Февраль 1917-го Накануне - 3

А теперь отправимся в матушку Россию конца 1916 года, чтобы выяснить, в каком состоянии она находилась перед февральским переворотом. В упомянутой выше книге А.А. Борисюка «Забытая война. Россия в 1914-1918 годы» рисуется внушающая оптимизм картина:

«… русская армия становилась всё сильнее. Уже к концу 1916 года мы обеспечиваем себе превосходство в численности артиллерийских орудий на фронтах, а также в их снабжении снарядами… Увеличилось снабжение войск патронами для стрелкового оружия… Огневая мощь наших вооруженных сил росла стремительно… Мы лидируем и по вооружениям на линии фронта, в том числе по числу пулеметов…»

Другие источники подтверждают, что «ко времени Февральского государственного переворота страна полностью обеспечивала себя оружием и боеприпасами отечественного производства, по ряду позиций — с сильным запасом». Если в чем мы и продолжали уступать германцам по части огневой мощи, так это в количестве тяжелых орудий.

Но вот оценки, почерпнутые из мемуаров начальника охранного отделения Петрограда П.П. Заварзина:

«Осенью 1916 года Министерство внутренних дел стало получать все более и более тревожные новости о моральном духе армии, особенно на Южном фронте…; темой частых разговоров в армии являлось предательство Императрицы, которая якобы сотрудничала с немцами, чтобы добиться поражения России. Веря, что это так, солдаты не были удивлены, что русская армия терпит одно поражение за другим…»

Ситуация в войсках оставляла желать лучшего. К началу 1916 года кадровая армия фактически перестала существовать. Сильно поредела и гвардия, которая вместо охраны власти была отправлена на фронт. В ходе боевых действий в 1914 - 1915 годах гвардия потеряла более 50 % своего личного состава. Николай II, приняв на себя Верховное командование, перевел гвардейские части в резерв, где они претерпели доукомплектование и реорганизацию. В июне 1916 года гвардию отправили на Юго-Западный фронт и через месяц бросили в наступление на Ковель. Прибывшие сюда с Северо-Западного фронта германские резервы  остановили наш наступательный порыв в заболоченной пойме реки Стоход.

Здесь, русское командование (сначала Брусилов, потом Алексеев), неверно выбравшее  направление главного удара и с маниакальной настойчивостью бросавшее гвардейские подразделения в лобовые атаки, практически погубило остальную часть императорской гвардии. Дошло до того, что командующий войсками гвардии генерал В.М. Безобразов отказался выполнять приказ о вводе в сражение одной из гвардейских кавдивизий! А ведь гвардия являлась  элитным боевым соединением,  лично преданным монарху. В случае массовых беспорядков в тылу именно она считала своим долгом и призванием защищать императора и его власть.

По данным начальника штаба 7-й армии генерала Н.Н.Головина, впоследствии авторитетного военного историка, наши потери в 1916 году составили более 2 млн. убитыми и ранеными и 344 тыс. пленными. Один из разделов своей книги «Военные усилия России в мировой войне» он назвал  «Надлом духа в стране».

В декабре 1916 года отказались выступить на фронт и оказали вооружённое сопротивление солдаты 12-го Кавказского стрелкового полка, в феврале 1917 года вспыхнули восстания на распределительных пунктах в Бессарабии (Бендеры), Белоруссии (Гомель) и на Украине (Кременчуг). Во время декабрьских боев 1916 года на Рижском плацдарме отказались наступать солдаты  целого корпуса (2-го Сибирского). К концу 1916 года число дезертиров в армии достигло 1,5 млн. человек.

В офицерском корпусе приобрели популярность радикальные взгляды, согласно которым в войне можно победить без царя, только препятствующего достижению победы. Среди большей части высшего командного состава армии укрепилось мнение, что царь не обладает компетенцией, необходимой для эффективного управления войсками. Подобные настроения передавались и нижним чинам, мобилизованным преимущественно из неграмотных крестьян. Солдатские массы утрачивали понимание того, за что они воюют.

Ситуация в экономике России складывалась примерно так же, как и в других воюющих державах. Отечественная оборонная промышленность переживала в годы войны бурный подъем. Выплавка стали поддерживалась на довоенном уровне, а в металлообрабатывающей и машиностроительной отраслях наблюдался самый настоящий экономический бум. Статистические показатели свидетельствовали о мощном рывке в деле индустриализации страны. Ситуация в области добычи энергетического сырья выглядела лучше, чем в самом успешном довоенном 1913 году. В целом в тяжелой промышленности наблюдался заметный рост производства. Тем не менее, по другим оценкам (А.П. Сидоров, «Экономическое положение России перед Великой Октябрьской социалистической революцией»), «в 1916 году недостаток металла стал подрывать военную промышленность».

Текстильная промышленность в основном работала на армию, поставки в которую за период с августа 1914 по январь 1917 гг. выросли более чем в три раза, что создавало трудности для гражданского населения.

Данные по состоянию пищевой промышленности также не внушали больших опасений: по производству сахара и кондитерских изделий имел место рост по сравнению с довоенным уровнем; растительное масло в стране производилось в объемах,  достаточных для удовлетворения внутреннего спроса, а резкое снижение производства, понятно почему, происходило на заводах, выпускавших алкогольные напитки.

В то же время, и это  было одним из показателей глубокого кризиса российской экономики, в массовом порядке закрывались промышленные предприятия, слабо связанные с выпуском продукции для нужд армии. Сократилось валовое внутреннее производство, импорт и народное потребление. В стране свирепствовала инфляция, рубль потерял две трети своей покупательной способности. Небывало вырос внешний долг. Господствовала спекуляция и товарный дефицит. Вот выдержка из одного из аналитических обзоров, посвященных вопросам экономического развития России в годы войны:

«Снабжение армии привело к сокращению производства товаров, рассчитанных на удовлетворение массового спроса, и росту цен на них. Бестоварье влекло обесценивание денег и инфляцию… Внешний долг России за военные годы увеличился на 45 млрд. рублей – т.е. втрое… Увеличение налогового бремени ускорило процесс обнищания трудящихся масс. В 1915 году индекс цен превысил рост заработной платы основных категорий рабочих в 3 раза, в 1916 году – в 4-5 раз. В 1915 году цены на мясо в столице выросли на 50%, на крупы и муку – на 70%, а в 1916 году спрос на эти товары удовлетворялся всего на 10%. Еще хуже дело обстояло в Москве. В феврале 1917 года в Петрограде цены уже выросли до запредельных цифр: на ржаную и пшеничную муку они увеличились соответственно на 243 и 269%, гречневую крупу – на 320%, пшено – на 308%, соль – на 500%, масло – на 845%, мясо – на 230%, сахарный песок – на 457%, обувь и одежду - на 400-500%».

Ухудшение материального положения российских рабочих повлекло за собой активизацию рабочего движения в стране. К концу 1916 года количество стачек в России в 2,2 раза превышало этот показатель для Англии, в 11,4 раза —  для Германии и в 70 раз — для Франции. В большинстве случаев забастовки в России жестко подавлялись полицией или военными.

Тяжелое положение сложилось и в провинциальных городах, на заводах и фабриках. Немалый материальный и моральный ущерб рабочие несли от строго регламентированной суммы заводских штрафов и удержаний. Продолжительность рабочего дня увеличилась с 9,5 часов в 1914 году до 10-12 часов с 2-3 сверхурочными часами при неуклонном снижении покупательной способности трудящихся. Росла политическая сознательность рабочих масс, стачки на предприятиях происходили всё чаще и становились всё масштабнее. Ещё осенью 1916 года на Выборгской стороне произошла крупная забастовка из-за роста стоимости хлеба. В начале следующего, 1917 года, выступления рабочих стали сопровождаться не только экономическими, но и политическими лозунгами.

До наших дней дошло письмо тогдашнего председателя Военно-промышленного комитета А.И. Гучкова (и, как мы знаем, заговорщика, вынашивавшего планы свержения царя)  начальнику штаба Верховного Главнокомандующего генералу М.В. Алексееву (также, по сути, заговорщику). В письме, датируемом 15/28 августа 1916 года, помимо прочего, его автор восклицает: «Ведь в тылу идёт полный развал, ведь власть гниёт на корню».

В ряде источников утверждается, что хлеба в России хватало: в 1916 году его «излишек» составил 197 млн. пудов (по другим данным, даже 600-650 млн. пудов!). Под «излишком», видимо, имелся в виду объем зерна, остававшийся после удовлетворения среднегодовых внутренних потребностей населения. Однако сельское хозяйство, как и экономика в целом, стало почти исключительно служить нуждам фронта. К началу 1917 года в армию «забрили» свыше 10 млн. наиболее трудоспособных крестьян. Поэтому уже в  1916 году резко сократились посевные площади и урожайность. Мобилизация вызвала дефицит рабочей силы на селе.

В 1916 году поголовье крупного рогатого скота в России сократилось как минимум на 18 млн. голов (по сравнению с 1913 годом), а потребление мясных продуктов выросло на сопоставимую величину, главным образом в связи с удовлетворением потребностей армии.

В руках крестьян скопились огромные денежные суммы в обесцененных рублях, на которые  практически ничего нельзя было купить ввиду недостатка товаров гражданского назначения. Поэтому селяне старались придержать хлеб до лучших времен. Кроме того, русский мужик стал припрятывать излишки хлеба «на черный день».  Провинциальные полицейские власти сообщали, что крестьяне «всё ждут не дождутся, когда же, наконец, окончится эта проклятая война» и что «в деревнях наблюдается революционное брожение вроде того, которое имело место в 1906—1917 гг.»

В середине октября 1916 года депутат IV Государственной думы В.В. Лашкевич писал из Петрограда: «Положение грознее грозного. Сейчас у нас нет хлеба, нет так называемых видимых запасов его… Сердце щемит. Общее положение грозит катастрофой в недалеком будущем…»

К ноябрю 1916 года властям стало ясно, что для надлежащего обеспечения армии продовольствием, прежде всего хлебом, нужны срочные и радикальные меры. К тому же в Сибири в 1916 году случился неурожай, но и на те «излишки» сибирского зерна, которые имелись, рассчитывать не приходилось вследствие перегруженности Транссибирской магистрали.

В сложившейся обстановке власти приняли решение осуществить изъятие хлеба у производителей, используя аппараты уполномоченных министерства земледелия и Особого Совещания по продовольственному делу, отвечавших за продовольственное снабжение армии и мирного населения.

Наиболее оптимальным методом такого изъятия была признана хлебная разверстка – принудительная покупка хлеба по твердым ценам. Это масштабное мероприятие начало осуществляться с августа 1916 года. Его постигла  относительная неудача, причем не столько из-за ошибок в расчетах и практики реализации, но прежде всего потому, что изъять в короткие сроки  все излишки у миллионов мелких производителей было практически нереально. В итоге к концу января 1917 года у крестьян было закуплено 65,9% зерна от запланированного властями объема. Назвать это «успехом» нельзя, а вот «провалом» можно.

В феврале 1916 года на ряде военных заводов власти ввели временное государственное управление, ограничившее права пользования частных владельцев заводов, - так называемый секвестр. Это решение, естественно, вызвало недовольство среди крупных промышленников, в частности, Н.И. Путилова, владельца «огромного завода», который у него фактически отобрали, передав под управление военных – генералов Н.Ф. Дроздова и А.А. Маниковского. По утверждению советского литературоведа В.В. Кожинова, «Маниковский был масоном и близким сподвижником Керенского». В октябре 1917 года Керенский назначит Маниковского управляющим военным министерством. Кстати, позднее как Маниковский, так и Дроздов вступят в ряды РККА!

Поразительно, но и Путилов был членом масонской ложи. К тому же он поддерживал тесные связи с Бродвейским банкирским сообществом, членом которого являлся Абрам Животовски, дядя Льва Троцкого по материнской линии. В специальной литературе встречаются утверждения, что после февральской революции Путилов оказывал финансовую поддержку Керенскому.

Охранное отделение знало о позиции финансовых кругов, как российских, так и зарубежных, по отношению к царскому правительству накануне февральского переворота. Охранка доносила министру внутренних дел А.Д. Протопопову, что в феврале 1917 года «40 высших членов финансового и промышленного мира приняли участие в собрании. Собрание это имело место в помещении правления одного крупного промышленного предприятия, с участием 3 или 4 представителей больших заграничных банков. Финансисты и промышленники постановили почти единодушно, что в случае нового займа, они дадут деньги лишь народу, но откажут в этом нынешнему составу правительства». Под «займами» разумелись кредиты, которые европейские и американские банки давали царской России для закупки вооружений. И действительно, первый после февраля 1917 года заём (так называемый «Заём Свободы»), был предоставлен Временному правительству банкирами США 14 мая 1917 года.

Отступление русской армии в 1915 году вызвало огромный поток беженцев (более четырех миллионов человек), наводнивших центральные губернии империи. По свидетельству помощника управляющего делами правительства А.Н. Яхонтова,
«на местах неразбериха и путаница невообразимые…; всё делается случайно, наспех, бессистемно…; в толпе ширятся толки о бездеятельности, неспособности Совета Министров, подогреваемые беззастенчивою печатью и некоторыми общественными кругами. К каким это может привести последствиям при общем возбуждении умов — едва ли нужно говорить… Открыто обвиняя промышленников в недостаточно интенсивном развитии производства и в преобладании соображений выгоды над сознанием патриотического долга, военные власти в то же время давят на рабочую массу террором. При малейших недоразумениях пускаются в оборот полевые суды, вооруженная сила, лишение льгот по призыву и т.п. устрашения. Незначительный конфликт раздувается в крупное, чуть ли не революционное событие… Над Россией нависает какая-то безысходная трагедия…»

Масла в огонь добавляли и непродуманные заявления некоторых представителей  властей, объявивших евреев-беженцев «германскими агентами». Это толкало политиков-бундовцев к союзу не только с левыми революционерами, но и с либерально-буржуазной оппозицией страны.

Любопытно суждение губернатора Минской губернии князя Владимира  Друцкого-Соколинского о настроениях в Петрограде в декабре 1916 года:
«Войной в Питере буквально никто не интересовался. Все были утомлены сверх меры. Все обмякли, и всё на почве экономических затруднений и продовольственных лишений. Все роптали, все негодовали, и, главное, все сплетничали и все злословили».

Тут невольно приходят на память пророческие слова М.Е. Салтыкова-Щедрина: «Чего-то хотелось: не то конституции, не то осетринки с хреном».

Если какая-то отрасль русской экономики и переживала в 1916 году черные дни, хаос, развал, коллапс, катастрофу и т.п., так это были транспортные перевозки. В одной из аналитических статей, посвященных экономическому положению России в годы Первой мировой войны, сказано следующее:

«Железная дорога не в состоянии была обеспечить фронт регулярным подвозом продовольствия. Для снабжения армейских частей продовольствием и фуражом выделялось ежемесячно 60 тысяч вагонов при необходимых 80 тысячах. Транспортные перебои оказали прямое влияние на обострение продовольственного кризиса в стране. Нарушились экономические связи различных районов страны. Грузопотоки стратегического назначения с огромным опозданием достигали намеченных пунктов. Проекты бесперебойного снабжения фронтов и тыла продовольствием не выполнялись. В 1916 году план перевозок выполнен на 48,1%.  Отчасти из-за притока неквалифицированных кадров ухудшилось техническое обслуживание подвижного состава…  Зима 1916—1917 годов оказалась чрезвычайно холодной. Из-за низких температур начали выходить из строя железнодорожные локомотивы, и это негативно сказывалось на работоспособности всей транспортной инфраструктуры страны… В некоторых губерниях нехватка продовольствия порождала акции отчаяния. Так, 6 февраля 1917 года рязанское земство обратилось в Ставку Верховного Главнокомандующего (т.е., по сути, к самому царю) с просьбой «спасти нашу губернию от надвигающегося голода».

С середины февраля 1917 года ухудшилось снабжение обеих столиц столицы продуктами, особенно хлебом. Хотя, как указывалось выше, зерно в стране было и в достаточном количестве, но поставляли его в города с перебоями. О конкретных причинах задержек в поставках историки спорят до сих пор. По мнению одних, в Москве и Петрограде сократились запасы муки. Другие утверждают, что муки было достаточно, но не хватало квалифицированных пекарей, мобилизованных на фронт. Если раньше власти объявили о введении карточек на сахар, то в феврале 1917 года поползли слухи о том, что по карточкам начнут отпускать и хлеб. Население бросилось создавать запасы продуктов питания. У булочных возникли очереди, которые в те дни называли «хвостами». По воспоминаниям современников, общение недовольных людей, часами мерзнувших в «хвостах», накаляло обстановку до предела.