семь сестёр сестра ветра

46
7 декабря 2007 года
Я, по своему обыкновению, проснулась рано. От того, что кто-то
осторожно толкался внутри меня. Взглянула на часы. Только половина
шестого. Неужели так будет до самых родов? Или можно надеяться на то,
что младенец в моем чреве еще не сориентировался по времени, не понял,
когда ему нужно спать? Вот и сейчас разыгрался вместо того, чтобы лежать
себе спокойно. Я глянула сонными глазами через шторы на улицу. Еще
совсем темно. На окнах толстый слой инея. Сходила в ванную комнату, а
потом снова вскарабкалась на постель и постаралась заснуть. Впереди
такой долгий и многотрудный день. А потому нужно запастись силами и
хорошенько отдохнуть. Сегодня Концертный зал Эдварда Грига будет
переполнен. Все тысяча пятьсот мест будут заняты. Ажиотаж вокруг
концерта в ознаменование столетней годовщины со дня смерти
композитора небывалый. В числе зрителей будут и мои родные, и друзья.
Днем в Берген прилетят Ма и Стар, специально, чтобы поприсутствовать
на концерте. Я уже пребываю в радостном возбуждении в предчувствии
встречи с ними.
Странным образом моя беременность сплотила вокруг меня
множество самых разных людей, которые до этого были никак не связаны
друг с другом, а многие и вовсе пребывали в самом отчаянном положении.
Да, я, конечно, прежде всего мать, мне нести ответственность за младенца,
который появится на свет через три месяца, и все же именно он, этот еще
не родившийся младенец, уже поспособствовал налаживанию многих
старых связей и контактов. И обретению новых…
Взять хотя бы моих новых родственников, уже кровных. Феликс —
мой родной отец, Том — мой брат-близнец. А еще целых пять тетушек,
моих сестер, которые, вне всякого сомнения, будут обожать своего
маленького племянника или племянницу, пылинки с него станут сдувать.
Последней, кстати, меня поздравила Электра, откликнулась наконец-таки
на мое электронное послание к ней, присовокупив к своим поздравлениям
объемную посылку с немыслимо дорогими одежками для младенцев от
самых известных дизайнерских брендов, которую она отправила по
экспресс-почте. Все остальные сестры тоже прислали мне очень
трогательные письма с поздравлениями и пожеланиями. Пришло письмо и
от Ма. Знаю, как ей, несмотря на уравновешенный характер и внешнюю
невозмутимость, уже не терпится взять на руки моего ребенка и снова
освежить в своей памяти те дорогие ее сердцу воспоминания, когда она
нянчилась со всеми нами, шестерыми девочками, которые по очереди
прибывали в Атлантис и определялись там под ее заботливое крыло. А ведь
есть еще и семья Тео. Селия и Питер стали частью моего мира
сравнительно недавно, но я тоже числю их среди своих близких. И они,
кстати, тоже будут присутствовать на сегодняшнем вечернем концерте.
— Вот так замыкается жизненный круг, — пробормотала я, снова и
снова мысленно удивляясь тому, как в той пучине отчаяния, в которой я
пребывала, потеряв самых дорогих моему сердцу людей, вдруг зарождается
новая надежда. И новая жизнь… Вот уж воистину, тысячу раз права Тигги,
говорившая мне, что всякая роза зацветает и отцветает в положенный ей
срок, а потом куст покрывается новыми бутонами, которые тоже
распустятся в назначенное им время и будут безмолвно наблюдать за тем,
как осыпаются на землю лепестки со старых соцветий. И в этом вечном
обновлении природы и заключена ее главная тайна, которую я постигла за
последние месяцы. Да, за эти месяцы я потеряла двоих самых важных в
моей жизни людей и одновременно была вознаграждена за свои потери
любовью многих и многих других людей, ставших мне близкими. Их
благословенная любовь сделала меня сильнее, придала желания жить и
смело двигаться вперед, в будущее.
И вот сегодня вечером, после концерта, все эти разрозненные звенья
моей большой семьи впервые встретятся друг с другом за ужином.
Что немедленно переключило ход моих мыслей уже на Феликса…
Программа концерта была весьма предсказуемой. Открывается
концерт сюитой «Пер Гюнт», где я солирую на флейте. Исполняю те
знаменитые, уже ставшие каноническими, четыре вступительных такта,
которые когда-то давным-давно играл на премьере спектакля мой
прапрадед Йенс Халворсен. На той самой премьере, которая состоялась в
столичном театре Христиании ровно сто тридцать один год тому назад. А
сегодня буду играть уже я, его далекая правнучка. Впрочем, вполне
возможно, и праправнучка самого великого композитора. Такую
вероятность ведь тоже нельзя исключать. Но как бы то ни было, а сегодня
ни я, ни Том не посмеем играть вполсилы, спустя рукава. Том будет сидеть
совсем рядом со мной: он сегодня солирует на первой скрипке. Как
известно, скрипка была вторым инструментом Йенса Халворсена. Вот
таким неожиданным образом история семейства Халворсен замкнулась,
совершив свой полный круг.
В норвежской прессе появилось множество публикаций, посвященных
нашей семейной истории. Особый интерес вызвал тот факт, что во втором
отделении концерта будет впервые исполнен Концерт для фортепьяно
Йенса Халворсена-младшего, партитуру которого, по счастливой
случайности, недавно удалось отыскать. А оркестровку произведения
осуществил сын композитора Феликс. Он-то и исполнит концерт отца,
солируя за фортепьяно.
Эндрю Литтон, главный дирижер Филармонического оркестра
Бергена, был в полнейшем восторге от того, что нашлась утраченная
партитура концерта. Его также впечатлила и вдохновенная работа Феликса
по оркестровке всего произведения, тем более что это было сделано за
столь небывало короткий срок. Однако когда Том поинтересовался у него,
не сможет ли его отец лично сыграть этот концерт на вечере в честь
Эдварда Грига, дирижер ответил решительным отказом, недвусмысленно
заявив, что этого не будет никогда, потому что не будет никогда.
Вернувшись домой после разговора с Литтоном, Том лишь удрученно
покачал головой.
— Он сказал мне, что знает Феликса как облупленного и ни за что не
станет рисковать, подвергая угрозе срыва и сам концерт, и премьерное
исполнение произведения Пипа Халворсена. И знаешь, Алли, я был
вынужден согласиться с ним. Как ни великолепна твоя идея объединить в
единую цепь пять поколений музыкальной семьи Халворсен, — Том
жестом показал на мой живот, — все же, как ни верти, а Феликс Халворсен
— это самое слабое звено в этой цепи. Что, если он пустится в загул
именно накануне торжественного вечера и попросту не явится в
положенное время на концерт? Ты же не хуже меня понимаешь, что успех
фортепьянного концерта в первую очередь определяется уровнем
исполнительского мастерства пианиста. Если бы он просто тренькал на
цимбалах в пятом или шестом ряду оркестра, это одно дело. Но здесь
Феликсу нужно будет солировать. А потому никто в филармонии не станет
с ним связываться, особенно зная его непредсказуемость. Наш дорогой
папа в прошлом не раз являл собой пример полнейшего бесстыдства и
наплевательского отношения к работе. Собственно, именно за это его и
выгнали в свое время из оркестра, о чем я тебе тоже рассказывал. Иными
словами, ни один серьезный человек не захочет с ним связываться ни под
каким предлогом.
Все аргументы брата были мне вполне понятны, и они были
обоснованны, но и я не собиралась сдаваться или тем более отказываться от
Феликса просто так.
А потому я снова направилась к нему, в его дом, который мы с Томом
называли между собой «волчьей норой», и спросила у него напрямик,
сможет ли он дать мне честное слово, что не подведет, готов ли он ради
этого поклясться жизнью и благополучием моего еще не рожденного
ребенка, если я продолжу бороться за его право выступить на концерте.
Иными словами, будет ли он исправно посещать все репетиции и явится ли
на сам концерт в точно указанное время.
Феликс уже с утра был «под мухой». Он уставился на меня своими
блеклыми, испитыми глазками и слегка пожал плечами.
— А что такого? Конечно, буду. И на кой черт мне все эти ваши
репетиции? Да я и во сне сыграю этот концерт, особенно если
предварительно залью в себя пару бутылок виски. Алли, дорогая моя, право
же, не вижу никаких проблем.
— Знаешь, такое отношение к делу меня совсем не устраивает, —
возмутилась я в ответ. — И если ты рассуждаешь подобным образом, то
тогда… нам попросту не о чем больше говорить.
Я уже хотела уйти.
— Ладно, ладно!
— Что ладно?
— Обещаю, я буду паинькой… Буду вести себя как следует.
— Честно?
— Да.
— Потому что я попросила тебя об этом?
— Нет, не поэтому. Исполнить «Героический концерт» Пипа
Халворсена — это мой долг перед покойным отцом. И я хочу, чтобы
концерт прозвучал так, как положено… Чтобы отец мог гордиться моим
выступлением. И потом, я же отлично понимаю — никто не сыграет этот
концерт лучше меня.
После разговора с отцом я самолично направилась к Дэвиду Стюарту.
А когда он снова ответил мне отказом, тогда, как ни стыдно в этом
признаваться, я опустилась до уровня элементарного шантажа, заявив
примерно следующее:
— В конце концов, Феликс — сын Пипа Халворсена. Иными словами,
законный владелец всех прав на исполнение концерта, — начала я, опустив
глаза долу и покрывшись краской стыда от собственной наглости. — У
моего отца есть серьезные сомнения в том, что кто-то другой сможет
представить произведение Пипа достойным образом, тем более что это
будет первое исполнение концерта на публике. А раз он сам лишен
возможности исполнить концерт именно таким образом, как это замышлял
в свое время его отец, то тогда, по его мнению, будет, наверное, лучше и
вовсе не включать «Героический концерт» в программу вечера.
Я пошла, как говорится, ва-банк, зная, как отчаянно болеет и
переживает оркестр, как весь коллектив жаждет того, чтобы стать первым
интерпретатором наиболее яркого и волнующего произведения со времен
Эдварда Грига, написанного к тому же его соотечественником. Явить миру
нового Грига — это чего-то да стоит. И за это стоит побороться. Слава богу,
на сей раз интуиция меня не подвела. Дэвид в конце концов сдался и
согласился с моими условиями. Но при этом добавил:
— Однако Вильем все равно будет репетировать концерт вместе с
оркестром. По крайней мере, если ваш отец снова загуляет и подставит нас,
то у нас будет хотя бы запасной вариант, и мы не превратим все
мероприятие в сплошной скандал. И вот еще что. Я не стану заранее
объявлять прессе, что концерт будет играть Феликс. Договорились?
— Договорились, — ответила я, и мы обменялись рукопожатием в знак
того, что сделка состоялась. Я вышла из кабинета Дэвида с высоко
поднятой головой, радуясь одержанной победе. Воистину, мой удар
оказался решающим.
Хотя Феликс сдержал свое слово и всю прошлую неделю исправно
являлся на все репетиции, все мы прекрасно понимали, что гарантий нет
никаких. И неизвестно еще, что он может выкинуть в самый последний
момент. А вдруг не явится на сам концерт? Тем более что ему не
привыкать. За ним и в прошлом водились подобные грешки.
Официально имя Феликса нигде не фигурировало в качестве
исполнителя концерта. Более того, по словам Тома, руководство
филармонии озаботилось даже тем, чтобы выпустить два варианта
программок концерта. В одной программке в качестве пианиста было
указано имя Феликса. В другой значилось имя Вильема.
Я, разумеется, чувствовала себя виноватой перед Вильемом, зная,
какой болезненный удар нанесла по его самолюбию — играть, выражаясь
музыкальным языком, вторую скрипку, да еще соревноваться при этом со
старым пьянчугой, которому нет веры ни в чем. То есть как бы уступить
ему пальму первенства на том лишь основании, что он носит имя
Халворсен. Единственное, что могло послужить Вильему утешением, —
так это то, что в первом отделении он будет исполнять знаменитый Концерт
для фортепьяно с оркестром Эдварда Грига.
В один из вечеров на прошлой неделе я присутствовала на
филармоническом концерте, слушала, как играет Том в составе оркестра и
как Вильем исполняет Концерт № 1 для фортепьяно с оркестром Ференца
Листа. Я как завороженная следила за тем, как его тонкие, умелые пальцы
вдохновенно порхают над клавишами, как раздуваются его ноздри, как
падают ему на лоб пряди темных блестящих волос, и вдруг почувствовала
уже ставший привычным толчок в животе. Но на сей раз толчок не имел
никакого отношения к моему ребенку. И тогда я успокоила себя, что столь
неожиданная реакция моего тела на Вильема вселяет надежду на то, что со
временем я, быть может, все же сумею оправиться от потери Тео. Да, пусть
это случится не сейчас, а потом, в будущем. И при этом я не буду
чувствовать себя виноватой перед ним. В конце концов, мне ведь всего
тридцать лет, мне еще жить и жить… К тому же, уверена, Тео тоже не
пришел бы в восторг, узнай он, что я собираюсь прожить всю оставшуюся
жизнь монашкой.
По иронии судьбы, Том и Вильем за последнее время очень
сблизились. Вначале это были чисто рабочие контакты, так сказать,
взаимодействие на профессиональном уровне, но со временем контакты
переросли в самую настоящую крепкую мужскую дружбу. На следующей
неделе Том пригласил Вильема к нам в гости, но я пока еще не решила,
стоит мне оставаться дома или все же лучше уйти.
Поняв, что вряд ли я снова засну, я включила свой ноутбук и стала
проверять электронную почту. Среди множества сообщений я заметила
письмо от Майи и тут же открыла его.
Дорогая Алли, хочу сказать тебе, что мыслями
своими я всегда с тобой. И особенно сегодня, в такой
знаменательный для тебя день. Жаль, что я не смогу
присутствовать на концерте лично, но ведь от Бразилии
до Норвегии такой долгий путь. Мы недавно
перебрались в горы, потому что даже для меня царящая
в Рио жара стала слишком изнурительной. Живем на
фазенде. Не могу описать тебе, как здесь красиво.
Конечно, дом нуждается в серьезном ремонте. Но мы
планируем превратить нашу фазенду в центр отдыха для
детишек из фавел. Они станут приезжать сюда, здесь у
них будет возможность вволю порезвиться на природе,
да еще на такой великолепной природе. Однако хватит
обо мне. Надеюсь, твоя беременность протекает
нормально и ты и ребенок чувствуете себя хорошо. Не
могу дождаться того момента, когда своими глазами
увижу новорожденного племянника или племянницу.
Горжусь тобой, моя маленькая сестренка.
Майя
Я перечитала письмо дважды, и все время улыбка не сходила с моего
лица. Судя по письму, моя сестра счастлива, и это главное. Я пошла в
ванную, приняла душ и стала натягивать на себя спортивные штаны. То
немногое из моей одежды, что я еще могла пока натянуть на свой изрядно
раздавшийся живот. Тратить деньги на одежки для беременных я
решительно отказалась и целыми днями шлялась по дому в спортивных
брюках и в просторных свитерах брата. Правда, для сегодняшнего
вечернего выступления я специально приобрела черное платье из
эластичной ткани. Том тут же подольстился, сказав, что в этом платье я
выгляжу очень мило. Подозреваю, что он попросту солгал мне по доброте
душевной.
Потом я спустилась в нашу временную кухню, которую мы
оборудовали прямо в гостиной, так как строительные работы в доме были в
полном разгаре. Импровизированный кухонный уголок включал в себя
буфет, чайник и микроволновку, которую мы водрузили на буфет. В самой
же кухне было все ободрано до самого основания. Стояли лишь голые
стены. По крайней мере, утешала я себя, самая грязная и тяжелая работа
позади. Мы уже поставили новый отопительный котел, сделали разводку
по всему дому для теплого пола. Но на все эти переделки ушло вдвое
больше времени, чем я рассчитывала. Я даже начала паниковать. А вдруг
мы не успеем отремонтировать весь дом до моих родов? Материнский
инстинкт гнал меня вперед, и я все время торопила строителей, сводя их с
ума.
— Доброе утро, — поздоровался со мной Том, неожиданно возникнув
у меня за спиной. Волосы его еще топорщились, как всегда, после сна. —
Ну и денек у нас впереди! — промолвил он со вздохом. — Как настроение?
— Нервничаю, переживаю, гадаю…
— Появится ли в назначенное время Феликс, — закончили мы хором.
— Кофе будешь? — кивнула я на кипящий чайник.
— Спасибо, не откажусь. А когда твои прибывают? —
поинтересовался он и с отрешенным видом уставился в окно. Недавно мы
поменяли все окна в доме, а в гостиной установили огромные окна до
самого пола, из которых открывался просто потрясающий вид на сосновый
лес вдали и на фьорд внизу.
— О, все в самое разное время в течение дня. Я попросила Ма и Стар,
чтобы они подошли к служебному входу еще до начала концерта. Просто
для того, чтобы поздороваться и взглянуть друг на друга. — От одной
только мысли от предстоящей встречи все внутри меня забурлило в
радостном предвкушении. — Ну не идиотка ли я, а? Больше беспокоюсь о
том, как отреагируют родные и друзья на мое выступление, чем переживаю
из-за того, что потом скажут критики.
— И это вполне естественно, не вижу тут ничего идиотского. Но в
любом случае тебе будет проще. Исполнишь свою сольную партию в самом
начале концерта, а нам, всем остальным оркестрантам, еще потеть и потеть,
пока Феликс не отыграет последние аккорды «Героического концерта».
— Мне еще никогда не приходилось выступать перед такой огромной
аудиторией, — жалобно проговорила я. — Не говоря уже о том, чтобы
получать за это деньги.
— Все у тебя будет замечательно, не переживай! — убежденно
произнес Том. Хотя, когда я подавала ему чашку с кофе, успела заметить,
что он тоже нервничает. Что ж, сегодня для нас с братом действительно
очень важный, поистине судьбоносный день. Сейчас мы с ним чувствуем
себя так, как будущие родители, зачавшие некую новую музыкальную
субстанцию, и она вскоре должна будет явить себя всему миру. Сегодня
вечером мы с Томом будем присутствовать, как те гордые молодые
родители, при рождении своего музыкального чада.
— Не хочешь позвонить Феликсу и напомнить ему, что сегодня
вечером концерт? — спросил у меня Том.
— Нет. — Я уже заранее решила для себя, что никуда звонить не стану
и не буду никому и ничего напоминать. — Ему самому думать и
определяться с тем, как и что делать.
— Все верно, ему самому. — Том тяжело вздохнул. — Тогда я в душ.
Через двадцать минут будешь готова к отбытию?
— Да.
— Господи, только бы он опять чего не учудил и появился на месте
вовремя.
Внезапно до меня дошло, что, несмотря на все свои бурные протесты,
Том переживает за Феликса даже больше, чем я.
— Все будет хорошо, вот увидишь. Я знаю.
Однако, когда спустя два часа я заняла свое место в оркестре, чтобы
приступить к последней репетиции перед концертом, табурет перед роялем
был пуст. И прежняя моя уверенность тут же развеялась как дым. В
четверть одиннадцатого Эндрю Литтон объявил, что ждать больше нельзя.
Я крепко сжала горячими ладонями свой мобильник.
Нет, я не стану ему звонить. Ни за что!
Вильема пригласили занять за роялем место Феликса. Эндрю Литтон
вскинул вверх дирижерскую палочку, и в этот момент Том бросил на меня
затравленный взгляд.
— Как ты мог? Подонок! Подлец! — выругалась я себе под нос и тут
увидела, как Феликс мчится во весь опор по пустому залу, торопясь занять
свое место за роялем. Он был бледен как полотно, тяжело дышал.
— Знаю, мне здесь никто не поверит, — прохрипел он, поднимаясь по
ступенькам на сцену. — Но мой мопед, будь он трижды неладен, сломался
посреди дороги. Пришлось ловить попутку, чтобы добраться сюда. Я
приволок с собой даму, которая подобрала меня на обочине и любезно
согласилась подтвердить мое алиби. Ханна, я ведь говорю правду, так?
Сто с лишним пар глаз уставились в конец зала, куда тыкал
указательным пальцем Феликс. Там, у самых дверей, переминалась с ноги
на ногу женщина средних лет. Она явно чувствовала себя не в своей
тарелке.
— Ханна, скажите же им!
— Да, это правда. Его мопед сломался, и я подвезла его до города.
— Благодарю вас, Ханна. Билет на сегодняшний концерт будет ждать
вас в билетной кассе. — Феликс повернулся к оркестру и театрально
раскланялся. — Простите, что задержал вас и заставил немного
поволноваться. Но, как видите, в жизни случается всякое.
После репетиции я увидела, как Феликс, прислонившись к двери
артистической уборной, жадно курит сигарету. Подошла к нему.
— Привет, Алли. Мне жаль, что все так вышло. Хотя на сей раз вполне
благовидная причина для опоздания, правда?
— Да. Выпить хочешь?
— Нет, благодарю тебя, милая. Я ведь обещал, что сегодня вечером
буду вести себя образцово. Помнишь?
— Помню, конечно. Тем более впереди такое событие. Поразительное
событие. Ты не находишь? Четыре, вернее, все пять поколений
Халворсенов сойдутся на одной сцене.
— Или пять поколений Григов. Такое ведь тоже нельзя исключать, —
бросил в ответ Феликс, равнодушно пожав плечами.
— Я… Так ты все знал?
— Само собой. Анна уже на смертном одре рассказала Хорсту всю
правду, а также сообщила ему, где именно она хранила письма от Грига. В
свою очередь, Хорст посвятил меня в наши семейные тайны как раз
накануне моего отъезда в Париж на учебу. Я потом прочитал эти письма все
до единого. Занятная история, да?
Я была потрясена, каким обыденным тоном поведал мне Феликс о том,
что он знает обо всех скелетах в своих семейных шкафах.
— И ты ни разу не проговорился о том, что знаешь? Не поделился ни с
кем столь ценной информацией?
— Знаешь, некоторые секреты все же лучше хранить в секрете. Так я
думаю. А ты как считаешь, дорогая? Ведь тебе же, как никому другому,
хорошо известно, что не столь уж и важно, где и как ты появился на свет. И
от кого… Главное, кем ты станешь впоследствии. Удачи тебе на
концерте. — С этими словами Феликс коротко попрощался со мной
взмахом руки и исчез за дверью, ведущей со сцены.
В половине седьмого на мой мобильник пришло сообщение от Стар.
Они с Ма уже на месте и ждут меня. Я отыскала Тома в зеленой гостиной,
которая одновременно служила и комнатой отдыха для музыкантов, и мы
оба заторопились по коридору на выход. Я откровенно нервничала, еще не
вполне представляя себе, как стану знакомить своих родных с обретенным
братом-близнецом.
— Ма! — перешла я почти на бег, увидев издали знакомую фигуру.
Как всегда, сплошной французский шик. Безупречного кроя пиджак от
Шанель из буклированной ткани и строгая темно-синяя юбка.
— Алли, родная моя, как же я рада видеть тебя! — воскликнула она,
заключая меня в свои объятия. На меня пахнуло знакомым запахом ее
парфюма, который всегда ассоциировался в моей памяти с состоянием
покоя и чувством полнейшей безопасности.
— Привет, Стар! — обняла я сестру. — Замечательно, что смогла
вырваться к нам. — Я повернулась к Тому. Тот во все глаза таращился на
мою сестру. Как говорят в таких случаях, даже челюсть отвисла. — Прошу
любить и жаловать! Это Том, мой недавно обретенный брат.
Стар глянула на Тома и застенчиво улыбнулась.
— Здравствуйте, Том, — сказала она.
А я в это время толкнула брата локтем, чтобы он тоже что-то сказал в
ответ.
— Да, здравствуйте, — растерянно пробормотал он. — Безмерно
счастлив познакомиться с вами, Стар. А вы, наверное, Ма… То есть я хотел
сказать, Марина.
Я недовольно нахмурилась, глянув на Тома. Что это с ним такое
творится? Обычно он щедр на всякие любезности при знакомстве, но
сегодня его словно подменили. Я даже немного обиделась на него. Не
сумел представиться моим как положено. Что за дела!
— Мы тоже очень рады познакомиться с вами, Том, — откликнулась
Марина. — И спасибо вам, что заботились все эти месяцы об Алли.
— О, мы взаимно заботились друг о друге, — рассеянно ответствовал
Том, по-прежнему не сводя глаз со Стар.
В этот момент по громкоговорителю прозвучал сигнал для
оркестрантов занять свои места на сцене.
— К сожалению, нам пора. Увидимся после концерта прямо в фойе, —
сказала я и добавила: — Боже! Я так нервничаю. — Вздохнула и
расцеловала Ма и Стар.
— Все будет хорошо, милая, — приободрила меня Ма. — Все у тебя
получится как надо. Я уверена в этом.
— Спасибо! — Я помахала им рукой и заторопилась по коридору
вслед за Томом. — Ты что, язык проглотил? — набросилась я на него, когда
мы отошли чуть подальше.
— Боже мой! — восхищенно воскликнул Том. — Твоя сестра… Да она
же настоящая красавица. Согласна?
Больше ничего путного от него так и не удалось добиться. Я
проследовала за Томом на сцену и присоединилась к другим музыкантам,
приготовившимся выслушать последние указания и напутствия от Эндрю
Литтона.
* * *
— Как же я волнуюсь, — прошептала я Тому, когда ровно в семь
двадцать семь мы гуськом вышли на сцену и заняли свои места в оркестре.
Раздались громовые аплодисменты. — Он до сих пор трезв. А мне ведь
говорил, что ему лучше играется на пьяную голову.
Том издал короткий смешок, глянув на мое озабоченное лицо.
— Сказать по правде, мне искренне жаль Феликса. Бедолага! Вечно
ему не везет. Но ничего… Впереди у него все первое отделение плюс
антракт. Так что у нашего папаши еще есть время выправить ситуацию. А
сейчас, — Том тоже перешел на шепот, — гони прочь все свои страхи и
сомнения, Алли. Насладись в полной мере незабываемым, поистине
неповторимым моментом в семейной истории Халворсенов… Или
Григов… Люблю тебя, сестренка! — добавил он с широкой улыбкой, после
чего каждый из нас уселся на свое место.
Я расположилась среди духовиков. Через три минуты с небольшим
мне предстоит подняться со стула и сыграть на флейте первые четыре такта
«Утреннего настроения» Эдварда Грига. А ведь правильно сказал мне
Феликс. Какая разница, чья кровь течет в наших жилах? Главное — что я
появилась на свет, получила свыше драгоценный дар жизни, а уж дальше
мне самой решать, как распорядиться этим даром и собою тоже.
В зале погас свет. Публика затихла в ожидании. И в этот миг я
подумала обо всех тех, кто любил меня. И о тех дорогих моему сердцу
людях, которые сейчас сидят в этом притихшем зале, мысленно
подбадривая меня и заставляя двигаться вперед.
И тут я вспомнила слова Па Солта. «Именно в минуты слабости ты
обретешь свои главные силы». А ведь так оно и случилось. Потеряв
любимых, я стала только сильнее. А еще я вспомнила Тео, который научил
меня, как нужно любить другого человека. Сегодня рядом со мной —
увы! — нет ни Па Солта, ни Тео. Но я знаю, они будут гордиться мною,
наблюдая за моим выступлением с небес.
А потом я улыбнулась при мысли о том, что во мне зреет новая жизнь,
которая очень скоро заявит о себе во весь голос.
Я поднесла флейту к губам и начала играть. Для всех них.


Стар
7 декабря 2007 года
В зале погас свет. Я увидела, как моя сестра поднялась со своего
места. Летящий покрой черного концертного платья не скрывал ее заметно
округлившийся живот, в котором уже зрела новая жизнь. На какое-то
мгновение Алли закрыла глаза, словно молилась. Когда она поднесла
флейту к губам, чья-то рука коснулась моей руки и осторожно сжала ее. Я
знала, это Ма. Она даже на расстоянии улавливает любую, самую
малейшую вибрацию в наших настроениях и переживаниях.
И вот уже полилась, поплыла над залом прекрасная, знакомая мне с
самого раннего детства мелодия, под которую мы с сестрами взрослели
когда-то в Атлантисе. И я почувствовала, как с меня постепенно спадает
напряжение всех последних недель. Музыка словно омыла меня, подобно
живой воде. Я слушала и понимала, что сейчас Алли играет для всех, кого
она любила и кого потеряла. Но понимала и другое. Как даже после самой
долгой ночи восходит солнце и наступает новый день, так и ее
существование сейчас озарено новым светом зародившейся в ней жизни.
Вот оркестр присоединился к солирующей флейте, и прекрасная мелодия
достигла своего крещендо, ликующими звуками встречая наступление
этого нового дня. И я тоже почувствовала, как все во мне ликует и радуется.
Да, мое второе рождение доставило другим много горя. Со всем этим
мне еще предстоит разбираться, осмысливать, понимать. Но одно я уже
успела понять: любовь многолика и всякий раз проявляет себя по-разному.
В антракте мы с Ма отправились в бар. За бокалом шампанского к нам
присоединилась чета Фейлис-Кингс. Питер и Селия представились нам как
родители Тео. Глядя на то, как Питер бережно придерживает Селию за
талию, я подумала, что они сейчас очень похожи на юную парочку
влюбленных.
— За здоровье, — сказала Ма, чокаясь со мной. — Какой прекрасный
вечер, не правда ли?
— О да, — ответила я. — Замечательный вечер.
— Алли сыграла превосходно. Какая жалость, что остальные девочки
не смогли поприсутствовать здесь и лично насладиться ее игрой. И,
конечно, жаль, что ваш отец не услышал это.
Я увидела, как Ма сосредоточенно нахмурила лоб, погрузившись в
свои невеселые раздумья. Интересно, подумала я, какие еще тайны хранит
в себе эта женщина. А они ведь давят на нее, еще как давят. Одни мои
секреты чего стоят.
— Сиси так и не смогла ничего сделать? — вбросила пробный шар Ма.
— Нет, не смогла.
— Давно виделись с ней?
— Я в последние дни редко бываю дома.
Марина не стала прессовать меня и дальше. Знала, что это бесполезно.
Чья-то рука тронула меня за плечо. Я даже подпрыгнула от
неожиданности. Всегда реагирую подобным образом на внезапные
тактильные прикосновения. Питер нарушил повисшую паузу.
— Всем привет. — Он повернулся к Ма. — Так вы и есть та
знаменитая няня, которая вырастила Алли с пеленок?
— Да, это я, — ответила Ма.
— Великолепно справились со своей работой, — великодушно заметил
Питер.
— О, в этом нет моей заслуги, — скромно ответствовала Ма. — Алли
сама по себе прекрасная девочка. Впрочем, я могу гордиться всеми своими
девочками.
— А вы, значит, одна из сестер Алли? Знаменитые сестры Деплеси. —
Питер перевел свои глаза-буравчики на меня.
— Да.
— Как вас зовут?
— Стар.
— И какой ваш порядковый номер?
— Третий.
— Интересно-интересно! — Он снова глянул на меня. — Я тоже у себя
в семье значился под номером три. Нас никогда не слушают и никогда не
слышат, правда?
Я промолчала.
— Но готов поспорить на что угодно, в вашей головке крутится много
чего. Я прав? Во всяком случае, в моей голове было полно всякого.
Конечно, он прав. Но я лишь молча пожала плечами в ответ. Не
собираюсь я ничего ему рассказывать.
— Алли — совершенно уникальное создание. Мы оба многому
научились у нее, — вступила в разговор Селия, одарив меня
доброжелательной улыбкой, видно намеренно решив поменять тему.
Наверняка она приняла мою молчаливую реакцию на слова Питера как
некое внутреннее противление ему. Хотя на самом деле никакой мысленной
борьбы с Питером я не затевала. Просто у меня привычка такая —
отмалчиваться, что многих раздражает и даже порой выводит из себя.
— Это точно, — немедленно откликнулся Питер. — А в скором
будущем мы станем бабушкой и дедушкой. Какой чудесный подарок, Стар,
преподнесла нам ваша сестра! Но на сей раз я собираюсь быть рядом,
проводить как можно больше времени с нашей малюткой. Жизнь чертовски
коротка, чтобы тратить ее на всякую ерунду, верно?
Прозвенел звонок, приглашающий зрителей на второе отделение
концерта. Все в баре быстро осушили свои бокалы до дна и заторопились в
зал. Мы тоже потянулись вслед за остальными на свои места. Алли уже
успела кое-что сообщить мне по электронной почте о своих находках и
открытиях, сделанных ею в Норвегии. Пока Феликс Халворсен шел к
сцене, я пристально разглядывала его. В конце концов решила, что,
несмотря на столь близкое родство, Алли совсем не похожа на своего отца.
Я также успела заметить, что походка у него неровная, его слегка
пошатывает из стороны в сторону. Неужели пьян? — мелькнуло у меня. И
тут же мысленно взмолилась, чтобы я ошиблась. Со слов Алли, я прекрасно
понимала, как много значит сегодняшний концерт для нее и для Тома, ее
обретенного брата-близнеца. Кстати, Том понравился мне с первого же
взгляда, с того самого момента, как нас познакомили.
Но вот Феликс поднес пальцы к клавишам и на какой-то миг замер в
этой позе. И я буквально кожей почувствовала, как все в зале, включая
меня, затаили дыхание. Напряжение спало лишь тогда, когда из-под его
пальцев зазвучали первые аккорды «Героического концерта», который
сегодня впервые исполняется на публике. Как указано в программке, спустя
шестьдесят восемь лет после того, как он был написан. Следующие
полчаса все мы, слушатели, присутствовавшие на концерте, получили
возможность приобщиться к необыкновенно прекрасной музыке в столь же
необыкновенно виртуозном исполнении. На наших глазах творилась самая
настоящая магия высокого искусства, когда воедино слились гений
композитора и мастерство интерпретатора. Отец и сын предстали перед
публикой на равных.
Сердце мое переполнял восторг, душа устремилась вслед за
чарующими звуками ввысь, и я даже разглядела некие проблески
собственного будущего. Музыка — это любовь, которая ищет свой голос,
вспомнила я слова Льва Толстого и тихо повторила их про себя.
Получается, что и мне тоже надо искать свой голос. А потом еще обрести
смелость и начать говорить этим голосом.
Заслуженный шквал аплодисментов в конце выступления. Публика
стоя приветствовала премьерное исполнение концерта. Неутихающие
крики «браво!» и «бис!», переходящие в овации. Феликс отвешивал поклон
за поклоном, потом поманил к себе из оркестра сына и дочь. Немного
успокоил зал, после чего сказал, что посвящает свое сегодняшнее
выступление покойному отцу, сыну и дочери.
Красивый жест! И лишнее доказательство того, что любой человек
может подняться с колен и двигаться вперед. Изменить, как бы это ни было
трудно, себя и свою жизнь так, чтобы и другие тоже приняли тебя и твою
новую жизнь.
Слушатели стали медленно подниматься со своих мест. Ма легонько
тронула меня за плечо и что-то сказала.
Я рассеянно кивнула в ответ, не вникая в смысл ее слов, а лишь
пробормотала, что увидимся в фойе. И осталась сидеть на своем месте.
Одна. Погруженная в свои мысли. Краем глаза я видела, как по проходу
мимо меня сплошным потоком идут зрители, направляясь к выходу. И тут
мое внимание привлекла знакомая фигура.
Сердце затрепетало, забилось в груди. Меня словно подбросила с
места какая-то неведомая сила, и я ринулась по пустому залу к зрителям,
столпившимся на выходе. Отчаянно вглядывалась в лица, тщетно искала в
толпе знакомые черты лица. Нет, я не могла ошибиться! Это был он, точно
он…
Я пулей пронеслась по фойе и выскочила на улицу. Холодный
декабрьский воздух обжег лицо. Какое-то время я оцепенело стояла
посреди тротуара в безумной надежде увидеть его снова. Я не могла
обознаться, не могла, твердила я про себя, понимая, что знакомая фигура
исчезла бесследно.

люсинда райли