Никольская церковь глазами человека 19 века

Никольская церковь глазами человека 19 века
На высоком холме, откуда окрестные поля и перелески видны как на ладони, стоит деревянная церковь, срубленная из вековых, потемневших от времени и непогод сосен. Она вытянулась в длину почти на четырнадцать саженей, от алтарной апсиды до паперти, и вся устремлена ввысь, к небесам.

Главный её объём, высокий и мощный четверик, несёт на себе восьмерик, а над ним — стройный шатёр с луковичной главкой и крестом, что первым встречает утреннюю зарю и последним провожает закатное золото. Над алтарной апсидой — ещё одна главка, поменьше, будто дочь при матери. Под самой кровлей, по всему периметру, тянется узорный фриз из резных деревянных «сухариков» — искусная и тонкая работа, радующая глаз.

Путь в храм начинается с широкой паперти, к которой с двух сторон ведут крылья деревянных лестниц. Над папертью возносится высокая шатровая колокольня, сруб которой служит преддверием храма. Чтобы попасть внутрь, надобно пройти под её гулкими сводами через широкий проём и оказаться в притворе — небольшом, сумрачном помещении, отделяющем мирскую суету от церковного благолепия. И уже оттуда открывается дверь в сам храм.

Сбоку к основному срубу примыкает придел, меньший, но столь же ладный, освящённый во имя грозного пророка Илии. Таким образом, в храме этом два престола. Главный, в большом алтаре, посвящён Святителю Николаю Чудотворцу, заступнику всех путешествующих и страждущих. А в малом приделе — престол Ильинский. Сие мудрое устройство позволяет в большие праздники служить две литургии разом, дабы все прихожане из окрестных деревень могли вознести свои молитвы, не теснясь и не ожидая.

Внутри царит полумрак и благоговейная тишина. Воздух густо пропитан запахом ладана, воска и старого дерева. Стены из тёсаных брёвен не скрыты ни росписью, ни позолотой, и в этой нагой простоте чувствуется особая, северная мощь. Свет проникает сквозь узкие, слюдяные оконца, выхватывая из сумрака лики святых на иконах в резных киотах. Иконостас невысок, в три яруса, сработан местными умельцами; резьба на нём проста, но исполнена с великой любовью. Царские врата украшены образами четырёх Евангелистов, а над ними — сцена Тайной Вечери. Но стоит поднять глаза, и взору открывается чудо — расписное «небо». На досках потолочного свода, в центральном медальоне, изображён Спас Вседержитель, а вокруг него, на лазурном фоне, сияют золотые звёзды и парят серафимы. И кажется, будто нет над головой потолка, а есть лишь отверстые небеса.

Под ногами же лежат широкие, толстые половицы, притёсанные друг к другу топором с таким искусством, что щели между ними идут плавной, живой волной, повторяя изгибы древесных волокон. За два века по этому полу прошли тысячи ног, и доски отполированы до гладкости, но не утратили своей природной теплоты.

За Царскими вратами, в глубине шестигранной апсиды, скрыто от глаз молящихся святилище. Здесь, в центре, стоит Престол — дубовый стол, облачённый в светлые ризы, на котором покоится Евангелие в серебряном окладе и напрестольный крест. Это место величайшей тайны, где хлеб и вино претворяются в Тело и Кровь Христовы. Слева от Престола, в северной нише, устроен жертвенник, где готовятся дары для таинства. А в самом восточном углу, за Престолом, у стены, находится горнее место — седалище для архиерея, а по сторонам от него — скамьи для священников, символизирующие престол Христа и апостолов. Свет сюда проникает через единственное, самое восточное оконце, и в его лучах особенно торжественно и таинственно выглядит это священное пространство.

В воскресные и праздничные дни жизнь округи замирает и устремляется к храму. Задолго до службы тянутся по тропинкам люди: степенные мужики в чистых рубахах, женщины в нарядных платках, ведя за руки притихших ребятишек. Батюшка, отец Василий, человек уже немолодой, с окладистой седой бородой и добрыми, хоть и строгими глазами, выходит из своей избы и неспешно идёт к храму. Он облачается в ризы, и начинается служба. Его голос, негромкий, но ясный, разносится под сводами, призывая к покаянию и молитве. Дьячок вторит ему густым басом, а небольшой клирос из нескольких певчих старушек выводит стройно и трогательно знакомые с детства напевы. Прихожане стоят чинно, осеняя себя крестным знамением, кладут поклоны, шепчут молитвы. Кто-то ставит свечку перед образом своего святого, кто-то тихо плачет в уголке, поверяя Богу свои горести. И в этом общем порыве душ есть нечто великое и нерушимое. А вечером, когда день уже клонится к закату, в Ильинском приделе будет служить приезжий священник из главного собора Каргополя, и снова соберутся те, кто не смог прийти утром, дабы и их молитва была услышана.

С северной и южной стороны церковный холм стал последним приютом для многих поколений. Погост раскинулся в тени могучих деревьев. Здесь вековые сосны и ели стоят, как суровые стражи вечности, их тёмная хвоя почти не пропускает солнца. А между ними белеют стволы берёз, склонивших свои плакучие ветви над покосившимися деревянными крестами и замшелыми надгробиями. Летом здесь поют птицы и пахнет земляникой, а зимой всё укрыто белоснежным саваном, и лишь ветер гудит в ветвях погребальную песнь.

Неподалёку от храма, чуть поодаль, стоит поповская изба. Добротный пятистенок, с резными наличниками на окнах, с просторными сенями и крытым двором, где мычит корова и кудахчут куры. У дома разбит небольшой сад и огород, свидетельствующие о хозяйской руке матушки. И ещё поодаль, но не на отшибе, приютилась маленькая, вросшая в землю избушка-бездворовка. В ней доживает свой век вдова прежнего священника, отца Иоанна. Живёт она тихо, молитвою да помощью добрых людей, и почитается всеми за свою кротость и мудрость.

И когда звонарь поднимается на колокольню и ударяет в било, а следом оживают и медные голоса колоколов, их благовест плывёт над землёй, созывая верующих и разгоняя всякую нечисть. И стоит эта церковь на своём холме, как верный страж, как тихая пристань для человеческой души, ровесница нашего бурного века, хранящая в своих стенах вечный покой и незыблемую веру. И пока стоит она, пока горит в ней лампада и возносится молитва, — жива будет и душа народная.


Рецензии