Пролетая над Землёй

                «Странную тучу принесло с моря к
                концу дня…» Глава 25

    … И вот пришла ночь. Земля только входила в перигелий, а искрящиеся ветры уже слетались со всей Системы. Сейчас, в начале января, когда стужа сковала полюс, произойдёт самое важное и таинственное – смена вахты ветров. Надо успеть, пока орбита максимально приближена и сходятся звёзды. Державный Эол отдавал собственных детей людям. Солнце сделало своё дело за сто пятьдесят миллионов километров, вцепилось в Экватор, подняло из океана армаду водной пыли и погнало её от циркуляции к циркуляции на застывший Норд; там всё и случилось…

    Вздымать бури на Марсе или носиться по Сатурну со скоростью семьсот узлов – мало радости. Такие объекты молчаливы. Поэтому приведённые к присяге ветры с нетерпением ждали очереди освежить эту беспокойную Землю. Прибывали с зенита, со стороны Малой медведицы, стремительно соскакивая с орбит подопечных планет, далёких и близких – с красного Юпитера, белой Венеры, синего Нептуна; напирали, дышали в спину друг другу бури, штормы, ураганы, тайфуны, самый мягкий из ветров – зефир, самый редкий и божественный – камикадзе, ещё я – переменчивый бриз. Последним ворвался солнечный ветер и дал отмашку, развернув над снежным куполом оцепеневшей планеты авроровый муар, струясь алмазным сиянием. Небо стало ниже, набухло; воздух вдруг потяжелел, налившись инопланетными вихрями, и покатился неторопливо и торжественно спокойным антициклоном вниз, к нулевой параллели, раздавая по дороге муссоны и пассаты, не давая увянуть розе ветров. Ветры накачиваются под пробку энергией Солнца и поглаживают древнюю планету, благословлённую Гелиосом. Но самые неукротимые и мятежные из нас уходят в океаны.

    Ветхозаветные пассаты не чужды теплу и греют кости между тропиком Рака и Козерога, вспоминают Атлантиду и Гиперборею. Их покладистый характер не тревожит океаны, а охотно отдаёт свою живую силу парусам. Но паруса считают этот ветер собственной добычей, пойманной ими грубым полотном. Человек хитёр. Легко обращаясь с логикой, умея наблюдать и делать выводы, он загнал ветры в ловушку. Вначале, с тем чтобы угодить и привлечь фортуну, назвал кусок ткани ветрилом. Потом выждал, присмотрелся и составил таблицы, разложив там всё по полкам. Три балла – паруса наполнены, ход 3 – 4 узла, на море крупная рябь. Семь баллов – корабль несёт брамсель и марсель в два рифа, скорость ветра – 14 м/сек. Одиннадцать – одни штормовые стаксели. При двенадцати корабль не может нести парусов – ураган.

    Но хуже того зеркальный штиль. Смерть под пустым ветрилом в алом закате. И ничего не попишешь. Не дотягивались северо-восточные живительные пассаты за тридцатый градус, туда, где господствовал Азорский антициклон. Не то чтобы люди не знали о нём, но это был наиболее короткий путь в только что открытые земли. Сколько табунов покоится на атлантическом дне в Конских широтах, одному Посейдону известно. Лошадей везли из Европы покорять Новый Свет, но обвисали паруса в безветрии, подводилась черта под провизией и животных выталкивали за борт из очереди к бочке с водой. Что ж, человек сильнее. Свирепый бог безжалостно принимает жертвоприношения человеческой алчности.

    Особенно неутомимые сквозняки уносятся ещё дальше, на Западный перенос, иначе говоря, к ревущим сороковым. Их так прямо и называют – Западные ветрА. Именно так, с ударением на последнюю букву говорят моряки. Имеют право, потому что больше эти ветры никому и не нужны. Как только каперы(1) пронюхали, что по самой кромке Южной земли(2) безостановочно носится ветреный сорвиголова, то сразу взяли его в оборот и оседлали. В Австралии тут же стали плодиться мериносы, в Китае расти чай, а владычице морей понадобилось и то, и другое. И начались гонки клиперов. Но дело в том, что против Западных ветров никому не пробиться, и забег проходил только в одном направлении – восточном. Кругосветное путешествие в пять месяцев через гибельный пролив(3) вдоль Огненной земли – то ещё удовольствие. Пятидесятые широты не зря прозваны неистовыми. Прошедшие этим путём матросы становились дерзкими и шальными, плюющими на сухопутные условности и безудержными в попойках и бесчинствах по прибытии в родной порт. Но многим было и не суждено уже вернуться в Плимут, а последнее, что успевали увидеть уходящие в пучину моряки – пляшущие огни на ноках рей(4).

    Впрочем, есть один молчаливый попутчик, никогда не расстающийся с дикими ветрами. Странствующий альбатрос привязан к этим местам навеки, и смысл его существования – наперекор всему прорываться на Запад, штурмуя восходящие потоки. Говорят, что это души тех моряков. Кто знает.

    Меня давно тянет туда, но я ещё юн по космическим меркам и слишком уж от берега не отрываюсь. Я выбрал себе небольшой островок в Тирренском море и считаю его своим. Это как раз недалеко от того места где свирепствовали Сцилла и Харибда, однако, всё это уже кануло в лету. Дело бриза – баловать публику на променаде свежестью с моря, когда зной раскаляет увитые плющом террасы. На ночь мы уходим прочь от суши, набираться сил в открытых водах. Нет, я не забираюсь далеко и люблю на рассвете посещать людей через распахнутые окна, шёлковая занавеска не преграда. Смешно. Можно свернуться у изголовья на тёплой ото сна подушке и присоединиться к спящему.

    И вот, ритм его дыхания уже сливается с прибоем. Пульс начинает биться в такт с перекатывающейся галькой … сон мечется и незадолго до восхода отлетает, отступая перед шелестом виноградных листьев, перечёркивающим безмятежность. Человек встаёт и уходит в бухту. Я его понимаю. Предрассветная волна хороша как девственница. Глупая и холодная. Поэтому ты подчиняешь её себе и согреваешь собственным телом. А потом она уже принимает тебя и уносит в стонущее море. Навстречу заре плыть легко. Солнце поднимается, бьёт по глазам, туманит разум, застилая горизонт, и тебе кажется, что ты неиссякаем… Мускулы рук и ног охлаждаются открывающейся зелёной глубиной. И тут важно не потерять голову. Хотя это, конечно, не просто. Даже не пробуйте заигрывать с набегающей волной. Она уже вошла в силу и не пощадит. Подстройтесь под неё, войдите в резонанс и вдохните полной грудью соленый запах, да трепет её рождающей бездны. Рассветное море приносит мраморную прохладу.

    Сверху я люблю наблюдать за человеческой тщетой. Самые неприкаянные из людей упорно бегут от земли, как будто вот эта утлая шаланда с куском парусины вдыхает в них новую жизнь. Море рождает ощущение бессмертия. Конечно, рано утром, ещё до восхода солнца, я подхватываю их и с удовольствием уношу поближе к горизонту. С берега горизонт кажется близким и этих оптимистов тянет к нему необъяснимо. Ну, пусть их. Потом я стихаю и начинаю рассматривать всё с высоты. Забавно. Они копошатся на борту, в этом своём маленьком мире. Хотя думают, что вот здесь они бесконечно свободны. Ну, что ж, с натяжкой с этим можно согласиться. Во всяком случае, мне они не доставляют хлопот и занимаются сосредоточенно делом – кто-то безуспешно пытается поймать голубого тунца, а кто-то просто перебирает стихшие паруса и смотрит вдаль, как будто желает получить ответы. Какие ответы? Вот сейчас, к вечеру, я скисну, потом начну заходить с берега и у них появятся вопросы. Как вернуться к жене и детям. Чудаки. Теперь вам придётся меня ловить, упрашивать и напрягать мускулы, ворочая гиком. Я одного из них подслушал на вечерней заре. Его мысли оказались мне понятны и притягивали своей ясностью.

    «…я подставляю лицо и с тоской смотрю в сторону берега, пытаясь уловить малейшее дуновение ветра. …когда мой парусник полностью обездвижен и бесцельно переваливается с борта на борт под палящим солнцем, когда брякает обвисший и ставший бесполезным такелаж, когда ты с мольбой поднимаешь глаза к небу или плюхаешься с транца в неживую морскую субстанцию, не приносящую облегчения измученному телу, когда скребёшь грязным ногтем деревянный румпель и вновь с мольбой глядишь в небо...
Солнце уже начинает клониться к закату и тут...Сначала щекой ты ощущаешь едва различимое дуновение, паруса ещё не догадываются, но ты уже точно знаешь, что ОН пришёл. Вот уже и паруса начинают наполняться этим спасительным ветром, экипаж подтягивает фалы и шкоты...парусник, будто проснувшись от тяжёлого сна, набирает ход.
Благодарю тебя, живительный вечерний бриз!»
    Это он обо мне. Ну, что ж, поехали бродяга, я отвезу тебя на землю обетованную.

    Осенним полуднем мористый простор пока что дышит зноем, но уже срывались с него пенные клочья, а горизонт сливался в бесконечную высь, синь блекла, и прозрачные краски проступали еще больше; море странно белело. Ветер, нагулявшийся на воле, рвётся к берегу. Над водой я вытворял что хотел. Взмывал под небеса, гонял облака, вертел лодки, катал на себе крикливых чаек, расправляя им крылья и продувая перья. Даже ночью не стихал, по молодости бесшабашной не разбирая дорог. А кто мне может быть указом?

    Но захотелось к зеленому взморью, отдохнуть в апельсиновой роще, постелиться по траве. Так бывает. Или стихнуть в кронах ливанских кедров, отдышаться там, пропитаться хвоей и опять гулять в безумных далях. Скоро похолодает, нависнут тучи, вспарываемые призрачным мерцанием, хлынут дожди и придет суровый норд-ост, родственник, конечно, но не помилует, надает по щекам и заставит гонять стылые волны. А зимой здесь какие развлечения? Разве что рыбакам досадить ледяными брызгами или город южный забросать снегом нечаянно, на день-два. Вот тогда понесся я, напрочь просоленный, к берегу, пока ещё оживлённому и отчаянно привлекательному, где в сумерках исполняет свой золотой танец огненная саламандра. Подошло время можжевеловой охоты. Выдавливаешь смолу из теплых стволов, добавишь морской соли, затем только наблюдай, как люди в истоме закрывают глаза, простирая руки навстречу исцеляющим фитонцидам. И чувствуют, что они не одиноки. Что с каждым из них я. Мне это льстит.

    … Так прожигает жизнь свою легкомысленный бриз на восставшем из пепла острове. Мечется без конца между водным миром да скалистым побережьем и не знает покоя. Стихнет только перед самым рассветом, плененный в который раз уже загорающимся небосклоном, подпалившим и море, не отпуская его от себя ни на миг. Потом, в полдень, взовьётся в синесквозное небо и опять улетит, вернувшись на закате к подножию уснувшего вулкана. Там, выше, уже другие стихии разгуливают, не от мира сего, мрачные и нелюдимые, собственной средой околдованные…

                «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла … город» Глава 25

1 пираты
2 Антарктида
3 пролив Дрейка
4 огни святого Эльма