Польшу, а потом в Москву.
     – Вы из Польши, – разочарованно протянул Роман, скривил губы, покачал головой и отвернулся, – а русский у вас хороший, можно смело ехать в Москву.
     Роман опустил голову, но тут же, как будто что-то вспомнив, торопливо снова перевернулся лицом к незнакомцу.
     – А у вас нет тут русских знакомых?
     – Нет, я жил в Чикаго, а здесь не так давно...
     – Я ищу работу, – перебил его Роман, – а английского у меня нет. И вот мне показалось, что если бы я встретил кого-нибудь из русских, он мне мог бы помочь, хотя бы советом, – и снова опустил голову, понимая бесполезность своих объяснений.
     – В этом районе нет русских. Где-то здесь, недалеко от этого парка, я видел украинский банк...
     – Я туда заходил. Это только название. Там никто не говорит ни по-русски, ни по-украински... – с горечью в голосе заметил Роман.
     – Здесь в парке, – поляк как будто что-то вспоминал – да, конечно, здесь, в этом парке несколько раз я встречал людей, которые гуляли с собаками и громко ругали их по-русски, значит, они живут где-то неподалеку.
     Роман, не надеясь услышать что-то новое, кивал головой.
     – Собаки у них очень заметные, – продолжал поляк, – два маленьких бульдога. Один такой уродливый, на коротких ножках, белый с черными пятнами, походкой напоминающий крокодила. Другой поменьше, весь черный. Смешные собаки.
     Романа этот вариант уже не интересовал. Он слушал терпеливо только из-за уважения к собеседнику, хотя с большим удовольствием поговорил бы о других своих проблемах. Но поляк, посмотрев на часы, заторопился, и Роман даже не успел попросить его, чтобы он иногда заходил в парк. С другой стороны, теперь это было ни к чему, завтра рано утром он должен покинуть это место и распрощаться с негостеприимной Америкой.      
     Хотя, если судить только по бездомным, американцы неплохие люди и не такие уж негостеприимные. Они очень быстро подхватили русский мат и, как казалось Роману, даже немного начали понимать русский язык. Во всяком случае, каждый раз, когда он рассказывал им анекдот на русском языке, они всегда смеялись в нужном месте.
     После обеда Роман уже решил собираться в дорогу. Многонациональное, разноцветное бездомное население парка полюбило его и искренне не хотело с ним расставаться. Тем не менее, бомжи помогали ему собрать все необходимое в дорогу. Сберегли какие-то продукты, запаслись водой в бутылках и даже собрали кое-какие деньги. Кто-то дал кусок сушеной ковбойской колбасы, кто-то пачку салфеток, кто-то свежий бублик. А тот самый негр, из-за которого, как несправедливо считал Роман, начались все его беды, вручил ему карту метро с отмеченной карандашом нужной станцией и жетон для входа в подземку. Это был самый ценный подарок, который на три четверти сокращал пешеходный путь. Кто-то предложил по такому случаю скинуться на водку. У Романа уже давно не было денег, а выпрашивать у прохожих, как это делали все остальные, он боялся. Боялся привыкнуть и опуститься окончательно.
     На водку деньги находятся неизвестно откуда, кстати, так же, как и в России. Собралась большая компания. Бомжи умеют веселиться, этого у них не отнять. Видимо, в их положении по-другому нельзя. Тоска, как болезнь, может уничтожить очень быстро, вот они и заставляют себя быть веселыми.
     В самый разгар веселья откуда-то издалека  до Романа донеслась родная русская речь. Сначала он не придал этому значения, потому что здесь ему часто слышались русские слова. Но, вспомнив рассказ поляка, он пробежал глазами по парку и увидел, как на другой стороне парка мужчина, удерживая на поводке двух маленьких собак, не стесняясь, громко и убедительно поливал их матом. Роман одним глотком допил содержимое пластикового стакана и через весь парк пробежал по газонам, догоняя собачника.
     – Я прошу прощения, вы говорите по-русски?
     – Говорю, а что?
     – Наконец-то, вы первый русский, которого я встречаю.
     – Ну, и что дальше?
     – Понимаете, я приехал сюда уже две недели назад. У меня здесь ни знакомых, ни родных...
     – Короче! У меня мало времени, хозяин считает каждую минуту.
     – Понял! Две недели я пытался найти работу и безуспешно. И не могу понять, почему. В первый день, день приезда, нашел очень легко и с тех пор, как проклятый...
     – Короче, нужна работа? – прервал его собачник.
     – Ну, да!
     – Это тебе надо к боссу. Вот там, видишь, светлая вывеска. Это русская баня. Хозяин тоже русский. У него много русских работает. Сейчас мест свободных нет, но поговори, может быть, возьмет.
     Роман собрался было проследовать за собачником до бани, но тот запретил ему идти за ним и объяснил, что лучше придти после него, спустя некоторое время, а также предупредил, чтобы хозяину об этой встрече он не говорил ни слова.
     Баня оказалась в двух шагах от парка. «Русские и турецкие бани» – так сообщала вывеска, под которой Роман в поисках работы, по меньшей мере, дважды в день проходил мимо.
     Хозяин, иммигрант из Ленинграда, расспрашивал Романа нехотя, не интересовался его ответами и, похоже, совсем не собирался нанимать его, но как только узнал, что он из Москвы, мастер спорта, да еще и юрист по образованию, заинтересовался. Особенно его удивило слово юрист. Хозяин бани, даже как будто испугался. Осмотрел Романа с головы до ног, подумал, помычал себе под нос.
     – Хорошо, посмотрим... Будешь у меня... Ну, как это называется... Как у генерала зовется тот, кто сапоги чистит, все убирает, лошадь запрягает...
     – Денщик? – подсказал Роман.
     – Вот-вот, денщик. Платить я тебе буду... – и снова задумался, замычал. Потом заговорился с кем-то и нехотя вальяжно продолжил. –   Так вот, платить я тебе пока не буду, одну неделю. Потом посмотрим. Спать можешь здесь, в бане, наверху, на массажном столе, а питаться...  Завтра придет Рашид, ты ему будешь помогать в ресторане, а он тебя за это будет кормить. Все, можешь ехать за вещами, но успей вернуться до полуночи, в двенадцать все двери закрываются на замок.
     Роман побоялся признаться, что ему некуда ехать, и что вещей у него давно нет. Молча, кивнул головой. Не открывая рта, чтобы не дышать перегаром, он вышел за дверь и, счастливо улыбаясь, поторопился поделиться приятной новостью со своими собутыльниками. Счастье в том, что его никто не понимал, иначе зашли бы в гости.
     Роман очень любил эту историю. Она вся, от начала до конца, была правдива и в то же время казалась невероятной.  В Америку во все века, кроме первых поселенцев, приезжали к кому-то. А он ни к кому, сам по себе. Но эта история близка и понятна каждому иммигранту, потому что она все о той же ненавистной «порции дерьма», которую «искушал» каждый эмигрант в Америке. Может быть, у Романа эта «порция» оказалась и побольше, чем у других, но управился он с ней намного быстрее и грамотнее остальных. Поэтому он первый из своих друзей-нелегалов получил разрешение на работу, а затем и все необходимые документы.
     Баней владели два хозяина, которые получали прибыль по очереди, одну неделю – один, следующую неделю – другой. Роман работал только на одного владельца, поэтому каждую вторую неделю он ничего не делал, только рано утром и вечером помогал в ресторане повару, который за это давал ему завтрак и что-нибудь на обед. Все свободное время Роман посвящал изучению английского языка.
     Так прошел год. Хозяин так и не осмелился платить Роману зарплату.
     – Какая зарплата, – говорил он, – ты же работаешь только одну неделю, а другую неделю живешь у меня и ничего не делаешь.   
     Роман не спорил. Он понимал, без английского языка хорошей работы ему не найти, поэтому решил остаться и учиться. А через год он уже понимал, что ему говорят, и неплохо говорил сам. После работы в бане он еще три года не отказывался от любой работы. Смог собрать некоторую сумму и купить недорогой дом.
     Дом, состоящий из трёх высоких этажей, по одной квартире на этаже, с окнами и дверями, заложенными бетонными блоками, был настолько красивым, что Роман не смог сдержаться и остановиться на аукционных торгах.  Когда объявили тысячу долларов, он начал торг, и всем другим участникам стало ясно, что «этот русский» не отступится, и прекратили соперничество. Конечно, это была совсем небольшая сумма, но кроме аукционной цены дома, необходимо было заплатить долги. Это неоплаченные налоги, долги городу, штату и федеральным органам власти.
     Как говорят американцы, Роман оказался «в правильном месте и в правильное время». Когда он разрушил блоки, замуровывавшие вход в дом, то обнаружил жилую нетронутую довоенную обстановку. Вся мебель, картины, ковры, посуда и прочее простояло там несколько десятилетий в том виде, в каком было оставлено бывшими хозяевами.
     Прежний владелец дома, судя по всему, небедный человек, замуровал всю обстановку и выехал, когда в Америке наступили не лучшие времена. Первые годы хозяин платил налоги за этот дом, но потом, по неизвестным причинам, город перестал получать от хозяина деньги, и дом по решению суда перешел в собственность городской администрации, которая и продала его с молотка Роману.
     Первый осмотр обстановки квартир вызвал у Романа только  досаду, что придется нести дополнительные расходы на утилизацию всего хлама. А когда все квартиры на этажах были очищены и в них провели электричество, Роман обнаружил, что в каждой комнате и на лестничной клетке висят одинаковые, заросшие пылью и паутиной, люстры. При первом взгляде он заметил, что встроенные электрические патроны на гирляндах не сочетались с общим видом люстр. Роман предположил, что люстры могли быть сделаны еще до изобретения электричества. Без проводов и патронов люстры выглядели хоть и старомодно, но изысканно и явно могли представлять художественную ценность. 
     После экспертизы выяснилось, что все двадцать две люстры более двухсот лет назад были вывезены из Франции и относились к числу уникальных работ известных мастеров, живших во времена Людовиков. Каждая люстра оценивалась не менее чем в пятьсот тысяч долларов. Желающих приобрести антиквариат, оказалось много, но на аукционе люстры были проданы в одни руки за тридцать два миллиона долларов.
     Так Роман стал не весть каким, но миллионером. Разбогатев, он не изменился, не стал выглядеть по-другому. Наоборот, он старался не отличаться от простых, не богатых людей. Пользовался метро, автобусами, такси, как обычные американцы.
     Не редко он вспоминал злополучный парк, историю с сапожками, своих первых друзей в Америке и хозяина бани. Каждый раз ему хотелось навестить эти места, повидаться со всеми этими людьми, но он так и не осмелился.