принятие

Принятие
(не особо терапевтическая сказка для самых взрослых)
 
В далеком советском и, как сейчас принято считать, счастливом детстве Иннокентий Борисович Огурцов (пока можно просто Кеша) посмотрел телефильм «Собака на сене».
Нет, ни пылкий Теодоро, ни красавица Диана, ни даже хитрец Тристан не пленили его детское воображение.
Его героями стали маркиз Рикардо и граф Федерико.
Как же горячо пел маркиз:
 
Что проку в этих скучных стариканах?
Смешон не первой свежести жених.
Судьба ласкает молодых и рьяных,
Весь мир для них, весь мир для них,
Весь мир для них… па-ра-па-па-там…
 
А пожилой – так казалось тогда Кеше – граф Федерико тихо, но настойчиво ему отвечал:
 
Что проку в этих молодых мужчинах? –
Скажу я сам себе наедине.
Видней мужская красота в морщинах
И в седине, и в седине, и в се-ди-не…
 
Кеша твердо решил: когда он вырастет, непременно станет покорителем девичьих сердец, точно таким же, как и его кумир – маркиз Рикардо.
Годы шли, Кеша не был обделен знаками внимания: в старших классах девочки широко улыбались ему, позже, в институте, студентки младших курсов улыбались ему еще шире, а студентки-старшекурсницы – те так просто хохотали над его шутками, закидывая голову назад так, что можно было увидеть белоснежные коренные зубы.
При этом Кеша не торопился отвечать взаимностью ни одной из них – он обожал всех. Внутри звучал голос маркиза Рикардо:
 
Слепой Амур, в меня пустил стрелу ты,
И закипела молодая кровь.
Я не намерен ждать ни полминуты:
Пришла любовь…
 
Кешина кровь кипела, но все это до поры до времени – нашлась крышка и на Кешин котелок.
А что, Кеша не был против, его невеста тоже, родители с обеих сторон восьмью руками за, а согласие, как учили в институте на лекциях по диамату, «есть продукт непротивления сторон».
Время было непростое, Кеша работал мастером на заводе, жена сидела в декрете с маленьким сыном, в общем, всё как у всех.
Время от времени маркиз Рикардо заводил свою серенаду, Кеша его внимательно слушал, но молодой человек был аккуратный и рассудительный, в общем, никто над Кешей, как говорят в народе, со свечкой не стоял.
А народ у нас зря не скажет.
Так прошло лет пятнадцать. Иннокентия (без пяти минут Борисыча) значительно повысили на производстве, сын рос, – живи и радуйся.
И тут вот что произошло: голос маркиза Рикардо стал каким-то не таким звонким, и где-то вдалеке, на заднем, очень далеком плане стал появляться голос графа Федерико.
Господи, причудится же такое.
А нет, не причудилось, и от этого Иннокентию стало не по себе. Как-то в выходной день он почему-то остро почувствовал, что вот-вот умрет. Перепугал родителей и жену, но его страхи не разделила бригада скорой помощи, прибывшая по вызову.
Через полчаса старый, опытный с виду, врач перестал проклинать Кешу за ложный вызов и, улучив с ним минуту наедине, выдал диагноз: «Это нервное, тебе надо к психиатру».
Надо так надо, но для начала Кеша решил поговорить с отцом Огурцовым, на тот момент старшим. Дело было деликатное, а батю Огурцов почитал.
Он выбрал время, завел разговор о том о сем. Но вот насущные темы были обсуждены, и в воздухе повисла пауза.
После чего Огурцов-старший задал прямой вопрос:
– Ты, Кеша, чего спросить-то хочешь?
– Старею я, бать, вот чего, мне уже сороковник скоро, жизни осталось немного. – Помолчал, потом спросил: – Расскажи мне о своей жизни, прямо с самого детства, – и увидел как в глазах отца возникает какая-то тень, и тень эта Кешу испугала.
– А чего рассказывать: война, эвакуация, жрали жмых, вернулись, а немец все сжег. Выкопали землянку, семь лет жили в ней. Потом армия, там кормили три раза в день. Как вернулся – шесть лет в общаге, потом… не надо тебе этого, Кеша, живи ты себе спокойно. И запомни: не думай, как умереть, а думай, как впереть, – вот и вся тебе мудрость.
Кеша вдруг ясно понял, что батя здесь и там одновременно. Рядом с ним – и в землянке, из которой батя так и не выбрался.
 
Дорогой дружок!.. (Обращаюсь так потому, что у нас формат сказки.) Дорогой дружок, ты, может быть, мне не поверишь, но я помню те времена, когда в психоневрологических диспансерах врачи лечили пациентов с тяжелыми психоневрологическими заболеваниями, а не лица с нарушениями личных границ, ограничениями ресурса и тех, кто не в моменте.
Поэтому с Иннокентием там обошлись сухо, но по секрету отправили к психотерапевту, который принимал за углом за пару долларов (да, да, были и такие расценки) в час.
Думаю, что после этого половина из вас перестанет читать эту сказку, считая, что автор совсем заврался, дело ваше, но…
Сказка ложь, да в ней намек…
 
После посещения психотерапевта болезни ушли, но в голове стал звучать постоянный дуэт. Ну вот, например: встал с утра бодрый, энергичный – маркиз Рикардо, а к вечеру – граф Федерико, ну и наоборот: с утра – граф Федерико, к вечеру выпили с коллегами – маркиз Рикардо.
Не жизнь, а сплошные американские горки.
 
Время шло, дела шли неплохо, сын женился, родилась внучка,
Огурцов с супругой в ней души не чаяли, – идиллия, одним словом.
Пока мадам Огурцова вживалась в роль молодой бабушки, которая ни в чем не уступит снохе-неумехе, Огурцов стал чувствовать легкую позаброшенность, что ли, да чего уж там, скажем честно – наш Иннокентий Борисыч захандрил.
 
Маркиз Рикардо остался в прошлом, да и граф Федерико стал появляться все реже и реже.
Нет, Огурцов поначалу даже острил, мол, «ничего, что сам дедушка, плохо, что сплю с бабушкой», но когда внучка ткнула ему пальцем в глаз и внятно произнесла слово «дед», вот тут Огурцову стало не по себе.
Он решил действовать.
Через десять лет Иннокентий Борисович был очень востребованным психологом с обширной практикой, клиенты были расписаны на месяцы вперед, на стенах шикарного кабинета висели дипломы о высшем профильном и непрофильном образовании, другие дипломы говорили об участии во всевозможных тренингах и семинарах, третьи дипломы с непонятными буквами говорили о том, что их обладатель обладает некими тайными знаниями.
Не было только магического шара и гадального черепа, но Огурцов никогда не любил китч.
Иннокентий Борисович проработал все детские обиды, особенно те, которые он и не помнил, и сейчас прорабатывал обиды прадеда с материнской стороны (выяснилось – прадед обижался, когда наливали не по рубец стакана), но была одна проблема: граф и маркиз молчали как рыбы!
Иннокентий Борисович думал о принятии этого нового состояния, прикидывая возможные стадии проживания, откаты и дисперсии фаз.
Но жизнь полна сюрпризов: следующим утром Иннокентий Борисович зашел в небольшой тамбур частной клиники и обнаружил что на единственной лавочке расположилась женщина лет тридцати пяти и, грациозно положив ногу на ногу, надевала бахилы.
Женщина подняла голову и одарила Иннокентия Борисовича широкой обольстительной улыбкой.
Иннокентий Борисович воображаемо втянул куда-то вовнутрь невоображаемое пузцо и обольстительно, как он думал, улыбнулся в ответ.
Бесследно пропавшие граф и маркиз вдруг грянули заздравную…
Иннокентий Борисович внутренне возликовал: «К четям, к чертям это принятие, прав был батя, ай спасибо», – и не сразу расслышал, как женщина сказала: «Давайте я вам помогу надеть бахилы. Пожилым трудно...»
(Тут должна быть долгая пауза.)
Только тренированная сотнями часов личной терапии, прошедшая через горнило супервизий и интервизий психика удержала Иннокентия Борисовича от практически неудержимого желания рассказать женщине все вариации на тему бахил, возраста и вообще…
Как борец, практически проигравший схватку, уходит от рокового захвата, Иннокентий Борисович Огурцов вышел в диссоциированное состояние и увидел со стороны узкий тамбур, пожилого мужчину с протянутой ногой, бормочущего дежурное: «Спасибо, дочка», и молодую женщину, заботливо надевающую ему бахилы.
Это было принятие – окончательное и бесповоротное.
При других обстоятельствах это назвали бы безоговорочной капитуляцией.
 
Откуда-то издалека, из необъятной сини, за этой картиной наблюдали трое:
«Вот это, я понимаю, принятие у Борисыча, как пыльным мешком по голове. Коблер-Росс такое и не снилось», – задумчиво говорил маркиз Рикардо.
«Ну все, распробовал Огурцов вторичные выгоды, теперь его за уши не оттащишь», – по-стариковски брюзжал граф Федерико.
«Вот Кеша, вот молодца, помнит отцову науку, на жалость решил ловить», – посмеивался Огурцов-старший.
«Кеша, визитку-то ей дай, олух, ну, не выгорит – возьмешь ее в терапию, заработаешь».
 
«Домой поеду на трамвае, и пусть только попробуют не уступить место, потом пойду в поликлинику, заведу карточку, оттуда в аптеку», – строил коварные планы Огурцов, по-стариковски степенно вплывая в двери клиники.