Граф

Под звуки фортепиано граф вдевает в прорезь манжета запонку, поглаживает ее блестящую поверхность. Позолота скрывает секрет: под ней сталь переплавленной паровой машины, созданной лучшим другом. "Неудачный образец, — смеялся Платон, — Надеюсь, хотя бы запонки из нее хорошие выйдут!" Но нет больше остроумного изобретателя, погибшего при испытании очередного устройства (у Коула сжимаются кулаки, когда он вспоминает аханье зевак: так неожиданно оборвался трос, так драматично рухнула на своего создателя стальная махина...) Остались в память о погибшем друге подаренные запонки да украденная Лаской картина. Не мог Коул допустить, чтобы на любимое произведение Платона любовался его убийца! А убийца действительно был: расследование, на котором граф Коул так настаивал и которое провели уже после кражи картины и крайне неохотно, показало, что трос подпилил сын Платона. Не терпелось малолетнему ублюдку получить и растранжирить свое наследство... Теперь убийца кормил червей на кладбище для преступников, все имущество его отца пылилось в казне, и лишь картина и запонки остались у последнего человека, которому действительно был дорог Платон. Остальные забыли про него почти сразу, вздыхая лишь о его изобретениях. Лицемеры.
Благо, не нужно идти на фальшивый маскарад —до следующего шесть дней. Есть дела поважнее. Традиционно Коул надевал вызывающе яркий, дерзкий белый комбинезон и собирал остатки немногого хорошего, что было в рушащемся мире, но не сегодня. Пора было навестить друга.
Коул собирает волосы в хвост, повязывает шелковой лентой темно-фиолетового цвета — такого цвета были глаза у покойной Виктории, аристократки "не от мира сего", что писала дерзкие обличительные статьи о пороках общества, не щадя даже самых высокопоставленных лиц, и была найдена в своем доме мертвой... задохнувшейся дымом. Действительно система отопления дала сбой, или все же... Коул не знал. Помнил, как клялся на похоронах разобраться в произошедшем — и как разводили впоследствии руками самые лучшие детективы: даже если убийство, то мастерски исполненное, никаких улик и доказательств. Дом Виктории сгорел, но добытая Лаской скрипка была точной копией той, на которой играла покойная. Коул легко касается деревянной поверхности: я тебя помню. По-мню. Самые важные, оказывается, слова.
Рядом со скрипкой — свежая газета, которую Коул пролистывает, вглядываясь в новости. По счастью, имена его друзей не вписаны ни в некрологи, ни в списки пострадавших при происшествиях. Граф выдыхает с облегчением.
Другие новости интересуют его меньше. Умирающий паровой мир недавно заключил выгодный альянс с соседями, продвинувшимися в техническом развитии далеко вперед и колесившими по всей Галактике. Но добавлять в повседневную жизнь звездолеты оказалось проще, чем двигаться вперед: мир Коула с немногочисленными друзьями всё так же летел в пропасть.
Для Коула лично соседняя планета никакой особой надежды не принесла. Но она подарила ему друга. Когда составлялся договор между соседними планетами — разумеется, именно соседи на контакт вышли первыми — переговоры вел от лица своего мира Коул, а от лица соседей — "Уильям Мишель". Разумеется, имя было не настоящим: Коул узнал это, когда они действительно сблизились. Познакомился граф и с семьей Уильяма — его жена Анна, энергичная, резкая в словах, с крупными ладонями и крепким рукопожатием, отчего-то показалась ему отталкивающей особой; дочь Кэти — с точеным профилем и звонким мелодичным голосом, прекрасно музицирующая, вызвала ассоциацию с прекрасной и хрупкой певчей птицей; сын Уилфред, застенчивый и тихий мальчишка —чем-то напомнил Коулу его самого в детстве. Уильямом Коул восхитился, узнав этого человека ближе. Невысокий, крепкого телосложения, со светло-рыжими волосами и проникновенным низким голосом, Уильям вызывал доверие, хотя так и не открыл Коулу своего настоящего имени. Дворянин из захудалого рода, выросший на окраине, сумел доблестной службой сделать, казалось бы, невозможное: стать приближенным к королю. Но не любимцем. "Шпионаж и грязная работа — вот мой круг обязанностей, — усмехался "Уильям" и грустно добавлял: — Я ведь хожу по лезвию. Один неправильный шаг — и меня ликвидируют. Я всегда это понимал, но довольствоваться малым никогда не умел. С детства хочу всего и сразу. И моя Анна такая же — за это, наверное, мы друг друга и полюбили. Тоже амбициозная девушка из бедного, хотя и знатного рода, которой ничего в этой жизни не светило, но которая не желала с этим смиряться. Мы дали друг другу всё, что хотели — семью, детей, положение — но теперь мы все под угрозой. Возможно, нам и вправду следовало остановиться вовремя — но мы этого не желали". Опасения друга были оправданы, слова о ненависти к нему при дворе как к человеку, слишком многое сделавшему — тоже: вскоре стало известно об его аресте и участии в заговоре. Коул имел большое влияние на свое правительство, но не на соседнее, и друга спасти не успел. Благо, хотя бы смертную казнь для Уильяма заменили на ссылку — "за огромные заслуги"... Впоследствии, спустя долгое время, Коулу все же удалось разузнать крохи информации и связаться с Уильямом, выстроив огромными усилиями ментальное поле...
— Ты… как?
— Да плохо, если честно. Быт худо-бедно наладить удалось — мы с Анной оба в детстве ненамного лучше жили — но ругаемся всё время. Она меня постоянно обвиняет, я уже устал, начал в ответ орать. Даже посудой кидаться начали, как в пошлых анекдотах. И понятно, что нас отсюда не выпустят... наши дети будут жить куда хуже, чем мы. Если только после нашей смерти детям позволят вернуться, с поражением в правах — но и то весьма сомнительно.
— Как твои дети?
— Страдают. Оба. Кэти хочет домой, Уилл просто еще маленький. Дочка у меня, не знаю в кого, сентиментальная очень. Мечтает о пустом и сама же плачет от того, что не сбывается. И сына учу выживать... Похоже, он тут навсегда.
— Я попробую прилететь. Привезти вам хотя бы продуктов. Продержитесь?
— Постараемся.
И вот граф собрал для друга запас продуктов и теплой одежды, нанял космолет и собрался вылетать. Коул немного побаивался космолетов, но страх ради друга и его семьи преодолел. Но прилетев на недружелюбную планету, встретившую его морозным дыханием, он увидел лишь ряды пустых домов. Абсолютно пустых. Все впустую. Коул даже попытался создать ментальную проекцию, но связь с Уильямом не возникла. Уловилось только непонятно чье, будто вокруг разлитое, страдание. Оно, казалось, витало в воздухе. И вот проходя в который раз мимо опустевших строений, уже почти выйдя из деревни, Коул увидел старика. И задал вместо приветствия вопрос:
— Что здесь произошло?
Старик тоже не стал утруждать себя приветствием, только тяжело вздохнул и спросил в ответ:
— Чего тут только не произошло, говорить и то страшно. Ищете кого?
— Уильяма. И его семью.
— Нет их больше. Никого.
На этих словах старик неопределенно махнул рукой вперед — граф проследил направление его жеста, но еще до этого успел выкрикнуть:
— Что случилось?! Что с ними стало?!
Дом, должно быть, принадлежавший другу, виднелся впереди, на самом краю деревни и вдалеке от других построек, обгорелый и с частично рухнувшей крышей, засыпанный снегом.
— Вечером я услышал крики. К ним в дом пробралась огромная тварь и убила всех. Причем не сразу, а пожирала еще живыми. Тут осталось мало людей, и почти все не охотники... Я пытался помочь, стрелял через окно, но в тварь не попал ни разу, хотя и видел силуэт. Как заколдованная... Потом, когда оно убило всех, оно долго не выходило. Не знаю, что делало там... И я не знал, что делать. И из своего дома видел, как эта тварь уходила. Подумал бы, что тигр, но они не бывают такими огромными. Машина или демон... Я не знаю, что это могло быть. И оно посмотрело на меня, увидело — клянусь вам, увидело издалека, но побрезговало мною. Я видел подобное только в старой книге, про персидского шаха — у него был такой же взгляд. Стойте... Вы в этот дом зайти хотите?! Там спасать уже некого, они умерли все! Я знаю, что дом пустой, но туда и заходить страшно! Не пойду с вами, уж простите!
Коул толкает обгоревшую дверь, входит в заваленный снегом коридор. Вещи, явно стоявшие в идеальном порядке до приключившейся здесь бойни, обгорелые бревна... На стенах — брызги крови. Граф идет дальше — и почти жалеет об этом.
Кровавый отпечаток ладони на стене. Совсем небольшой, женский. Коул прикладывает свою — судя по размеру, не след Анны, у нее ладонь была крупнее, почти как у него самого. Значит, Кэти...
Она и по росту была невелика. Совсем миниатюрная, хоть и серьезная не по годам.
На полу что-то блестит. Как будто драгоценный камень... Да, камешек на простеньком колечке.
Лучше бы я этого не видел...
Само кольцо тут же, на оторванном или отгрызенном пальце. Видимо, для похорон собрали не все. Или просто не заметили. Коул заглядывает под кровать — так и есть, еще один палец лежит. И, кажется, на кровати... Хотя нет, показалось.
На кровати пара ярко-рыжих, почти кроваво-красного оттенка шерстинок и следы прогиба, будто там долго лежала тяжелая туша... и следы крови на покрывале, конечно. И плюшевая игрушка — непонятно, маленького Уилла или сентиментальной и мечтательной Кэти — тоже разорванная на клочья.
Граф скидывает фрак, кутает в него найденные пальцы — бережно, будто еще живые. Игрушку тоже кладет к ним. Смотрит на растерзанную подушку: ощущение — будто чудовище уничтожало каждый след людей, всё, что могло помнить их запах.
Что же ты такое? И как надо ненавидеть, чтобы такое совершить?!
Коул бережно несет у груди сверток, оглядывая дом. Ничего. Только следы расправы. На крючке висит фартук Анны (на нем вышиты ее инициалы), на тумбе лежит кольцо, которое граф видел на руке друга. Всё это Коул уносит с собой.
На улице он молча идет к лесу, к кривой сосне с обломанной верхушкой (не иначе, как некогда молния попала). Идеальный памятник для Уильяма и его семьи — нечто пусть и неправильное, и искореженное, но пострадавшее слишком жестоко... кажется даже, что пострадавшее напрасно. Под сосной Коул хоронит сверток и сидит, глядя на падающие сверху снежинки. Здешняя природа как будто решила поплакать вместе с ним.
Граф понимает, что это безнадежно. Но всё же пытается создать ментальную проекцию — уже не ища Уильяма, Анну, Кэти, Уилфреда... Просто спрашивает непонятно кого — за что?! что они тебе сделали?!
Как ни странно, ему отвечают:
— Захотел и убил. И тебя убью.
Непонятный рычащий голос — человеческий ли, горящие злобой глаза... Только глаза и видно. Непонятно, кто это — человек, зверь, чудовище из кошмаров, машина... Что оно такое?
— Что ты такое?
В этот раз ответом его не удостоили. Коула шатает — создание ментального поля требует огромных усилий — и он опускается на заснеженную землю рядом с сосной.
— Стоп. Это явно не машина. Это существо явно разумно. И голос мужской. Оборотень? Оператор машины? Какой бред...
Граф опирается спиной о сосну. Силы стремительно покидают его.
— Ваше благородие, вы с ума сошли?! У самого леса сидите! А если оно опять придет?!
Кто-то пытается его поднять, тянет в сторону деревни. Коул с трудом поднимается и бредет сквозь пургу неизвестно куда...
Привезенные для друга и его семьи вещи граф отдает старику. Потом, шатаясь, идет к дому и поднимает с земли обгорелый кусочек дерева. На память.
— Ваш бродь, я не понял... Вы этот уголь в кольцо вставить хотите? Я слыхал, что у господ такая мода есть, но не понимаю, для чего. Говорят, иной раз даже мертвые кости в свои кольца вставляют — вот зачем делать такое?!
Коул не обижается на вопрос. Даже если этот вопрос на самом деле был попыткой его задеть... Уж слишком часто его объявляли странным, не пытаясь понять...
— Когда не хватает близкого человека, привязываешься к вещам. А когда друзья так далеко, что до них не дотянуться... Или их могилы так далеко, что не доехать... Нужно что-то, что будет о них напоминать. Чтобы помнить, что всё это было не зря.
Как ни странно, старик не поднимает его на смех (хотя граф и к такому уже был готов). Отходит и тихо шепчет не то Коулу, не то себе:
— Я понял... Теперь — понял.