Покаяние. Роман, Глава 25

XXV

Уже скоро  исполнится уже три месяца того «медового месяца» и «райского наслаждения», которое испытывали двое в «заброшенном» от большинства людских глаз и цивилизации, по большому счёту, в этом чудном и во многом неведомом для людей, живущих в цивилизованном, со всеми удобствами, супермаркетами и другими благами, занесённые в эпоху сближения с западом, мире, когда была разрушена Берлинская стена и Советский Союз, вернее сказать руководство, его верхушка решила повернуться лицом в демократии, а позже с высоких трибун руководитель одной из самых мощных держав, сдерживающей ранее монополию и полицейский беспредел во всём мире, кричал; «Господи, благослови Америку!..»
Кроха заметно пополнела и причиной тому был здоровый образ жизни, достаточно хорошее питание, множество фруктов, но главное – это душевная гармония с окружающим миром, гармония в отношениях с человеком, с которым, казалось она была знакома целую вечность и знает его уже не хуже, чем себя, но и её интересное положение, которое и способствовало тому, что она хорошела. Она просыпалась с улыбкой и ложилась, в объятьях с тем, кто был ей дорог, с улыбкой. Она радовалась каждому дню и каждой мелочи, цветку, ветерку, утренней росе на постепенно остывающей уже за ночь луговой траве и ресницах любимого человека, когда они гоняли на «Максимке», их верном трёхколёсном коне ночью, и порой задерживались где-то в степи до, «пробирающего до нитки»  рассвета. Она радовалась жизни и тому, что тот кошмар, в котором она провела без малого год своей молодой цветущей молодости в семейных узах, наконец-то закончилась и она хотела его забыть, как страшный сон. Она была безмерно счастлива с этим мужчиной, который был для неё любимым, единственным, верным и надёжным другом и, порою, даже строгим отцом, отчитывающий свою непослушную дочь, которую звал Крохой, а она просто горела желанием, чтобы он её, как можно быстрее наказал… или страстными поцелуями, с крепкими объятиями, или, «не отпустив её погулять», наказывал провождением всего вечернего и ночного времени суток в «хижине Рыжей Бороды», в объятиях с ним, с тем, кто был дорог ей и она была безумно счастлива с ним.
Временами в ней проявлялась некая капризность, нервозность и другие признаки, которые Кириллу, как отцу двух детей, были знакомы на примере его жены. Он в свою очередь старался на этом не концентрировать внимание, чтобы не создавать конфликтную ситуацию.
Как-то Катя сказала:
– Малыш, ты как смотришь, чтобы мать моя приехала с отчимом сюда? Ты не будешь против, если они немного обворуют нас, обнесут два-три дерева Джонатана?
– Да, хоть десять. Для тёщи мне этого добра не жалко, – ты, наверное, хочешь сказать, что ожидаешь от меня ребёнка?
– А ты бы хотел этого?
– Чего, ребёнка или чтобы ты сказала? – вопросом на вопрос ответил Кирилл.
– Для меня главное – первое. А второе, я могу говорить, а могу и не говорить. Я же не маленькая девочка, замужем побывала, за поступки умею отвечать. А ты, как?
– Что, как? – не понял Кир.
– Отвечать за поступки… Или ты не при делах? Признаешь себя отцом неродившегося ребенка?
– Конечно! Я же тебе уже говорил.
– Я подумала, а вдруг уже передумал. И он в безотцовщине будет жить, да? Ты же никогда не решишься на… Но я всё равно его буду рожать, воспитывать и любить, так и знай.
– Знаю! Я не отказываюсь и буду стараться заботиться о нём. Прости, не легко мне сделать решительный шаг. Считай меня тряпкой, но это очень серьёзный шаг. Да и боюсь тебе жизнь всю испортить, если уже этого не сделал…
– Я тебя сейчас ударю! Нет, я тебя прибью за такие слова. Испортить… Я только жить начала здесь и с тобой, а ты…
– Успокойся, пожалуйста! – Кирилл крепко обнял кроху, прижал к себе, как капризную дочь, – не буду больше. Ты хотела позвонить маме и пригласить в гости?! Пусть приезжает. Всю жизнь не будешь прятаться, когда-то придётся и познакомиться.
– Да?! – резко оторвав пригнутую к груди Малыша голову, повернуло улыбающееся лицо, со слезинками в уголках глаз, – правда?! Поедем вечером на переговорный пункт, я позвоню, ага?!
– Хорошо, поедем. Она знает, что твой бойфренд бородатый? Я же её сбривать не хотел…
– Знает. Я ей о тебе рассказывала. И думаю, что ты ей понравишься. Вы с ней почти одногодки… – Кроха прищурила свои зелёные глаза и от этого выражение лица стало презрительно-испытывающим и высказывало желание понять реакцию собеседника на сказанное.
– Главное, не понравиться, а чтобы не убила и, чтобы не проклинала. Уверен, что она красивая, такая же, как ты. Похожа на маму?
– Как две капли слезы!
– Росы, может?
– И росы тоже, – утвердительно ответила Катюша, – но характер у меня, видимо, папин, бунтовской и вспыльчивый. А мама спокойная, степенная женщина.
На том и порешили. Вечером съездила на переговорный пункт в райцентр и заодно затоварились продуктами и товарами первой необходимости. Мать собиралась приехать через пару дней, в выходной день. Обговорили, в какое время лучше приехать и как лучше ехать, чтобы не заплутать.

Хоть и старался Кирилл быть спокойным, это у него плохо получалось. Когда знакомился со своей настоящей тёщей, матерью жены, то волнение было, но не настолько переживал. А теперь было совершенно другие обстоятельства. Мало того, что он до сих пор был женатым и ещё дочь носит под сердцем его ребёнка.
Сожитель матери Крохи, хоть и приехал в назначенное время, но задолго до этого, то сама Кроха, то Малыш, проходили полсотни метров до развилки дорог, откуда можно было видеть дорогу, по которой должны были приехать гости, далее, чем на один квартал сада. Всё же надежда была, что водитель опытный и найдёт дорогу, которую подробно объясняла Кроха по телефону и маме и ему, её отчиму.
Гости прикатили на «Ладе», «шестёрке» цвета «баклажан», не новой, но в хорошем состоянии. Первой, улыбаясь, вышла пассажирка, женщина лет 40-45, а может быть и моложе. Она действительна была недурна собою и такие женщины, в случае развода с предыдущем браке, точно долго одинокими остаться никак не могут, уж очень броская, в хорошем смысле внешность. И одета она была явно не так, как бы требовало этого то обстоятельство, что придётся ходить по уже изрядно заросшим рядам сада и срывать с деревьев яблоки.
Возможно, что Кроха об этом догадывалась, а потому заранее попросила Кира и они вдвоём нарвали пару ящиков яблок. Но и при этом понимали, раз в такую даль люди гнали машину, то нужно было им помочь, хотя бы ещё столько нарвать. На таможне, возможно, придётся с таможенниками поделиться, чтоб не было проблем с оформлением и пересечением пункта пропуска на одной и другой стороне границы.
– Далеко вы забрались, дети мои! – не «снимая» улыбки с лица, а у неё улыбались и глаза, и губы, возможно с желанием чуток поддеть этим будущего зятя, если таковое когда-нибудь случится, – ну показывайте, где вы живёте, где ваши хоромы.
– А вот они, перед вами, – в тон маме-красотке ответил Кирилл, с лёгкой, напускной улыбкой, так как был в большом напряжении, – проходите гости дорогие или на воздухе чай попьём? – Последнее обращение больше было направленно в адрес не гостей, а хозяйки «апартаментов».
Кирилл и Катя переглянулись и без слов поняв друг друга, что лучше посидеть на улице, у костра, чем в не очень привлекательной обстановке домика. Катя обняла сдержанно мать и после этого познакомила:
– Мам, знакомься, это Кирилл…
– Лидия Васильевна, – протягивая руку для рукопожатия, добавила, – можно просто, Лида, тем более что мне представили вас только по имени.
– Очень приятно! – еле успел выпалить Кирилл, как наступил черёд Крохи.
– Ой, мам, ну не будем фамильярничать, Кирилл – Лида. Замётано?! И на «ты», добро? – Кроха по-боевому взяла бразды управления обстановкой в свои руки.
Хозяин автомобиля долго и скрупулёзно возился в салоне, а потом неспешно и важно подошёл и протянул Кириллу руку:
– Я, Фёдор, Фёдор Иванович, муж Лидии Васильевны.
– Кирилл, – коротко ответил Малыш, пожав гостю крепко руку.
– Кирюша, приглашай гостей к костру, рассаживай. Сейчас чаю попьём, я мигом… – Катя метнулась в кирпичную хижину, привычно одной рукой отдёрнув «вверь» из ковровой дорожки.
Кирилл даже вздрогнув от того, что его Катюша так давно уже не звала, всё Малыш да Малыш… Так как гости были обеты в светские одежды, то Кириллу пришлось посуетиться, чтобы замостить импровизированные кресла из пней, для того, чтобы без опаски можно было на них присесть. Наступила тишина. Гости испытывающе смотрели друг на друга, а потом Лидия тихо и сразу в упор спросила того, кто мог бы, при стечении определенных обстоятельств, как минимум по возрасту, стать ей даже любовником, но стал тем же, но для её дочери:
– Кирилл, вы знаете, Катя, моя дочь доверчивая и однажды уже за это поплатилась. Она – не подарок, может и дерзить, и быть ласковой, но я не об этом. Я её об одном прошу, не обижайте её, пожалуйста. Она ещё жить не жила, а уже столько пережито, что кому-то на всю оставшуюся хватит. Берегите её, она у меня одна. И, как я понимаю, она вас любит. Не делайте ей больно…
– Лида, Катя – необыкновенная девушка, я ею очень дорожу и в обиду не дам, и сам не обижу. Пока она рядом со мной, с ней ничего плохого не случится.
– Она же ребёнка ждёт?! – увидев удивлённое лицо Кирилла, добавила, – я же женщина, вижу всё, да и душой это почувствовала. Давай на «ты»?! Не против, – Кирилл только мотнул утвердительно головой, – то, что вы живёте, можно сказать гражданским браком, это я понимаю, но, когда появится ребёнок, что будет? У тебя же семья? Что ты бросишь тех детей, ради этого? Не поверю…
– Никого я бросать и не думаю. Дети – святое, они рождаются в любви, – забыв, что они говорили в полголоса, чтобы не было слышно Кате, повысил голос Кирилл.
Фёдор сидел молча, курил и наблюдал за разговором Лиды и Кирилла, но взгляд его постоянно был нацелен только в одну точку, как через прицел снайперской винтовки, на Кирилла. Вряд ли его сильно беспокоила судьба дочери Лиды, с которой он расписан не был и тем более удочерять уже взрослую Катю не нужно было. Его она волновала, скорее всего, как та, с кем приходилось делить одну, хоть и двухкомнатную квартиру, в которую Лидия, по доброте душевной его уже успела прописать и он чувствовал себя полноценным хозяином. Даже падчерица, по его мнению, должна иметь меньше прав, чем он, кто «без году, неделя», как стал членом семью. Всё это как-то рассказала Кириллу Кроха.
Но он «сверлил» Кирилла ещё и потому, что не мог себе представить, если, не дай Бог, этот бородач, который лет на десять и моложе его, и неплохо мог составить пару его избраннице. А, если они все будут жить в одной квартире, тут точно без ревности и скандалов не обойтись. А это уже смог прочитать во взгляде Фёдора уже сам Кирилл. И, если в чём-то он и ошибался, то ненамного. Такие люди проявляют свои желания на лице, хотя сами этого не знают. Они и думают, как будто вслух, слишком жестикуляционнен и выразителен бывает их взгляд, как электронный луч внутри кинескопа лампового телевизора, даже так же взрывоопасен несмотря на то, что и немногословен, но копящий эмоциональную энергию внутри себя.
– Что за шум, а драки нет? – так же резко и юрко выкатилась из жилища Катя, держа в руках чай, сахар в банке и чашки для чая.
– Всё нормально, доча, – опередила всех Лида, – заждались уже… вот, кажется, сейчас закипит чайник, – кивая в сторону костра, разведённом метрах в трёх от сидевших в ожидании чаепития.
– На первый раз поверю, – расставив на импровизированный столик, сбитый из щита, большого тарного ящика, предназначенного для перевозки тракторным прицепом и разливая кипяток.
– Кира, попьём чай, гости пусть отдохнут, а мы яблок нарвём, угу? – обратилась Кроха, подмигнув.
– Нет, а мы, что будет сачковать? Мы тоже пойдём. Дадите чего-либо переодеться, я хочу детство вспомнить, – оживилась Лида, – Катя, помнишь у бабушки в деревне сад?
– Его не забудешь, это же детство и коленки сбитые, и сад, и драчливый петух, и орехи, что яблоко…
Фёдорович в разговоры не вмешивался. Говорили обо всём и в тоже время ни о чём. Но Кирилл всё равно был в напряжении, ожидая ещё какой-либо каверзный вопрос, но их, к счастью, уже не было. Лишь, когда рвали яблоки, Кроха первым делом спросила:
– Моя мать Малыша «спалила»? Ты не думай, я ей ничего не говорила. Да оно уже и видно, да и женщину не обманешь…
– Всё нормально. Любая мать, если она не «кукушка» так и должна поступать, значит ей не безразлична судьба дочки…
– Ну, да, конечно, – коротко ответила Кроха и, как показалось Кириллу, с иронией.
Фёдор охал, когда загрузили мягкую на амортизацию, а потому просевшую машину. Что-то бухтел и доказывал Лиде.
– Фёдор Иванович, а вы на таможне ящик служивым «отстегните» в качестве мзды, чтобы не придирались и им хорошо, и машинёнке легче.
– Правда, Федя, и мы не обеднеем, и они довольные будут. Помнишь, сколько они нас мурыжили, когда сюда ехали. Ты можешь молчать, я сама все организую, – попрощавшись и сидя уже в «Ладе», уговаривала Лида сожителя.
– Катя, приедешь домой за тёплыми вещами или уже совсем. Погода какая?! Тебе беречься нужно. Хорошо?! – через открытую дверку просила дочку Лида.
– Ладно, мам! Приеду на днях.
– Счастливого пути! – пожелал Кирилл, когда дверки и водителя, и пассажирки синхронно и мягко хлопнули.

Очень часто люди жизнь сравнивают с тельняшкой, дни в ней или периоды жизни – это полоски на ней. Белые полосы – удачные и счастливые дни, чёрные, естественно, наоборот. Июль, август и практически весь сентябрь были для аборигенов «земли обетованной», но никакого не Израиля, а того островка счастья и любви для двоих, были под знаком белой полосы. И, казалось, что так будет всегда, но увы и ах. И чёрные полосы никуда не деваются и «теория вероятности» может также доказывать, что так всегда быть не может. И вот покралась эта чёрная полоса не тёмной ночью, а ясным днём. Было не иначе, как «бабье лето», а в этой южной зоне иногда Мельник различал их и два периода. Но не это важно, а то, что произошло.
Пока шло время сбора яблок и хлопоты, связанные с этим, отгрузка и отправка прицепа тракторного, загруженного контейнерами с яблоками, всё было привычно, без каких-либо, бросающихся в глаза, отличительных или подозрительных событий или предчувствий чего-либо непредсказуемого и нехорошего. Люди вереницей потянулись к полустанку на электричку. Катя приготовила обед, пообедали, поговорили обо всём и ни о чём важном.
– Малыш, ты приляг, набегался за день то туда, то туда, в отличие от меня. Я-то весь день очаг хранила и пока обед готовила, видимо, дыма надышалась. Пройдусь немного, подышу. Хорошо?!
– Кроха, тебе нехорошо? Может быть, я с тобой пойду?
– Нет, не стоит. Я недолго, отдохни.
Кирилл покурил у костра и пошёл в хижину, думая полчасика поваляться, чтобы ноги отдохнули. Долго размышлять долго ему не пришлось, то ли усталость, то ли это был результат того, что кровь из прожорливого головного мозга дружно устремилась к желудку и органам пищеварения, принявшись «расфасовывать» элементарные частицы тем же потоком крови по сложной схеме биологических процессов. От чего в голове появились лёгкие головокружения, приведшие к проваливанию в глубокий сон.
Кирилл вскочил резко, как ошпаренный. Посмотрел на часы. Он спал более часа. Осмотрелся, Крохи рядом не было. Позвал негромко, потом громче – тишина. Вышел из хижины, обошёл вокруг, осмотрелся, но нигде Катерины не было. Покричал ещё, надеясь, что она где-то невдалеке и сейчас отзовётся. Тогда Кирилл прошёл по краю квартала, просматривая по рядам, в надежде увидеть где-то ту, которая обычно никуда и никогда надолго не отлучалась. Сердце билось сильнее и сильнее.
Дойдя до конца квартала, Кирилл развернулся назад и пошёл теперь по краю соседнего квартала с другим сортом яблок, в котором не было массового сбора, но в этом заброшенном практически квартале на деревьях мало, но уродили особенного вкуса, ароматные яблоки среднего по созреваемости сорта. И сейчас они вобрали в себя всё, включая сладость, аромат, неповторимый вкус, что, вкушая их, невольно закрывались глаза, чтобы дополнить и так райское наслаждение медленным смакованием, без отвлечения на раздражители. Но и здесь никто Кириллу не обозвался.
Кирилл вернулся, присел на пенёк у костра и нервно закурил. Продукты есть, мать Крохи привезла кое-что в качестве презента. Пойти одной вниз, в долину в магазин она не могла, никогда такого не было до этого. Уйти на электрички тоже не могла, так как те, что днём отходили в обе стороны, она пропустила, находясь ещё рядом с ним. Куда, куда она могла пойти на 10 минут и нет её уже скоро два часа. Кирилл просто сходил с ума от неизвестности.
Мысли, интенсивным и одновременно хаотичным движением в коре головного мозга, привели не только к головокружению, но и к нагреву, в результате межмолекулярного трения той коробки, внутри которого он располагался. На лбу, затылке, на висках появился пот, задачей которой, хоть с биологической точки зрения, хоть с применением теории теплотехники, где объясняется теория теплообмена, согласно которой, при испарении происходит отбор тепла от теплоносителя, а стало быть, пот являлся теплообменником, снимал жар с работающего на пределе в данный момент органе человека, имеющий сейчас совсем не геройский, а скорее всего жалкий вид. Можно лишь догадываться, какие мысли, от реальных до безумных, приходили в этот, идущий «в разнос» орган.
Нужно было успокоиться. Сейчас бы даже осы, которые его кусали в губы и под глаз, могли бы привести Кирилла в чувства. Но их на патрубке из бочки с водой, которая располагалась также у сторожевого домика, не было. Кирилл открыл на всю, до отказа вентиль и подставил голову под освежающий поток воды. Затер, не вытираясь полотенцем, лишь обтёр лицо ладошками, вынул из потаённого загашника двустволку и патронташ, бросил их в коляску, завёл своего верного «красного коня» и помчал, сделав глубокую рытвину ведущим колесом на месте стоянки.
Сначала ехал «на автопилоте», но постепенно водный душ и свежий поток воздуха сделали своё дело, и Кирилл стал приходить в себя, вместе с тем обдумывая, откуда нужно начать поиск, куда Катерина могла пойти и так надолго. Если отбросить то, что она решила почему уехать домой, что почти нереально, так как и поезд, на который она смогла бы успеть будет ещё нескоро и она ушла в том, в чём была.
Могла ли она пойти на восток, спустившись в долину, где расположены селения, и где они часто бывали? Могла – рассуждал Кирилл. Куда или к кому? К «оазису любви», к роднику, чтобы просто побыть наедине, что-то обдумать и даже задремать на лоне природы, в тени, где сама чарующая тишина и красота природы располагали к этому. Бесспорно, могла. Сейчас нужно ехать в первую очередь туда и, чтоб не разминуться, через тот проход, через который они вместе и ходили, и проезжали даже на «Днепре».
К бабулечке, к которой они ходили ради продуктов и иногда засиживались за чаем или, сердобольная бабулечка угощали их пирожками с козьим молоком. Маловероятно, но, в принципе, могла зайти и к ней. Поди узнай, что у неё в голове, когда и в своей с трудом разбираюсь – продолжал ворошить мысли Кирилл.
Более вероятной может быть версия, что она пошла немного дальше, к помощнице бригадира отделения сада, Надежде. Они с ней, можно даже сказать, что дружили. Надежда знала почти все тайны Кати, может быть даже то, чего и он, Кирилл, не знал. Она уже давно должна быть дома, рабочий день же закончился.
Ещё один вариант рассматривал Кирилл, если целью прогулки или посещения кого-то были обитатели одного из трёх селений, что вытянулись у подножья горы извивающейся лентой, где одной улицей, где двумя и верхняя улица была на уровень выше крыш нижней, а где-то и усадьбы располагались с выходом огородов к руслу реки. В последнее время Кроха сдружилась с женщиной, женой давнего знакомого Кирилла. Женщина приходила с детьми на работу в сад и в разговоре выяснилось, что её муж и Кирилл давно друг друга знают. Тогда она и пригласила Кира и Кроху к ним в гости, проявив кавказское гостеприимство, они были по национальности азербайджанцы. Кстати, Кирилл знал, что в совхозе национальный состав очень разнообразный. Здесь проживали и семьи дагестанцев, и армяне, и молдаване и из других государств, объединенных некогда в единый Союз. И не случайно. Заселение пересенцев происходило во время восстановления плодового совхоза в послевоенные годы и приглашались в основном специалисты садоводства. А где оно было развито всегда, как и сейчас, всем известно. Потому и жили в этих дивных местах семьи из разных советских республик, не говоря уже о соседней республике, границы с которой проходили менее, чем в 15 км от земель совхоза.
Вот по тому, как Кирилл вспомнил возможные места, куда могла была отправиться Катя, он и проложил маршрут. Первым пунктом был родник и вся территория «оазиса любви». Кир, бросив на дороге мотоцикл, буквально скатился вниз вечнозелёной долины, зацепившись ещё наверху за прочные сплетения сухостебельных трав. Благо, что пригорок представлял собой сплошной травяной ковёр, иначе бы синяков от ушибов не избежать.
Поднялся, осмотрелся, припал к роднику и сделал несколько жадных глотков, промочив горло, прокричал пару раз, называя имя «беглянки». Интересно получалось, когда Кроха была рядом, Кирилл даже в мыслях не допускал, что эта девушка могла от него сбежать, бросить. А теперь очень даже сильно стал сомневаться. А, что произошло? Просто уже более двух часов, как он не мог её нигде найти и не на шутку испугался. Да и не потому даже, что что обещал, что не обидит Катю и рядом с ним ей ничего не грозит. Самоуверен был, а случай научил, что не стоит быть таким уверенным, если не всё только от тебя зависит.
Вскарабкался снова наверх. Съехал практически по целинному косогору, а точнее по узенькой тропке, ведущей к колодцу и мимо этого славного родника выше вверх в сторону садов. Спускался Кирилл, не запуская двигатель, при включенной передаче и на обеих тормозах, лишь попуская их и от того был слышен характерный звук вращающихся шестерён трансмиссии и писк колодок тормозов. Проезжая мимо ютящихся под самой горой пары домиков, поднимался на подножках, чтобы можно было заглянуть внутрь дворов, но никого и ничего, вызывающего интерес, не обнаружил.
Спустившись на нижнюю, асфальтированную улицу, поехал неспешно вдоль дворов. Здесь сигналить, как это он делал на горе, было неудобно, потому обошёлся визуальным осмотром. К бабушке Филипповне, как она и советовала, зашёл во двор и постучал в крайнее, в глубине двора окошко, низенькой саманной хаты. Там, как она предупреждала, там она чаще всего бывает и должна услышать, так как «туговата» на слух стала, в свои восемьдесят с гаком годками.
Вышла худощавая, слегка сутулящаяся старушка и узнав, улыбнулась:
– Милок, что вы давненько ко мне не наведывались, Кирюша?
– Филипповна, здравствуйте! Да надобности не было.
– А Катюша, где, не приболела?
Кирилл по вопросу понял, что женщина о Кате ни слухом, ни духом, потому ответил уклончиво.
– Да сегодня решила отдохнуть, притомилась. А я в магазин собрался и думаю, загляну, узнаю, может что вам нужно помочь или что ещё…
– Ой, спасибо! Слава Богу, пока сама справляюсь.
– Ну и хорошо. Тогда мы в другой раз заедем вместе…
– Пойтой! У меня свежее молочко есть. Мне самой много, да и говорят, что старикам вредно молоко, да ещё и козье, жирное. А Катюше сейчас в самый раз будет. Погодь чуток… – бабушку нырнула через низкий дверной проём внутрь и вскоре вынесла полуторалитровую бутылку молока.
– Спасибо, Филипповна! Я оттанцую. Вы не стесняйтесь, что нужно, говорите, я помогу.
– Вы заезжайте просто так. Посидим, поговорим. Мне это лучше всякой помощи будет.
– Ладно, заедем. До свиданья! – Кирилл говорил, а мысли были уже далеко.
Надежде, хоть и не говорил об истинной причине своего волненья, но она была женщиной опытной и поняла, что произошло что-то не ладное. Кирилл не стал долго отнимать время у женщины, а просто попросил, чтобы, если вдруг Катя зайдёт, то пусть идёт на «базу», высказав свои переживания.
Алина также встретила Кирилла удивлённо. Пригласила во двор, и сказала, что муж вот-вот приедет с работы. Дети, увидев через окна знакомого человека, выбегали на крыльцо и громко здоровались с Кириллом. Славные дети были у Алины и Халида. Но не время сейчас чаи распивать.
– Алина, супругу привет! Приходите как-нибудь за яблоками. Время знаете, ближе к вечеру. Только сегодня некогда будет. Или лучше, приезжайте машиной своей, чтоб детей не нагружать сумками.
– Хорошо, обязательно передам. Счастливо!
Нужно было возвращаться, но перед этим Кирилл решил объехать всё плато по границам кварталов сада и кое-где через сад, даже заглянуть на полустанок. А вдруг она туда заранее ушла, чтобы там дождаться поезда домой. Тем более, что Катя матери обещала приехать за вещами.
Около получаса потребовалось Кириллу, чтобы пробежать по запланированному маршруту, но нигде, ни в границах сада, ни на дорогах внутри кварталов и, главное, на что Кирилл надеялся, как на последний шанс… Но везде результат один и тот же – отрицательный, нигде Кати обнаружить он не смог. Всё бы ничего, если подобное уже входило в привычку её, но всё было кардинально наоборот, она старалась быть всегда вместе и надолго не разлучаться и потому, именно из-за этого у Кирюхи сердце разрывалось – пропал человек, который за три месяца стал очень дорог, если ничего не сказать. Даже казалось, что они прожили вместе не три месяца, а тридцать три года, три месяца и три дня, потому что всё это не могло быть наяву, это был, если не сон, то сказка.
Кирилл заглушил мотоцикл сбоку от домика. Без малого не обжёг ногу об раскалённую глушитель, когда нагнулся над коляской, стоя между ней и мотоциклом, видимо, поленился обойти и сделать с удобной стороны. Хотелось заматериться, но сдержался. Да и вообще, что-то в нём изменилось, как будто оборвалось, наступило кратковременное равнодушие. Возможно, внутри лопнула какая-то душевная струна, которая до этого натягивалась, натягивалась и порвалась.
Он даже не хотел слушать свой внутренний голос, который не кричал, а в набат бил:
«Соберись! Ты мужик или тряпка? Чего раскис, ведь ничего ещё не произошло, почему руки опустил. Жаль, что я не могу тебя сейчас взять и отхлестать по щекам, чтоб привести в надлежащее состояние… Ты меня слышишь, слизняк?..»
Кирилл воспринял этот крик души, как клокотание, которое происходит через пробитую пулей грудь, из которой воздухом из легких вытесняет из груди кровь вместе с пузырьками воздуха и происходит это, как из родника криницы, со специфичным звуком…
Кирилл поленился отодвинуть рукой грубую ковровую штору на дверном проёме, а сделал это стволом ружья и-то это получилось у него со второго раза. Видимо и руки не слушались, опускались во всех смыслах. Переступив через порог и хотел положить ружьё в замыкаемый короб, закреплённый к стене за кроватью и собирался перевалиться через кровать, лёжа на животе и разложив оружие, спрятать его, но… Он не только потерял дар речи, а замер в том положение, в котором увидел на кровати человека… Уже вечерело, и штора закрыла сумрачный свет, который и при открытой недостаточно хорошо освещал внутреннее пространство помещения, из-за чего жильцы часто шутили: «Темноты – друг молодёжи!» и «Дети подземелья».
– Кр-р-о-х-а-а! Ты?! Как же так? Я с ума, наверное, сошёл…
– Малыш, пристрели меня, а! Ты же с ружьём, – медленно поворачивая, оторванное немного от подушки лицо, проговорила Катя, – пристрели меня, Малыш! Я жить не хочу!
– Ты чего, дура?! – Кирилл стал приходить в себя после того, как по спине пробежали мурашки и сердце заколотилось, как барабанщик на ударных лупит по всем барабанам во время экстаза.
Кирилл отбросил в сторону столика ружьё, которое, не удержавшись на краю, свалилось на пол. Кирилл присел рядом на кровать, обнял обеими руками, приподнял и прижал к груди. При этом ощутил холод и ощутил руками мокрую одежду на девушке.
– Кроха, ты свалилась в речку? Почему вся мокрая?
Каты вздрагивала и от холода, и от рыдания, но последнее, видимо было главной причиной её исчезновения, и всего, что с ней произошло. Кирилл, не дождался ответа и решил действовать сам, приказав:
– Раздевайся, снимай мокрую одежду. Нужно переодеться в сухое. Сейчас же не июль месяц.
– Малыш, не нужно. Я умереть хочу…
– Что ты говоришь, дурёха?! – Кирилл стал сам снимать с Катерины короткую джинсовую куртку, кофту, мокрые джинсы… под джинсами больше ничего не было.
Сухим полотенцем Кир с усилием, чтобы разогнать по остывшему телу кровь, растер девушке спину, грудь и ноги. И после начал натягивать на неё, попавшую под руки спортивную майку и свитер…
– Где у тебя бельё лежит, ¬– копаясь в полутьме в тех вещах, которые принадлежали не ему, а хозяйке их.
– Я сама. Присядь…
Кирилл присел рядом и, хоть кризисный момент, пик эмоционального взрыва сошёл на нет, и он был рад, что Кроха жива и вот она, рядом. А остальное уже мелочи… Но почему, чем она так расстроена до слёз, и почему… Господи, что-то произошло, что она хотела ему сказать, но Кирилл не дал своими решительными действиями этого сделать и сейчас эта мысль начинала медленно и уверенно дёргать и раскачивать его любопытство, но задать напрямую этот вопрос не решался, боялся услышать ответ, который, если и не убьёт, то сильно ранит его тонкую душу…
 Они долго сидели молча, обнявшись и Кроха постепенно согревалась. В какой-то момент Кроха отстранила от себя Кирилла и попросила:
– Кирюша, зажги, пожалуйста фонарь или керосинку.
– Хорошо, сейчас, – Кирилл достал и включил фонарь, направив луч на стену, чтобы свет не бил в глаза, а рассеянный и отражённый свет был и достаточен и создавал в то же время обстановку интима.
 Несколько минут были в напряжённом ожидании, воцарилась звенящая в ушах тишина, из-за напряжения в желании услышать, как понимал уже Кирилл, признание и ничего нельзя было пропустить, даже интонацию. Вскоре тишина стала пугающей и, видимо, не только для него, но и для Крохи.
– Малыш, любимый, я люблю тебя! Ты это знаешь и как люблю… Я готова ради тебя на всё, думаю, что смогла уже доказать. Надеюсь, что и тебе я не равнодушна. – Катя, сделала передышку, глубоко вдохнула, как ныряльщик, перед погружением в воду и продолжила, – Малыш, Кирюша, прости меня или лучше убей… Я виновата перед тобой, я… я… потеряла нашего ребёночка, нашего мальчика. Он должен был стать копией тебя, потому что, я тебя так люблю, и эта любовь должна была передаться ему… Его больше нет. Я его потеряла… Прости! Я не хотела! Видимо, это плата за грехи…
– Но ты-то в чём виновата? Что любишь меня?! Это мне расплата, за грешную любовь… Это я виноват. А где ты была, в больнице?
– Ага, в больнице… В кукурузе. У меня случился самопроизвольный аборт, – Катерина не сдержалась и упав лицом в грудь Кирилла, заревела навзрыд, приговаривая со всхлипами, – поче-му, за что-о?
– Ты же могла мне сказать? Позвать, может быть в больницу нужно было везти…
– Ты о чём, Малыш? Когда мне стало плохо, я даже бутылки с водой не догадалась с собой взять, спешила, чтобы ты всего этого не видел… Смотри, я губу прокусила, чтобы не завыть от горя… Я три ногтя сломала, когда рыла могилку малышу. А потом, как волчица пробиралась к нашему роднику, к «оазису любви», чтоб обмыться в ручье ниже родника…
– Так я там был и звал, и искал…
– Я знаю, я увидела, как ты кувыркался вниз и упала за камышом. Отлежалась, пока ты не уехал, смыла с себя всё и одежду ополоснула. Особенно джинсы были испачканы, я на них… А потом, опять же тайком, вернулась…
Двое сидели неподвижно и молча, обнявшись долго и каждый думал, хоть и в разном ракурсе видения происшедшего, но от этого мысли легче не становились. Кирилл отстранил Катю и попросил:
– Я покурю тут, теперь можно?
Кроха лишь молча кивнула, а потом спросила:
– Ты теперь меня бросишь, да?! Нас больше ничего не связывает…