Иваныч

*** Скамеечка ***
Млечный путь, рукав Ориона, Солнечная система, третья планета от звезды – Земля – континент Евразия (вот уж название придумали!), Средняя Азия. Всегда хотел вот такое начало в своей книжке. Вот, написал. Только эта книжка – вовсе не фантастика.

Да, среднеазиатский город, хороший, большой, светлый, современный.
Магазины в каждом квартале. Таких магазинов сегодня уж нет, куда там – одни супермаркеты, обросшие ларьками с пёстрой рекламой. Внутри магазина тесновато: повсюду стояли стеллажи. В углу – ящики из толстой алюминиевой проволоки, в них пузатые бутылки с молоком. Крышечки из тоненькой белой фольги, тускло поблёскивают. Если же крышечки с рыжиной, то в бутылках не молоко, а ряженка. Вкусная!

Свежеиспечённый хлеб, буханки на полках разложены, а цена – двадцать копеек, каково! Бабушка двигалась медленно, согнувшись, на палочку опиралась. Ворчала: «Раньше-то хлеб дешевле был!» Представляете, конец далёких семидесятых годов последнего века ушедшего тысячелетия, а уже есть бабушки. И они помнят какое-то другое время, о котором никто из сегодняшних людей понятия не имеет никакого. Время товарища Сталина. Только карточки отменили. А потом – раз! – и Хрущёв. И в космос полетели, правда, недалеко. Конечно же, хлеб стоил дешевле. И многое другое.

У меня тогда велосипед был, «Школьник». Классный велик, скажу я вам! Простой, лёгкий. Сам таскал по лестнице на свой этаж, лет мне было всего ничего, – десять.
Вот, приехал на «Школьнике» в магазин – он недалеко, через четыре дома. Рядом – игровые площадки. И волейбол тут, и футбол. Зимой мы каток заливали сами, взрослые помогали. Правда, травы никакой не росло, и падать больно на пыльную жёсткую землю с россыпью гальки. Зато зимой хорошо получался лёд – держался до последнего, не таял.

Сам ходил по магазину, набрал и в сетку сложил хлеб, молоко, сметану. На кассе продавщица масло взвесила и в бумагу толстую завернула. Вышел на улицу.
Ребята эти, которые задирали меня часто, уже стояли, ждали меня. Смеялись. Неприятно так смеялись, хихикали. На асфальт, горячий даже в тени, сплёвывали. Велик хотели отобрать. Дикое ощущение беспомощности. Не тогда, у магазина. Нет. Сегодня. Хулиганьё ведь редкость ещё, их время чуть позже наступило, через несколько лет.

Дядька Иваныч, в старой выцветшей паре, когда-то модного коричневого цвета, внезапно появился из-за угла магазина, с той стороны, где широкие двери во всю высоту стены магазина и стоянка для грузовиков, которые привозили продукты.

– Ать я вас! – гаркнул он, затопал ногами в потрёпанных ботинках.

Клюка в его руках как шашка взлетела вверх и опустилась прямо на спину одного из парней. Тот от боли заорал. Остальные развернулись лицом к новому противнику.
Ну, думаю, сейчас драться будут. А вот нет. Испугались. Дрогнули. Побежали.

– Ут задам сейчас! – громко крикнул Михаил Иванович им вслед.

Боялись его ребята. Такой страшный вид имел наш Михалываныч.

«Привет от Михалываныча!» – и люди смеются. Кино! «Бриллиантовая рука». Я не смеюсь. У меня перед глазами появляется человек, встретивший смерть. Человек, который шёл вместе со смертью, шёл долгие вёрсты, тысячи вёрст, сотни дней. И было ему тогда лет шесть или семь всего, по моим подсчётам.

Зачем он шёл? Потому что слово дал. Обещал найти красного командира и в руки ему отдать планшетку с картой и маленькими такими книжечками, а ещё гильзочки, завёрнутые в промасленную тряпку. Эту история я и узнал, когда прогнал дядька Михалываныч подростков, жаждущих стать настоящими бандитами.

Вот мы присели на скамеечку. Тут же она стояла, недалеко от магазина. Дорога узенькая. От жары асфальт стал серым и воздух над ним дрожал. С одной стороны дороги дома, а с другой стороны дороги ещё одна площадка, большая такая. Здесь и трава росла, и множество деревьев, и тополи, и берёзки, и вязы, и даже пара дубов уже выросли. Две тропинки, выложенные булыжником.

Это – летний парк. Сразу за парком тянулся забор с бетонными столбиками, а за забором скучено стояли несколько зданий с большими широкими окнами. Это наш детский сад. Со скамейки, на которой мы сидели с Михаилом Ивановичем, через деревья парка можно было разглядеть бегающую малышню и воспитательниц.

Вместо тротуара вдоль дороги тянулась тоненькая такая полосочка пыльной земли. Вот здесь и стояла скамеечка в тени деревьев. За ней был арык с журчащей водой. Прозрачная вода, она казалась поэтому чистой. Но это обман, конечно. Грязи и всякой заразы в ней столько, что сегодняшние дети потравятся все разом от одного глотка.

За арыком сразу начинались непролазные кушари из всяких кустов и мелких деревцев. Потом задний дворик четырёхэтажного дома, его балконы нависали над стойками для сушки белья и кучей старого хлама. И повсюду росла трава. Вот на футбольно-хоккейной площадке нет ни одной травинки от многочисленных ног, вытоптавших всякую растительность за годы. Здесь же, в тени домов и деревьев, хаотично рассаженных, трава и кусты росли буквально повсюду, и создавали прохладу летом.

Сидели мы с Михалыванычем на скамейке, и разговаривали. Я ему ряженку отдал. От него воняло, и я понял, что он много выпил накануне. Спал, по всей видимости, где-то на заднем дворе магазина, там, где наружу выходили трубы вентиляционной и охладительной систем. Кефирчик поможет. Ну, или ряженка. Тоже неплохо.

Не мог я просто так взять и уйти: человек мне помог, спас мой велик. Те ребята могли и продукты отобрать, и деньги. Думаю, полезь я в драку, так и покалечили бы.

Да, важная деталь. Очень-очень важная. Пока мы шли до скамейки, я катил велосипед свой, сетка болталась, и хлеб, завёрнутый в бумагу, бился об крыло переднего колеса. Михаил Иваныч хромал. Нет, он не на войне ранение получил. И не бил его никто. Дети войны друг дружку не били. Помогали наоборот.

Нет, вру я. Били, конечно. И преступники водились. После самой войны особенно много их развелось. Но осиротевшие дети всё же держались вместе. Если и ударят, то за дело. Это надо натворить что-то уж совсем плохое.

Словом, сильно хромал человек. Что именно случилось с ним, того я не знал. Ставил одну ногу на дорогу, а она у него то выворачивалась наружу коленом, и тогда он охал и подпрыгивал; то, наоборот, внутрь коленом вело ногу, и он как бы приседал. Так вот мы и шли. Тюк-тюк буханкой по крылу над колесом. «Ох! Ух!» – Иваныч шагал.

*** Сборный пункт за рекой ***
Кругом грязь. Дома, стены которых когда-то были белыми от извести, теперь серые или бурые. Многие из этих домов разбиты, а то и сгоревшие дотла. Да почти все дома, что на противоположной стороне дороги, сгорели, одни остовы торчали, и пара печек с высокими трубами грязного цвета, в рыжих пятнах. И голые стволы деревьев. Уж три года прошло, а ни одно из них так и не расцвело. Так и стояли мёртвыми столбами.

Собралась группа ребят возле поваленного большого дерева, обугленного, без веток. Бревно, которое никому не пригодилось. Мокрое. Только один мальчик на нём и уселся. Остальные стояли.

Дети ждали, когда найдут машину, чтобы отвезти их отсюда, подальше от войны.

Дождь.

– А ты откуда? А, Найдёнов? Мишк!

– Я не помню. С Беларуси, из города. Из большого города.

У Мишки тихий такой голос. Низкий, хриплый или сиплый голос, не разберёшь. Но звучит ровно, слова получаются чёткими, будто высеченные на камне, каждый звук, каждая буква. Будто учитель в школе диктант читает ученикам.

– Из Минска, что ли? – спросил Василь, самый старший мальчик.

– Я не знаю, не помню, – ответил Мишка.

Глаза красные, а ни слезинки в них нет. Он поправил высокий воротник новенькой рубашки, который натирал ему подбородок. Насупился. И потом голову виновато опустил. По лицу капли дождя бегут, а своих слёз нет. Ресницы редкие, веки воспалённые. Он молчал. Шмыгнул только.

– А кто у тебя есть?

– Никого…

– Рубашка-то хорошая!

– Врёшь ты всё! – вдруг пронзительным высоким голоском сказал мальчик, самый маленький из всей группы; сам весь злой-презлой: глаза жадно блестят одиночеством, губы дрожат, личико бледное, а уши – красными лопухами.

Он вскочил с поваленного обгоревшего дерева, подошёл к Мишке, тонкой ручонкой взялся за рубаху, дёрнул. Тоненький, грязный, штаны рваные, теперь ещё и промокли, потому что сидел на этом чёрном бревне.

– Это мне дядя Олег дал! – стал защищаться Мишка.

– Ага! Это отец твой! – снова дёрнул за рубашку.

«Адлейка я!» – он плохо выговаривал слова, этот оборвыш Андрей. Наверное, ему лет пять. Мишка подумал: «Митька помладше. И куртки у него не было, а штаны целые».
Митька – это брат Мишки. Совсем малыш. Мишка его таким запомнил: круглоголовый белобрысый крепыш с широкой улыбкой на лице, чуть красноватом, как у мамы. На самой макушке вихор, как у папы. Короткие штаны на подтяжках. Карманы штанов широкие и мелкие. Рубашка серая с нарядным узорчиком, рукава коротенькие, а ручки тонюсенькие и пальчики узенькие коротенькие. Слабые. У Андрейки – такие же.

–Погоди, за что помогает?

– Я учётки и карты доставил, из штаба.

– Учётки? Книжки армейские? Карту?! Врёшь!

– Не вру! Из штаба, мне танкисты дали! – тут слёзы у Мишки на лице появились.

– Танкисты?

– Да.

– А зачем?

– Они все… – начал объяснял Миша.

– Врёшь ты всё! – закричали Пашка и Андрейка.

Пашка был мальчик довольно рослый, но помладше Василя. Всё стоял, слушал, опирался на новенькие деревянные костыли, которые ему бойцы сделали давеча. Культя перемотана бинтами, сверху они грязные и мокрые. Слушал, слушал, и как закричит:

– Врёшь, это у меня никого нет! Никого! Какие танкисты! – и заплакал.

– Не вру, я долго… Не вру я! – Мишка отвернулся от ребят. Ему очень стыдно.

К Пашке подошла Лена. Единственная девочка в группе. Обняла Пашку. Она всегда всех обнимала. Молчала и обнимала. Пашка продолжал зло плакать. Андрейка стоял рядом и тоже всхлипывал.

– Ну, вот тебе! Мокрель, – протянул Сашок, затягиваясь цигаркой.

Черноволосый мальчишка, в какой-то потёртой тужурке, под которой виднелась тельняшка не по размеру. Городские брюки, мятые, тесьмы уже нет, низ брючин измочален. Самый рассудительный из всех. Не говорил, слушал. Теперь принял решение:

– Рассказывай, Миша, не бойся, ничего ты не врёшь, – сказал он.

Василь хотел показать, кто здесь старший, но понял, что Сашка прав, и кивнул.

– Что рассказывать? – спросил обиженно Михаил.

– Про танкистов, про книжки. Про всё!

*** Жаркое лето ***
Предположительно, это был день 21 июня 1941 года.

Мальчик играл во дворе дома с младшим братом, у которого скоро день рождения. Стоит летняя жара. Скоро домой вернётся мама. Своего отца ребята и не ждали сегодня: у него – служба! Старший, лет семи, держал в руке спичечный коробок с большой красной звездой. Одну спичку он поместил между внешней стенкой футляра и дном контейнера с остальными спичками: получилась пушка. Младший мальчик, в коротких штанах, – слишком длинные брючины для шорт – держал в руках маленькие веточки, отломанные от кустов, росших неподалёку от дороги перед домом.

– Митька, не шуруди песок, позицию раскроешь! – сказал Миша.

– Я халасо делыу, – ответил Митька, и положил на кучку земли одну веточку.

– Всеравна, окуратней, – сказал строго Миша и поправил щепочку на этой кучке.

Кто-то из соседей выкрутил регулятор радиоточки на максимум:

– Нам нет преград ни в море, ни на суше, – громко зазвучал «Марш энтузиастов».

– Нам не страшны ни льды, ни облака. Пламя души своей, знамя страны своей мы пронесём через миры и века! – неслось из окон, и Митька стал в такт размахивать веточкой. Митька подпевал ему, только слова получались непонятными: «панядуис-и-и».

Теперь на обочине дороги, перед самым входом в высокий кирпичный дом в два этажа, аккуратно выбеленный, разворачивалось настоящее большое сражение:

– Это – папин танк! – Сказал Мишка, поставив пустой спичечный коробок перед дотами, которые ребята только что соорудили из земли и камешков.

Митька замаскировал доты пожухлой травой и присыпал горсточкой пыли. Маленькими щепками изобразил пулемёты и пушки, торчащие из амбразур. Затаив дыхание, он смотрел, как старший брат двигает танк с красной звездой к вражеским укреплениям, оставляя след в придорожной пыли. Солнце безжалостно палило, слабый ветер трепал волосы мальчишек.

*** Гроза среди ясного неба ***
Молодая женщина в простом платье светлого тона сидела на заднем сиденье «эмки», которая ехала по просёлочной дороге. На коленях у неё устроился маленький мальчик в коротких штанах, положил свою голову ей на плечо. Другой мальчик, справа от неё, постарше, держался одной рукой за высокую спинку переднего кресла, и смотрел в окно на медленно двигавшиеся машины, телеги и повозки. На длинные вереницы измученных и испуганных людей с котомками, мешками и узелками, в которых было всё то, что удалось взять с собой. Малыш делал вид, что он спит, а сам украдкой подглядывал то за братом, то за водителем, который изредка сигналил впередиидущим людям.

Солнце яростно светило, земля в ответ сверкала утренней росой, ещё не успевшей опасть. Среди редких облаков высоко в небе беспокойно летали птицы.

Митька увидел среди машин и повозок, едущих впереди, брошенный танк на обочине. Люки на башне подняты, люк механика-водителя тоже открыт. Пушка смотрела в кювет, потому что танк съехал с дорожного скоса, и корма смотрела на пролетающих над колонной птиц, на облака, на небо и Солнце. Митька тихо заплакал. Мишка молчал.

– Ма, мотли! Панкин таньк! А он гите? – спросил Митька дрожащим голосом.

– Папа нас догонит, Митя. Это другой танк, не папин, – скороговоркой ответила женщина. – Папа потом нас догонит, когда побьёт и изгонит из страны всех врагов.

– Из машины! – вдруг резко и громко рявкнул водитель.

Мальчишки увидели, как разбегаются люди, машины сворачивали с дороги. Одна телега перевернулась, люди не успели с неё спрыгнуть и упали. Ехавший впереди «ГАЗ» неловко вильнул и врезался в корму мёртвого БТ-5.

Послышался заунывный вой, он становился всё громче и громче, тон всё выше и выше. Потом вой раздвоился, растроился. Мишка представил рой огромных пчёл.

Водитель выскочил первым, распахнул заднюю дверь слева. Молодая женщина протянула ему Митьку:

– Возьмите, возьмите! – сказала она срывающимся голосом.

Мишка попытался открыть дверь сам и надавил ручку. Замок поддался и дверь открылась. Мишка выбрался на пыльную дорогу.

– Мам! Я уже вышел! Мам, я сам! – предупреждающе прокричал он в машину.

Женщина обернулась:

– Мишенька, обойди сзади и к дяде Паше, к дяде Паше! – по её лицу катились слёзы. Она быстро смахнула их сжатыми прямыми пальцами и повернулась к своей двери.

Мишка оббежал машину, по пути ударившись об замок багажника. Дядя Паша держал на руках Митьку, мама обернулась к Мишке:

– Мишенька, беги за другими людьми, беги!

– Бегите с детьми! – приказал водитель.

– Всё, побежали, побежали! – крикнула она и перехватила Митьку у дяди Паши.

В панике люди бежали от дороги, Мишка бросился вслед  с толпой.

Бабах!

Рядом разорвалась бомба. Люди закричали. Мишка упал на кого-то, но быстро вскочил, и кинулся бежать, перепрыгивая через тела людей. За ним потянулся дым.

– Куда! – кто-то схватил его за ногу и Мишка упал.

– Балда, лежи теперь!

Мишка обернулся. За ногу его держал какой-то мужчина.

– Лежи, лежи, парень! – продолжал мужчина резко произносить слова, как выстрелы из винтовки.

Лицо перекошено. Зрачки расширены, сами глаза сплошь покрыты малюсенькими красными ниточками. На щеке виднелся грязный масляный след чьих-то больших пальцев. Пиджак на плече у него был разорван, рукав рубашки тоже. Время замерло. Мишка увидел, как расплывалось тёмное кровавое пятно на рубашке и пиджаке, появлялись длинные тягучие капли крови и падали в пожухлую траву. Мишка ничего не слышал и не видел, только шевелящиеся губы на лице этого дядьки.

Ухнуло ещё раз. И ещё. Вокруг сыпались комья земли, какие-то щепки. Кто-то снова закричал, истошно так. Крик оборвался. Мишка посмотрел поверх головы дядьки, который продолжал держать его за ногу. Их «эмку» перевернуло на бок, она горела. Над ней косо поднимался клубами чёрный дым. Рядом лежали сломанные оглобли, с них свисали какие-то непонятные красные с белым ошмётки. Ни телеги, ни людей, ни лошади. Мишка высвободил ногу и вскочил.

– Мама! Мама! – закричал он, оглядываясь по сторонам.

Люди уже начали подниматься, кто-то плакал. Многие ползали на четвереньках, некоторые лежали, раскинув руки и ноги.

Мамы не было нигде. Не было и дяди Паши. И Митьки – тоже.

– Митя! Митя! – Мишка побежал назад, к дороге, искать маму и брата.

– Миса! – услышал он и ещё раз упал.

Больно ударился обо что-то твёрдое коленкой. Вскочил и стал озираться, пытаясь найти брата, который его звал.

– Митька, ты где? – с плачем спросил Мишка.

– Ту-ат! – раздалось справа.

Мишка не сразу понял, что перед ним лежала кучей разбитая вдребезги телега. Кто-то маленький возился под сломанными досками.
– Митька! – громко закричал Миша. – Сейчас я помогу тебе!

И откуда силы взялись только, но Миша сам поднял несколько досок, которые когда-то были дном кузова телеги. Митька оказался целым и невредимым.

Снова раздался вой. Люди вокруг бросились врассыпную от дороги, к которой только что подошли, чтобы собрать свои вещи.
Михаил схватил брата за плечи.

– Ложись! – Митька упал и больно ударился.

Камешек впился в самую коленку, но Митька не заплакал. Мишка прижал брата к земле. Что-то оглушительно бабахнуло у них над головами. И снова. И снова.

*** Лес возле дороги ***
Они шли в тени деревьев. Фляжка почти пустая уже, и Мишка искал хоть какой-нибудь ручеёк. Но нигде не было и следа воды. Выходить обратно на дорогу они боялись.

Наступило очередное утро. Непонятно, какой по счёту день после того, как мама потерялась. Митька иногда плакал. Мишка его успокаивал, рассказывал про танки, какие они быстрые и сильные, как папа и другие танкисты сражаются с врагом, и скоро победят.

Впереди, на востоке, Ребята услышали шум. Они поняли, что кто-то стреляет. Резкие хлопки – били винтовки. Быстрые щелчки, от которых по лесу разбегалось эхо – пулемёт. Потом громко треснуло что-то – взрыв, то ли граната, то ли снаряд. Совсем недалеко от них шёл бой! Ребята кинулись бежать, они очень хотели увидеть, как красноармейцы бьют врага. После нескольких взрывов впереди стихло. Митька устал бежать. Наступил вечер. Стало темно. Так и не узнав, что случилось, ребята съели остатки хлеба, допили воду из фляжки и улеглись спать в траву рядом с большим дубом.
Ночью Мишка проснулся, услышав, как Митька плакал – он переживал, что выпил всю воду, он очень хотел пить, и не заметил, как фляжка совсем опустела.

Мишка успокоил брата, и они заснули опять. Спали недолго: часа через стали чирикать птицы, лес осветило поднимающееся над горизонтом Солнце.
Бросив пустую фляжку среди кряжистых корней дуба, мальчишки отправились дальше. Пройдя каких-нибудь двести шагов, они увидели на опушке короткую траншею, едва ли больше двадцати метров длиной, и несколько окопов выше, на холмах среди деревьев. Мишка первым подбежал к траншее. Она оказалась неглубокой для взрослых бойцов, но отлично скрывала ребятишек. Мишка отпрянул, когда понял, что на дне: казавшиеся огромными для такой мелкой ямы, мёртвые бойцы лежали в траншее.

Сначала ребята испугались. Потом Мишка решил, что надо всех похоронить. Он нашёл лопаты. Митька никак не мог справиться с большой лопатой и заплакал.

– Ладно, – сказал тогда Мишка и положил свою лопату. – Давай присыплем.

Они брали горстями землю и сыпали её на тела. Ходили и сыпали землю.

Мишка нашёл фляжку. Потом в раскрытом вещмешке он увидел бумажный свёрток – хлеб! Он осторожно взял этот свёрток. Кроме хлеба здесь лежал кусок сала.

Митька снова заплакал:
– Миса, а папы десь ни-эт? – всхлипывал он.

– Нету, братец. Какой ты глупый, ведь у папы есть танк! – уверенно сказал брат.

Через полчаса ребята насытились. Митька так вымотался, что заснул прямо на дне траншеи, рядом с одним из мертвецов. Мишка глядел на спящего брата молча. Потом он тоже решил немного поспать, хоть и видел, что Солнце уже перекатилось через зенит.

Они проснулись от шума. Что-то ревело, лязгало. Слышалось и ржание лошадей. Мишка подобрался к развороченному взрывом брустверу, и высунул голову. Медленно шла по раскалённой солнцем дороге длиннющая колонна с мотоциклами и другими машинами, на бортах которых были нарисованы странные грязно-белые плюсики. Мишка увидел незнакомый вездеход – у него сзади гусеницы со смешными маленькими катками, а впереди, под длинным капотом крутились широкие колёса. А ещё, много грузовиков с солдатами. Среди этих машин лошади в упряжках тянули за собой большие пушки с длинными стволами, на которые были повязаны жёлто-зелёные тряпки.

Он почувствовал, что рядом с ним забирался повыше Митька, и спустился вниз.

– Ты чего? – спросил Мишка.
– Хатю погылы–ить, – ответил сонно Митька, протирая глаза кулачками.

Они вдруг услышали редкую стрельбу и резкий гогочущий хохот. Мишка подполз ближе к дороге. Он увидел, как человек в форме сержанта РККА – как у дяди Паши – весь какой-то пыльный, с искажённым то ли от страха, то ли от бессильной ярости лицом, старался избежать удара прикладом. Махал руками, петлял, как заяц. Снова взрыв хохота, когда сержанта сбили с ног ударом в спину. Митька тоже смотрел, лицо у него вытянулось, он глядел, не моргая, его глаза были широко распахнуты.

– Не смотри! – прошипел Мишка.

Митька даже не шелохнулся. Он вытаращился на сержанта и своими маленькими ручками впился в сухую землю так, что пальцы вошли в неё, будто те корни старого дуба.

Один из немцев поднял над головой винтовку и с размаху ткнул в спину сержанта, лежавшего в пыли. Сержант крякнул и обмяк. Немец выдернул штык из мёртвого уже тела с такой лёгкостью, будто нож из мягкого масла вынул.
Теперь никто из немцев уже не смеялся. Митька вдруг громко всхлипнул. Мишка зажал ему рукой рот, и ребята скатились назад, в траншею. Немцы обернулись в сторону леса.

Мишка услышал каркающие слова. Громко начал хлопать и трещать пулемёт. Митька со всех ног бросился бежать назад, в лес. Он выскочил из траншеи, Мишка не сумел его схватить. Немцы вдруг заорали так, что их крики перекрыли трескучий грохот пулемёта. Митька вскрикнул и упал. Пулемёт перестал стрелять. Мишка молнией кинулся к упавшему брату. Услышал, как за спиной заревели двигатели мотоциклов.
Колонна с грязно-белыми плюсиками на бортах машин продолжила своё неторопливое и неуклонное движение на восток.

*** Мост ***
Мишка дотащил брата до моста через реку. Здесь, на высоком берегу, на север от моста, Митька умер. Перед тем, как умереть, младший брат не плакал. Он вдруг стал произносить слова чётко и ясно, не так, как всегда это делал, – шепелявя, и путая звуки, называя Мишку – «Миса». Сейчас младший брат ясно произнёс:
– Мишка, когда ты найдёшь маму, скажи ей, что я не боялся.

Хоть Миша и перевязал раненую ногу брату, но, видимо, произошло заражение крови, и на следующий день после ранения у Митьки развилась гангрена. Мишка смотрел в глаза брату, и не знал, что ему делать теперь.

Наступил вечер. Там, возле моста, в который упёрлась дорога после поворота на юг, Митька умер. Мишка заплакал.
В провале между насыпями железной и автомобильной дорогами, для каждой из которых была своя ветка моста, Мишка похоронил брата: здесь земля оказалась мягкой, сыпучей, и он выкопал в ней ямку к первым звёздам. Положил в неё Митьку. Потом, тихо плача и вытирая грязными руками залитые слезами и потом глаза, зарыл тело. Получился небольшой холмик. Мишка сидел рядом с холмиком, и не мог решиться отпить из фляжки. Незаметно для себя он уснул.

*** Бой ***
Мишка проснулся от шума.

Неясный шум катился из-за реки, оттуда, где вставало Солнце.

Мишка очень хотел пить, и открутил крышечку на фляжке. Вспомнил Митьку, сделал несколько маленьких глотков и завинтил крышку. Воды оставалось много.

Он взобрался на балку фермы автомобильного моста и посмотрел на восток, через реку. Шум – это двигались танки тремя колоннами по дорогам, которые должны сойтись у моста. Над колоннами висела сизая дымка.

На юг от железнодорожного моста с высокими фермами был широкий брод через реку. Поскольку весенний разлив уже давно прошёл, то здесь река стала мелкой. Мишка никак не мог сообразить, зачем же здесь такой большой и сложный дмост, если чуть в стороне от него есть такой удобный путь.

Большая часть танков направилась через этот брод, разворачиваясь из походной колонны в широкий строй. Ещё с десяток танков направилось к мосту. Танки, глухо ворча, ползли через пойму, приближаясь к перекату.

Мишка оглянулся, чуть не упав с балки. Правый берег почти сразу за мостом становился низким, пологий берег усыпан песком. Автодорога от моста сворачивала налево, на юг, идя вдоль линии высокого кряжа, какой у всякой реки бывает от половодья. Кряж нависал над широким полем, на котором росла редкая пожелтевшая уже трава. Далеко за поймой виднелся высокий мыс, от которого река резко поворачивала на восток и становилась шире. На запад и на юг от мыса шли сплошные леса.

Миша увидел среди знакомых ему Т-26 и разных БТ три большие машины с широченными корпусами. Они ревели своими моторами громче всех. Два одинаковых танка с несуразно огромными башнями, похожими на головы великанов, ползли один за другим. Третий танк был похож на эти два, только башня у него была ниже, и продолговатая, как у новых БТ-7, которые Мишка видел, когда бывал у отцу в части. Он вспомнил, как он и несколько других детей офицеров гурьбой стояли поодаль от площади, на которой стояли ровными шеренгами бойцы:

– Проявлять стойкость и бдительность! Тонко понимать политический момент!

– Быть честным и справедливым! – громко произносил неизвестный Мишке дядя, стоявший рядом с папой перед строем.

Тут же вытянулись по струнке знаменосец и два бойца, каждый из которых держал в больших руках по стопке новеньких картонных папок с белыми завязками.

Вперёд большой колонны, выкатился БТ-2 с открытыми люками и поднятым сигналом «В атаку!» – красный и жёлтый флажки над правым люком. Сразу за ним в воду съехали несколько других танков БТ, кажется БТ-5.

Мимо Мишки по мосту пролетели другие БТ-5, несколько штук.

Потом Мишка снова повернул голову на юг и увидел пулемётные Т-26. Они медленно ползли, сильно пыхтели едким дымом, надрывая свои двигатели, и едва поспевали за остальными танками, которые уже преодолели реку.

Два больших танка ревели и ползли следом за Т-26. Мишка разглядел, что у одного из Т-26 вместо пушки из башни выступает тонкая короткая трубка.

Мишке стало казаться, что этому потоку танков нет ни конца, ни края. Второй из большеголовых танков вдруг громко взвизгнул и остановился в реке. Потоки воды накатывали на его борт, разбрызгивая тучи капель, сверкающих на солнечном свете.

Третий большой танк с овальной башней и пушкой, поддерживаемой какой-то странной маской, как у старых царских гаубиц, прошёл через мост. Он повернул в поле, туда, где шла железнодорожная насыпь. В ту сторону, где проходила другая дорога. Та самая дорога, возле которой немцы убили красноармейца и ранили Митьку. Отсюда ту дорогу нельзя разглядеть, она очень далеко. Мишка ощутил, как быстро колотилось в груди сердце. Он слез с балки и побежал к пригорку, туда, где автодорога поворачивала на юг: там можно устроиться получше, и увидеть всю картину боя.
Перед танком с высокой угловатой башней, застрявшим посреди реки, стояли два человека в полевой форме, и махали руками. Отсюда, где сидел Мишка, он ничего не мог расслышать, но мальчик решил, что командир распекает своего механика-водителя за плохое управление. «Вы понимаете, какой сейчас политический момент?» – невпопад мелькнуло воспоминание, и на мгновение Мишке показалось, что там, возле большого танка стоит его отец. Он привстал и вытянул шею. Нет. С такого расстояния решительно нельзя было разглядеть лица. А манеры человека были совсем не похожи на отцовские.

«Папа скоро придёт», – вспомнил он слова, которые говорили брату мама и он сам.

Другие танки взбирались всё выше по берегу, и уже стреляли из пушек. Некоторые останавливались, чтобы выстрелить, другие же вели огонь с ходу. Среди других Мишка снова заприметил танк, у которого башня напоминала по форме кресло, а пушка была очень тонкой. «Огнемёты!» – вспомнил Мишка разговоры с отцом. Папа придерживал одной рукой уснувшего на его плече Митьку и осторожно переставлял свои ноги-колонны, а Мишке приходилось задирать голову, чтобы видеть батькино лицо.

Мишка вдруг увидел, что там, далеко за мостом, на опушке, почти в том самом месте, где он перетаскивал Митьку через яму, взметнулись дымки выстрелов. Рядом с большим танком, который полз среди Т-26, сверкнула вспышка и земля поднялась дыбом, взлетела выше башни, выше деревьев. Вокруг всё загудело и загрохотало ещё громче, но Мишка не испугался. «Бейте их, бейте! Вперёд! Мой папа скоро тоже придёт!» – и он встал во весь рост, стал махать обеими руками.

Недалеко от моста в воды реки начали падать мелкие комья земли, и вода тонкими струйками взлетала вверх. Но его внимание было приковано к ползущим по песку танкам. Передовые машины уже забрались наверх, туда, где пологий песчаный кряж переходил в широкое поле, изрезанное тропинками и дорожками, покрытое пожелтевшей от летнего зноя лениво колышущейся травой, над которой поднималось серое марево.

Где-то далеко за мостом, среди высокой травы горел БТ-2. Сигнала «В атаку!» уже не было видно. Несколько других танков тоже горели. Из некоторых выбирались люди. Совсем рядом что-то оглушительно ухнуло. Мишка быстро повернулся всем телом, к реке и увидел большеголового богатыря, стоявшего в воде. Над танком повисло лёгкое облако: «Вот это бабахнуло! Сейчас мы этим гадам покажем, где раки зимуют!»

И тут он едва не упал. Снаряд упал совсем недалеко, метрах в тридцати. Миша вдруг подумал, что надо спуститься вниз, под мост, но очень хотелось увидеть, как танки бьют врага. И он остался стоять. Даже не шелохнулся, когда до него долетели земля и какие-то щепки, больно ударившие по голове, в правый бок и по ноге. Миша упёрся руками в бока, расставил ноги и наблюдал за боем, воображая себя командиром.
Танк КВ-2, стоявший в реке, взорвался. Мишка смотрел широко раскрытыми глазами, не моргая, как огромная башня чуть подлетела вверх и грузно плюхнулась на берег за танком. Широкий корпус теперь казался ещё больше, в носовой части крышу его вывернуло наизнанку. Танк горел, его окутало чёрным дымом.

*** После боя ***
Поздно вечером через мост прошёл длинный состав с разными вагонами, а за ним, по автомобильному мосту проехала колонна немецких танков – это Мишка понял по их виду и крестам на бортах. «Плюсики, плюсики», – вспомнил он свои первые впечатления.

Когда стихло, он тоже перебрался через мост на восток. Он хотел найти маму.

В лесу он наткнулся на танк с открытыми люками, стоявший на полянке. Т-34 оказался небоеспособным: нет снарядов, нет топлива. Отсутствие топлива Мишка определил по тому, какой шёл запах от танка. То, что снарядов нет, он понял, когда забрался внутрь. Что-то тускло блеснуло – большая гильза. Потом сильный смрад вызвал головокружение и заставил Мишку выбраться назад. Где-то за спиной хрустнула ветка.

– Эй, парень! Ты откуда здесь? – спросил грозный голос.

Мишка обернулся. Красный командир! Папа! Он спрыгнул с гусеницы и бросился к человеку в форме танкиста.

Нет, это не папа. Другой танкист. Высокий, шлем грязный закопчённый. Форма вся в масле и тоже грязная. В руках лопата. Рядом стоял маленький танкист, одной рукой он тоже держал лопату, а другой с силой сжимал шлем, будто это не шлем вовсе, а камень.

Командир выслушал Мишку. Затем отдал ему флягу с водой и сухпаёк.

– Уходи на восток, – приказал он.

– На, возьми вещмешок, – сипло произнёс маленький танкист.

Он теперь лежал в траве. Одной рукой приподнял залитый кровью вещмешок.

– Андрей, – начал говорить командир.

– Пустое, скоро мне конец, – прервал его лежавший на земле маленький человек.

Командир встряхнул головой.

– Эх, Андрюха, – прошептал он.

Вдруг сорвал с себя шлем, с размаху бросил его в траву.

– Иди, Миша, на восток. Возьми вещмешок, планшетку. И мешочек этот.

Танкист протянул Мишке завёрнутые в промасленную тряпку гильзы.

Мишка обнял командира. Тот потрепал мальчишку по голове и оттолкнул.

Миша повернулся и побрёл в лес. Когда поляна скрылась за деревьями, он услышал выстрел, но назад не вернулся: он боялся увидеть, как лежит красный командир с разбитой пулей головой. И он знал, что у него не хватит сил похоронить двух взрослых. Ещё у него был приказ командира: дойти до своих с картой и документами.

Но Миша не смог донести всё. Сначала он потерял свёрток с гильзами. Как-то вечером, когда шёл дождь, он долго ползал на четвереньках, искал. Плакал от отчаяния. Он не нашёл этот свёрточек. Кажется, в нём лежало штук пять гильз. Или только две?

Потом часть документов, которые маленький танкист положил в вещмешок, утонула в реке. Осталась у Мишки карта и маленькие книжечки: планшетку удобно привязать к своему телу, поэтому она не потерялась.

Эту планшетку он отдал дяде Олегу, красному командиру. Тот дал ему рубаху.

Шёл дождь. Лена подошла к Мишке и обняла его. Он не плакал. Просто смотрел перед собой и не моргал. Ребята молчали: что тут сказать?
Здесь рассказ Иваныча оборвался. Я помню только, что впервые в своей жизни видел, как плачет взрослый человек: не всхлипов, ни стонов, только слезы крупными каплями катятся по щекам.

Через пару дней на своём велике я проезжал через двор дома, где жил Иваныч, и увидел, как санитары выносят на носилках человека, накрытого простынёй. Вокруг судачили о том, что «алкаш допился». Я хотел возразить, но понял, что это бесполезно.

*** Послесловие ***
В этой истории многое придумано мной. Правда только в том, что мальчишка лет шести или семи видел всё произошедшее, и тогда его душа умерла, осталось только тело.

Описание боя не подходит ни под один эпизод, который мне встречался в литературе, и как бы я не пытался привязать события из рассказа «Михаила Ивановича», так и не смог понять, где же случился этот странный и страшный бой.

Очевидно, что некая советская танковая или мотострелковая часть наткнулась на немецкие позиции, и её командир принял решение быстрым броском через широкий брод достичь артиллерийских орудий противника, чтобы расстрелять, раздавить их. Сделать этого не удалось, и выбраться из этой мясорубки смог только лишь один танк.

Также понятно, что детские воспоминания искажены, и танков не могло быть так много, ведь «Мишке» казалось, что наших машин около сотни. Полагаю, их было меньше. Опознанные мной машины я постарался встроить в рассказ: пара КВ-2 первых выпусков, один Т-34 с пушкой Ф-34, командирский БТ-2, Т-26 пулемётные (минимум две штуки), огнемётный Т-26 (минимум один), и с десятка два БТ-5. Непонятно, откуда взялись эти два КВ-2 с высокими угловатыми башнями, – кажется, это вариант башни МТ-1.

Казалось бы, наличие КВ-2 должно сильно сузить район поиска и интервал времени. Но тогда получается, что ребята от Минска добрались пешком чуть ли не до Витебска, или же, события начались не 21 июня, и не в Минске, а позже, и в Смоленске.
Но в том районе мне не удалось найти реку с направлением с юга на север и большим мостом, у которого были две части – для железной дороги и для автомобилей.

Эпизод с группой ребят взят из пересказа воспоминаний другого человека, но и того уже нет в живых. Считаю, что его история тоже должна быть в этом тексте.