Мия

Пайеточный узор на подушке привычно меняет цвет. Голубой — зеленый — розовый. Зеленый — розовый — голубой. Красиво. Как чешуя русалки. И одновременно пугающе. Как змеиная кожа.
Почему люди не могут сбрасывать старую кожу...
Мия бездумно встает с кровати и идет к стене, где раньше висело зеркало, шлепая босыми ногами по гладкому полу. Раньше в комнате лежал пушистый розовый ковер... пока Мия в приступе ярости не швырнула на него сложную конструкцию для рисования на воде. Потому что смешанные краски дали цвет, похожий сразу и на глаза Марисы, и на цвет болот Метиды.
Мариса... Мариша, Мари, Мэри, Марисоль Астрид... Как там еще она себя называла... Девушка с десятком имен будто дразнит Мию, неожиданно возникая в воспоминаниях, появляясь из самых разных напоминаний. Словно весь мир манит и дразнит Мию красивой картинкой, за которой пусто. Марисой.
Мариса то, Мариса сё... Почему, тварь, ты была такой идеальной и безалаберной? Почему?!
Конечно, зеркала на стене не оказывается. Потому что Мия разбила его уже несколько недель назад.
И хорошо. Вдруг и в нем бы возникло это загадочное русалочье лицо с дерзким взглядом...
Почему я на ее фоне такая уродливая?
Мия прикладывает ладони к лицу. Больно. Влажно. Оплавившаяся кожа не спешит заживать.
Уродливая. Особенно сейчас. Хотя никогда не была красивой.

В комнату стучат особым, легким стуком — как будто барабанит дождь. Мама. Отзываюсь:
— Я здесь!
Мама входит — высокая и стройная, с черными волосами по плечам, в шелковом домашнем костюме, похожая на японскую богиню солнца в современном наряде. Аматэрасу. Отец так называл ее, она рассказывала. А сейчас все называют Беллу Хой иконой стиля.
— Мия, как ты?
— Паршиво.
Невольно всхлипываю. Мама садится рядом, обнимает.
— Мама, мне очень больно.
— Я знаю, малышка. Я понимаю. Но боль проходит.
— Ты всегда так говоришь. Но мне только хуже. И хуже. И хуже...
— Дочка, ты забыла в столовой спрей от ожогов. Я его тебе принесла.
— Не забыла. Я больше не буду им пользоваться.
— Мия, он действует не сразу. Ожоги медленно заживают, это нормально.
— Нормально?! Вот так — нормально?!
Хочется крушить всё вокруг себя, но мама удерживает на месте.
— Ты же помнишь, что врачи говорили? Надо, чтобы раны перестали мокнуть. Тогда можно будет выровнять кожу. И будет как прежде.
— Да не хочу я как прежде! Я уродина, и всегда была! Лучше уж вот так, по крайней мере есть повод не выходить на улицу.
Мама берет за плечи, заглядывает в глаза:
— Солнышко, в тебе говорит обида. Ожоги можно свести. А ты красивая, и всегда такой была. Просто сама этого не замечаешь.
— Мам, перестань. Вот Мариса — красивая. А я нет.
Тяжелый вздох.
— Все люди красивы, но каждый по-своему. Знаешь, отцу Марисы я никогда не нравилась.
— Но почему тогда я вообще никому не нравлюсь? Даже когда у меня ожогов на лице не было, всё равно не нравилась.
— Мия, это просто не твои люди. У вас нет общих интересов и точек пересечения, такое бывает. Ни ты, ни они — не уроды. Просто людям кажутся симпатичными те, кто на них похож. Придет время — и ты встретишь людей, которые тебя поймут и будут тобой восхищаться.
— А если оно не наступит? Почему я ни на кого не похожа?!
— И я так раньше думала. В школе я дружила только с Авой, и нас все считали странными. А потом мы обе поступили в университет и нашли там друзей и компанию. Когда ты закончишь колледж и поступишь в университет, ситуация поменяется.
— Мам... я не верю.
— У каждого человека бывают моменты, когда хочется опустить руки. Но это проходит. Давай сюда личико... Потерпи немного... Умница.
Спрей с неприятным запахом жжет лицо.
— Мам, а он точно подействует?
— Точно. Просто не мгновенно. Мия, может, все-таки пообщаешься с психологом? Я нашла специалиста, который согласен общаться голосовыми, без фото и видео.
— Нет. Они все твердят одно и то же!
— Все-таки подумай. Может, выйдешь с нами во двор? Устроим пикник.
— Нет... Я ничего не хочу. Мне надо побыть одной.
— Дочка... Все-таки подумай насчет психолога. И не забывай про спрей. Мы твои проблемы непременно решим.
Когда мама уходит, я обнимаю подушку, стараясь реветь потише. Вспоминается старая школа. Точнее, травля в ней.
...Они придирались буквально ко всему. Что бы я ни делала — читала книгу, рисовала в блокноте — меня высмеивали. Заплетала волосы в косы или собирала в хвост, приходила с самосшитым рюкзаком или в кофте, подаренной маминой подругой... "Дура", "уродка", "чокнутая"... Мама устраивала разбирательства, но насмешки не прекращались. Мастерила мне одежду, показывала фотографии моделей и актрис, похожих на меня, читала поэмы о черноглазых девах... И всегда называла меня красавицей...
А потом она вышла замуж. И меня перевели в колледж. Мама говорила: "В колледже будет гораздо лучше". Стало действительно лучше: меня не травили; но всё равно было плохо. Общих тем для разговора не находилось, и общаться со мной никто не хотел. Я же пыталась быть дружелюбной, правда, пыталась...
Дома не клеилось тоже. Энтони сразу меня вызвал на разговор. "Твоя мамочка никаких денег от моего отца не получит. По-хорошему, валите отсюда обе". Как же свысока он смотрел... Будто на грязь из-под ногтей.
А потом были курсы в университете, для предстоящего поступления. И Мариса. Я подумала, что смогу стать интересной и обрести друзей, если буду как эта крутая девчонка. Даже одеваться пыталась так же... Быть развязной и крутой, не бояться ничего... Ненадолго влилась в компанию, даже поверила, что я тоже клевая...
Из-за двери доносится тихий стук. Я не реагирую.
— Эй! Есть кто живой?
Молчу.
— Миу-миу!
Миу-миу — это я. Так меня один человек называет.
В дверь бочком протискивается Энтони. Мой сводный брат. Сажусь на кровати, пытаясь придать себе приличный вид.
— Здравствуй. Рада тебя видеть.
— Миу, не дури.
Вопросительно смотрю на него.
— Начинай уже лечиться, твоя мама опять из-за тебя плачет. Ты не лечишь лицо, не ходишь к психологам. Во что ты себя превратила?
— Отстань.
— Мия, я серьезно. Завязывай уже в болоте вязнуть, пора выходить.

Я вспоминаю болота Метиды. Прохладная вязкая жидкость кажется живой, будто десятки влажных ручонок облепляют тебя и норовят утащить вниз. Гадость. Такая гадость, что хочется кричать от отвращения и стряхнуть скорее с себя бирюзово-зеленую мерзость, похожую на желе. У моих спутников, Вика и Мэл, судя по выражениям лиц, такие же ощущения. И только идущая впереди Мариса смеется:
— Да бросьте, это же косметическая маска на халяву! Еще и на все тело сразу, прелесть!
Мэлоди робко спрашивает:
— А оно отстирывается?
Мариса хохочет:
— Нет вроде... Да плевать, оно классное! А дальше будет еще круче, отвечаю!
Над болотом тихо. Лишь изредка жужжат одинокие насекомые.
Мариса — блондинка с зелеными прядями — кажется похожей не на русалку, а на болотную нечисть...

— Ладно, давай еще раз попробуем. Извини, был неправ, но прекрати уже мучить и себя, и нас. Давай лечись.
— Не хочу.
— Еще раз такое, и я тебя свяжу и отвезу к психологам. Можешь даже опять своего Итука слушать или на окарине играть, хоть на весь дом шуми. Но прекращай это уныние, мы все уже с ума из-за тебя сходим.
— Так я еще и виновата?! Я виновата, да?! Я сама это насекомое себе на лицо посадила?!
— Могла бы перед поездкой узнать, куда собрались и что там водится.
— Откуда, по-твоему?! Мариса сказала — едем на прогулку! Только в корабле сказала, что на Метиду. А когда ее спросили, что там будет, ответила — сюрприииз!!!
Я слышу собственный безобразный визг, а перед глазами как будто кадры из фильма:
Укус в шеку. Большое насекомое. Оторвать сразу не удалось. Боль нарастает, щека опухает. Голова начинает кружиться. Больно. Очень. Идти уже не могу, меня ведут под руки. Не ловит связь. Кажется, что у меня что-то шевелится под кожей. Дерево. Сижу под деревом. Потом лежу на земле. Чей-то рюкзак под головой. Охранник Марисы...
— Успокойся!
Энтони с силой встряхивает меня, потом крепко обнимает. Пытаюсь вырваться, но в итоге беспомощно утыкаюсь ему в плечо. Энтони кладет меня на кровать, подсовывает под голову подушку:
— Давай так: сейчас ты хорошо выспишься, а утром примешь лекарство и извинишься перед Беллой. Мы договорились?
Вяло киваю.
— Хорошая девочка. Будь умницей и не делай глупостей. Я на тебя рассчитываю.
Гладит меня по голове, как послушную собаку, и улыбается своей белозубой улыбкой. Такой же идеальной, как он сам. Вроде и подбешивает, но как-то слабо. Наверное, я выдохлась.
— Тебе сказку на ночь рассказать? Жила-была одна девочка, и была она — такая дура...
Я толком не вслушиваюсь. Как-то всё равно. Просто слушаю его приятный голос. Убаюкивает. Не зря он на курсы вокала и ораторского искусства ходил...
Сказка заканчивается, и я притворяюсь спящей. Сводный брат подтыкает мне одеяло и тихо уходит из комнаты. Где он научился заботиться? У своей девушки? Хотя какая, в общем-то, разница...
На моей стене нарисована река. Я смотрю на пейзаж. И вспоминаю:

Мы с мамой сидим у реки. Мне около пяти лет, и мама решила устроить для меня пикник. Мы листаем книгу с нарисованными сказочными существами.
— Такие красивые! Мам, а кто это, с хвостом?
— Это сирена. Они очень красиво пели, но своим голосом могли заманить моряков в пучину.
— Я тоже хочу стать сиреной! Только я буду добрая и не буду никого убивать... Мам, а в книге есть еще сирены?
— Нет. Но есть вот такая.
Мама показывает мне другую книжку, тоненькую и с фотографиями скульптур на темном фоне:
— Это работы моей подруги. Ее звали Аврора-Констанция, но для друзей — Аврил или Ава.
На странице — невероятная сирена с загадочным лицом.
— Она самая красивая! Я хочу такой же стать!
— Мия, чтобы быть красивой, не обязательно быть похожей на эту статую. Ты тоже очень красивая!
— Правда?
— Конечно!
— А давай тетю Аврил тоже на пикник позовем?
— Дочка, уже не получится. Ава очень сильно заболела и умерла.
— Как же так?! Она же такая талантливая! И, наверное, тоже красивая.
— Да, она была очень красивой. У нее дочка осталась, Мариса, чуть старше тебя. Я бы хотела вас познакомить, но мы живем очень далеко.
— А давай к ним съездим!
— Отец Марисы нас в гости не пригласит, мы с ним не ладим. Мия, а давай я тебе историю расскажу? Она про сирену...
Я тогда уснула на берегу, и мне снилась оживающая скульптура сирены.

А потом, в институте, я увидела Марису. И мне показалось, что детский сон стал явью.
Когда я рассказала маме, та улыбнулась:
— Всему есть объяснение, Мия. Мариса — это дочка скульптора Авроры. А у Авы был талант угадывать, каким человек был в детстве или станет спустя годы...
— А Аврора была похожа на Марису?
— Как тебе сказать... и да, и нет. В последние годы мы почти не общались по видеосвязи. Аврил из-за болезни сильно похудела и потеряла волосы... или обрезала их, не знаю... и носила парик с короткими кудряшками. Ей вообще не шло, и Ава не хотела, чтобы ее видели такой. Мне кажется, поэтому Мариса не любит короткие стрижки. И очень часто красится в блондинку... Так она на маму больше похожа. Но Аврил любила жизнь, азарт у нее был всегда искренний... А у Марисы надлом какой-то чувствуется, и очень сильный. Будто она не получает удовольствия от того, как живет, но очень хорошо притворяется. Так что не надо ей завидовать, не похоже, чтобы она была счастлива...

Слова мамы и сказка от Энтони мешаются в голове — воспоминания, сказки и быль, и Мия засыпает. Во сне ей слышится шум реки...
...Мия не знает, что на другой планете, у реки другой человек видит в полусне-полувоспоминании ее.

Духота... Как же навязчиво она проникает в горло и нос, не давая дышать. Хорошо, что на этой планете есть река... и не водятся насекомые. Особенно паллады.
Эх, Мариша... Любила ты развлечения, но не любила нести ответственность. Брала ее на себя, но махала рукой на все техники безопасности. А в результате... Получалось то, что получалось. И не всегда ты за свою беспечность расплачивалась сама... Как в тот раз...
Обещала вернуться к пяти часам, но срок подходил. А тайком подкинутый в твой рюкзак жучок показывал местонахождение на планете Метида.
Бывал я в этом неприятном месте. И очень не хотел побывать еще раз. Но долг звал. Я нашел группу не сразу — перепуганные парень и девушка жались друг к другу, смотрели на меня, как на небожителя. Мариша прибежала не сразу, кинулась мне на шею.
— Вот я и прибыл. Кого тут спасать надо?
Я шутил, но по их лицам уже понимал: спасать таки придется.
— Мию. Связи не было... И транспорт сломался. Мы вас так ждали...
— Мия — это ты?
Девушка всхлипнула:
— Неет... Я Мэл. А Мия под большим деревом.
Иду к дереву. У лежащей под ним девчонки расфокусирован взгляд. Плохо дело...
— Что произошло?
— Ее укусило большое насекомое. А потом ей стало плохо...
— Понятно.
Перебиваю и даже не извиняюсь. Под щекой девушки мне мерещится движение. Прикладываю ладонь. Не мерещится.
— Так я и знал.
— Что... Что там?
— Паллада. Уже личинка. Похоже, что еще и не одна.
— Насколько это серьезно?
— Вы нас отвезете в больницу?
— Серьезнее некуда. Готовьтесь ее держать, надо вырезать паллад.
— Вы с ума сошли?!
— В лучшем случае мы прибудем в ближайшую больницу через час. И то не факт, что это будет хорошая больница, а не место, где инструменты забывают дезинфицировать. Паллада прогрызает путь к мозгу за полчаса. И она уже вылупилась. Вопросы?
— А если полихачить?
— Мариса, это бесполезно. Вы ее не довезете живой. Держи ей голову. Мэл, держи ей ноги, можешь прямо сесть. Извиниться успеешь. Парень, тебя как зовут? Вик? Отлично, держи ей руки. Хорошо, что аптечка у меня с собой. Девочка, ты меня слышишь?
— Не надо, пожалуйста... Не хочу...
Огромные молящие глазищи и кудрявые рыжие волосы. Чем-то напоминает щенка спаниэля. Такая же жалобная и хорошенькая.
— Мия, слушай меня. До больницы мы тебя не довезем. Это единственный шанс. Да, будет больно. Но выбора нет.
Она пытается отползти, но ее держат друзья. Шепчу почти на ухо:
— Прости меня.
И вкалываю обезболивающее. Слабое даже по моим меркам, но другого нет под рукой. Хорошо, что хоть действует мгновенно... Девочка тихо воет. Прижимаю рукой место, где под кожей извивается жирная личинка:
— Сейчас будет больно. Смотри на меня.
Ужас в расширенных зрачках. Делаю надрез. Мия закричала бы, но Мариша зажимает ей рот.
Нет, не достать. Углубляю разрез, достаю и швыряю на землю жирную белую гадость. Мия визжит. Вторую девчонку начинает рвать.
— Держимся, не паникуем. Сейчас вторую достану.
Вторая вытаскивается легко, через этот же разрез. Но чутье подсказывает мне: что-то не так.
Третья личинка ползет уже не вглубь, а в сторону, пытаясь спастись. Делаю второй надрез. Девчонка дергается, и скальпель оставляет глубокий след на ее щеке.
— Смотри на меня, — рычу ей в лицо, — в глаза смотри!
Она понимает, что пощады не будет. Паллада пытается углубиться в мягкие ткани, но я вылавливаю личинку и бросаю. Ощупываю лицо Мии — больше ничего под кожей не извивается.
— Давно укусили?
— Второе солнце успело взойти...
— А сейчас заходит первое... Нормально. Были бы еще — уже бы вылупились.
Обрабатываю и зашиваю разрезы. Мия тихо скулит.
— Уже всё.
Пытаюсь ей улыбнуться, но она с ужасом отползает. Вторая девчонка явно в полуобморочном состоянии. Парень еле держится.
Три жирные личинки лопаются под моим сапогом. Мариса снова лезет на шею:
— Айвенго, ты мой герой!
Парень округляет глаза:
— Вас реально так зовут?
Подавляю мрачную улыбку:
— Почти. Помоги девчонкам, надо в больницу скорее.

...А потом Мия, пытаясь скорее свести шрамы, сожжет себе половину лица... Откажется выходить из дома и будет забыта своей же компанией на редкость быстро.
...А потом Мариса погибнет в воздушной аварии, и Уилфред, получив расчет, улетит на другую планету в грузовом отсеке корабля, с потрепанным томиком Эдгара По пытаясь спастись от невыносимой боли.

Мия скучает по прошлому. Когда она еще не боялась выходить из комнаты..
Уилфред тоже скучает по былым временам. Когда он, хоть и вынужденный скрываться под другой фамилией, еще представлялся собственным именем. А не безликой для большинства и пронзительно-честно описывающей его состояние подписью:
"Джон А.Б.С Смит"
"Человек, которого изрубили в куски".


Примечание: да, его псевдоним - отсылка к произведению Эдгара По "Человек, которого изрубили в куски".