Махор

Снежная буря проглатывает заброшенный дом с обгоревшими стенами моментально, языком из ледяного ветра облизывает его стены. Махору почти смешно.
Люди, строившие это недоразумение, явно не рассчитывали, что деревня разъедется и исчезнет, а руины придут в негодность. Впрочем, что ещё ожидать от людей? Думать наперёд они не способны в принципе.
Махор пробирается внутрь. Дом уже не пахнет людьми, ветер давно слизал их запахи. Внутри гниют какие-то старые вещи. Гадкие существа — люди. Отравляют всё, что видят. До чего же мерзкие.
В коридоре крыша обвалилась, и не так резко воняет. Пахнет снегом, хвойными деревьями, лесом. Как и должно быть.
Зверь устраивается возле выбитого окна. Людское строение его слабо раздражает, чувство реванша дороже. Где все эти люди теперь? Сгинули, костей и то не соберешь. И это правильно. Теперь он хозяин этого места.

Махор досадливо морщится, почуяв мерзкий запах. Человек. Пропитанный какой-то дрянью насквозь, ещё и давно немытым телом пахнет. Этого даже жрать противно будет. Но живым человек не останется. Дело принципа.
Тигр принюхивается: да, других людей тут нет. Прекрасно. Этих, вонючих, обычно никто не ищет. Даже себе подобным они не нужны.
Зверь не торопится навстречу человеку. Слишком хорошо знает, что люди всегда тянутся к своему жилью. Подобное, как говорится, тянется к подобному... Какая глупая добыча, сама идёт в лапы. Прекрасно. И Махор мог бы поспорить, что добыча притащится именно в этот дом. Потому что он на фоне других выглядит более-менее крепким.
Хищнику не обязательно видеть человека: запахи уже рассказывают ему, как намеченная жертва путается в сугробах, на ходу пьёт какую-то мерзко пахнущую дрянь из металлической фляги. Махор лениво потягивается и почти дремлет: напрягаться даже и не хочется, уж слишком легкой будет добыча…
…Когда человек, шатаясь и хватаясь за стены, входит в дом, Махор не прячется, но и не выдает себя. Так даже интереснее. Человек входит в дом и орет:
— Эй, есть кто? Выходи, хозяева! Открывай, медведь, сова пришла! Тьфу, наоборот!
И пьяно хохочет. Видимо, собственные бессвязные слова кажутся ему смешными. Насколько же глупое существо. Даже скучно становится.
Человек, распространяя жуткую вонь, продолжает нести чушь:
— Чей дом-то?! Ничей? Ау, люди, вы где?! Ничей? Ну, мой будет! Вот переночую и пойду… Вот завтра разберусь, куда! Слышь, дом! Ты чей? Кто тут жил-то? Моя бабка в таком же жила. А я в квартире жил, пока жена не выгнала. Надоела пилить, сил моих нет! Говорит, дети меня боятся. А я что, виноват, что они пугливые?! Уже слова никому вокруг не скажи! Вот я б их всех…
Он грозит воздуху кулаком, икает, садится на пол и бешено вращает глазами, не затыкая рот:
— Надоели все. Работай, работай, деньги неси, расслабляться не смей, кран какой-то почини! Да пошли они все в лес! Пускай теперь меня поищут! Сам не знаю, куда иду, авось и найду, где получше! Э, слышь! Чего молчишь?!
Человек пинает какую-то рухлядь на полу, с трудом идет к коридору.
— О, тигра! Прям как живой!
Махору уже откровенно надоело слушать бред и наблюдать за этой пьяной драмой, и он поднимается, показывая клыки. Пропитые мутные глаза человека чуть проясняются:
— Не понял… Ты что, настоящий?! АААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

…Разумеется, человека Махор задавил. Откусил немножко и тут же выплюнул – мясо так пропиталось какой-то дрянью, что есть его не захотелось абсолютно. Пускай падальщики доедают, если не побрезгуют. А Махор предпочитает вкусное мясо без мерзких привкусов. Пора охотиться на более съедобную дичь…
…Конечно, падальщики радостно растащили останки по всему лесу. Люди своего сородича не нашли. Даже если и искали, то не там, где надо. Как всегда. Настолько ожидаемо, что даже скучно.

___________________________________________

Махор в человеческом обличье лениво зевает и сонно трет переносицу. Тоска. Как же скучно с людьми. Даже не обязательно портить им жизнь – сами прекрасно справляются. Но Махор все равно портит. Дело принципа.
Перед ним маячит секретарша. Перепуганная и с блеющим голосом. Овца. Махор слушает ее, еле удерживаясь от показушного зевка. Просто потому что может себе позволить. Перед людьми церемониться, как минимум, глупо. А где-то в дверях офиса слышно, как вторая овца, что перекладывает ничего не значащие бумажки, извиняющимся тоном блеет что-то. Одним словом — люди.
Махор дослушивает секретаршу, чудом не обмочившуюся в процессе доклада, выходит в коридор разбираться. Оказалось, сотрудница притащила на работу своих детей, которых ей не с кем оставить. Совсем охамела.
— Пусть немного тут посидят, можно? Они никому не помешают. Вы их даже не заметите. Они тихие у меня, правда, Вика?
Худые и тихие дети стоят рядом с ней. Мальчик-детсадовец и девочка среднего школьного возраста. Одеты опрятно, но бедно. У девочки старомодная жилетка не по размеру, явно доставшаяся по наследству (не от матери ли?) и взгляд затравленного зверя.
— Мы постараемся вам не мешать.
Голос у девочки сдержанный, а в глазах — плохо скрытая ненависть ко всему миру в целом.
Махор вздохнул:
— Валерия Ивановна, у нас тут не детский садик и не продленка. Не злоупотребляйте своим положением, или у вас будут большие неприятности.
Лицо у той сияет:
— Спасибо. Вика, отведи брата в кабинет. Быстрее, ну!
Девочка послушно ведет брата в кабинет. От нее фонит плохо скрытым раздражением.

Кабинет Махора через дверь от продуваемого всеми ветрами кабинета, где сидит Валерия. Махору с его-то слухом прекрасно слышно, что там происходит:
— Мне надо сходить забрать документы. Дети, ведите себя тихо. Вика, присматривай за братом. И уроки сделай! Можете брать вот эту бумагу рисовать, но только ту, что с одной стороны исписана, чистую не берите! Больше не смейте ничего трогать! Если что-то тут сломаете, я в жизни не рассчитаюсь! Вика, не тереби нитку! Жилетка распустится, а на другую у нас денег нет!
Вика негромко отвечает:
— Надо мной из-за этой жилетки смеется вся школа.
— Вика, на улице холодно! Учись беречь вещи. Вырастешь, купишь какую хочешь! Всё, я уехала.
Она убегает, а мальчик начинает хныкать:
— Вика, я боюсь.
Девочка с трудом сдерживает злость:
— Успокойся. Мне надо уроки сделать. Садись, рисуй. И кого ты тут боишься?
— Того дядю, начальника мамы. Он злой. И у него на спине морда страшная.
Махор усмехается: в прошлый раз ребенок, запоминанием имени которого зверь не стал себя утруждать, заглянул в кабинет, когда Махор переодевался, и очень испугался татуировки с оскаленной тигриной мордой.
— Какая морда на спине?
— Черная. Тигриная. Очень страшно нарисовано.
— Нарисовано? Да не тупи! Это просто татуировка. Он же на тебя не нападет.
Махору становится смешно.
— Вика, а когда вернется папа?
— Я же тебе тысячу раз говорила, папа сказал, что больше не вернется и что мы ему надоели. А полицейские сказали маме, что он пропал без вести.
— А почему он нас бросил?
— Говорю же: мы ему надоели. А я и не хочу, чтобы папа возвращался. Он всё равно только и делает, что пьет, на всех орет и пьяный несет какой-то бред.
— Я по нему скучаю.
— Слушай, у меня через пару часов олимпиада. Мне надо подготовиться. Хотя бы сегодня меня не отвлекай от учебы, хорошо? Я тебе завтра сказку расскажу.
— Завтра ты как всегда скажешь, что устала от школы и уроков.
— Я тоже человек и тоже устаю! Придет мама — и пусть она с тобой возится. И не надо шуметь, тот дядя услышит.
— Ой!
— Веди себя тихо, хорошо? Просто рисуй что-нибудь, а я уроки делать буду.
Они затихают. И долгое время молчат. Потом становится слышно, как девочка всё громче, будто под гипнозом, твердит:
— Екатерина Вторая. Тысяча семьсот шестьдесят второй — тысяча семьсот девяносто шестой год. Екатерина Вторая. Тысяча семьсот шестьдесят второй — тысяча семьсот девяносто шестой год …
Мальчик начинает истерично кричать:
- Вика! Вика!
Махор всё-таки идет проверить, что происходит в кабинете.
Ничего особенного. Девочка трет виски, повторяя усталым голосом одну и ту же фразу, а ее младший брат визжит. Вика поднимает измученный взгляд на Махора:
— Всё в порядке. У меня просто память на числа плохая, приходится долго заучивать даты. А виски тру, потому что голова болит.
— Таблеток от головной боли не держу, но могу кофе налить. Будешь?
Вика колеблется несколько мгновений и гордо вскидывает голову:
— Буду!
Махор уходит в свой кабинет и запускает кофемашину, слушая, как в соседней комнате ребенок отчитывает сестру:
— Мама же сказала никого не отвлекать от работы и ничего не выклянчивать! Я всё ей расскажу!
— Помолчи хоть немного. Он бы не пришел, если бы ты не заорал. И вообще, у меня сейчас голова от боли взорвется, и я уже несколько часов ничего не ела. А у маминого начальника я ничего не просила, он сам предложил. Маме можешь так и передать.
Махор возвращается в кабинет, ставит на стол чашку кофе. Вика благодарит. Глаза у нее уставшие, видимо, сил притворяться бодрой уже нет.
— Тебе настолько важна эта олимпиада?
— Да. Это единственное, где я лучше всех. А еще я хочу обойти одноклассницу, которая надо мной смеется. Ей ее папа обещал, что если она выиграет олимпиаду, то он ей купит айфон. Она уже всему классу хвастается. А я не дам ей выиграть. Это будет моя победа, а не ее. Ой, извините!
Только тут, похоже, она спохватилась, что наговорила лишнего.
— И за что ты извиняешься?
— Ну… вам же неинтересно меня слушать? Вы же взрослый.
— На будущее: не болтай так много. Любые твои слова могут быть использованы против тебя.
— Поняла.
Махор выходит из кабинета. Вика зовет брата:
— Всё, он ушел.
— А я не расскажу маме.
— Зато ее начальник мне кофе наливал. Приятно.
Люби Махор людей, ему бы стало грустно. То есть ребенку настолько не с кем поговорить, что она готова первому встречному выложить свой коварный план мести однокласснице, а других поводов для радости у нее нет? М-да. Он идет проверять документы для рабочей поездки.

Валерия возвращается, жалуется на пробки на дороге из-за какой-то аварии. Вика дергает мать за рукав:
— Давай я раньше выйду? У меня сегодня олимпиада!
— Беда с тобой!
Махор снисходительно улыбается:
— В какой стороне школа вашей дочери? Если в сторону Ясенево, могу ее подвезти, мне по дороге.
— Ой, спасибо! Вика, будь умничкой!
То есть на безопасность своего ребенка тебе наплевать? М-да.
В машине Вика робко начинает разговор:
— Спасибо, что согласились подвезти. На автобусе я бы точно не успела!
— Всем иногда везет. Но не полагайся на везение, оно ненадежно.
— Я знаю. Вот и создаю его себе. Хочу выиграть эту олимпиаду. Пускай они все утрутся! Ой, извините.
— Ты хочешь победу — или хочешь, чтобы тебя за нее полюбили?
— Первое.
— Молодец. Запомни, если тебя не любят — никогда не будут любить, что бы ты ни сделала. Тебя, так понимаю, травят в школе?
Вика явно не хочет говорить, но смотрит в зеркало на Махора и мрачно отвечает:
— Да.
— Если никто не заступается, решай дело сама. Дерись чем и как угодно, делай всё, чтобы они при виде тебя вздрагивали. У тебя два расклада: или они будут тебя не любить и презирать, издеваться, просто потому что могут. Второй: будут бояться. Не полюбят, но не посмеют к тебе лезть. Какой расклад ты выберешь?
— Второй.
Махор одобрительно улыбается.

У здания школы он высаживает девочку. Стоит Вике сделать пару шагов, на нее тут же налетает крикливая тетка:
— Ты зачем моего сына поцарапала?! Ни стыда, ни совести!
Вика старается держаться гордо:
— Ваш сын у меня учебник отбирал. Я просто защищалась.
— Поделилась бы, жадина маленькая!
— У вашего сына и его соседа был учебник, один на двоих, они просто хотели два. А я сижу одна, и со мной никто не поделится.
— Она еще и дерзит!
К тетке подтягивается вторая. Та, воодушевившись, продолжает:
— Царапается! Это ж надо!
— А ваш сын меня бил по рукам, когда пытался отобрать учебник.
— Ты мне еще и врешь?!
— Посмотрите записи камер, там это есть.
— Ах ты…
Махор подъезжает чуть ближе, эффектно развернувшись:
— Какие-то проблемы?
Тетка подрастеряла свой задор, но продолжила болтать:
— Моего сына поцарапали! Я буду жаловаться!
— А те факты, что ваш сын отбирает чужие вещи и девочку по рукам бьет, вас совсем не беспокоит? У Вики поводов жаловаться на вашего сына, очевидно, больше, не находите?
Тетка затихает. Махор кровожадно улыбается:
— Вика, олимпиада ждет. Порви там всех!
Та столь же кровожадно улыбается в ответ:
— С удовольствием!
Тетки испуганно косятся на них. Прекрасно.
Как бы тебя ни учили быть овцой, ты не овца. Ты хищник. Совсем молодой и уже искалеченный, с переломанным хребтом, запертый в клетке, обессилевший и не опасный для окружающих, но хищник.

На следующий день Вика приходит к маме на работу, стучит в кабинет Махора:
— Вы не видели мою маму?
— Она ушла за распечатками, скоро вернется. Как твоя олимпиада?
— Я ее выиграла!
— Молодец.
— Спасибо, что подвезли. И за советы тоже.
— В школе не трогают?
— Нет. Вы всех очень сильно напугали. Они теперь только болтают про меня глупости.
Махор улыбается:
— Рад был помочь. А что болтают?
— Ну… мне даже стыдно рассказывать.
— Вика, большинство людей глупы до невозможности. Но иногда их глупости забавны. Так что они болтают?
— Будто вы на самом деле мой отец. И что вы убили моего отца, чтобы не мешал вам. И что вы бандит и настоящий зверь…
Махор хохочет.
— Вика!
На пороге стоит Валерия.
— Всё в порядке, ваша дочь вас ждала.
Валерия чуть ли не за руку волочит дочь в кабинет и злобно шипит на нее:
— Такое нельзя рассказывать! Сплетничать — некрасиво.
— Он же сам сказал рассказать! А в школе правда такое говорят. Причем даже учителя.
— Тебе не стыдно?
— Мам, за что? Это же не я всякие гадости сочиняю.
— Дома поговорим…

…Через несколько дней Валерия опять оставляет своих детей на работе. И Махор слышит через стену разговор детей:
— Вика, а за что мама тебя так ругала утром?
— За то, что я вчера вернула однокласснице подарок.
— Почему?
— Там был шампунь для проблемных волос.
— Мама же сказала, что одноклассница хотела тебе добра.
— Во-первых, мама заступается за всех, кроме меня. Во-вторых, одноклассница и ее подружки издевались надо мной, когда дарили. В-третьих, у меня нормальные волосы. А мама мне запретила дарить однокласснице в ответ крем от прыщей. То есть, когда надо мной издеваются или делают мне гадости, ее всё устраивает, но если я хочу что-то сделать им в ответ, она меня убить готова? Иногда я ее за это ненавижу.
— Вика, ты что?
— Меня просто довели. Еще сплетни эти в школе… Кто-то вообще говорил, что мамин начальник меня удочерит.
— Я не хочу, чтобы он тебя забрал. Он злой.
— Я тоже злая. Вот скажи, мама у нас вроде добрая? Но почему-то ко всем, кроме меня. Она эту одноклассницу даже не знает. Папа орал и бухал. А мамин начальник не пьет, не бьет меня и не говорит, что я сама во всём виновата и всё делаю не так. Лучше бы он реально оказался моим настоящим отцом и меня удочерил, я не против.

Махор за стеной вздыхает с плохо скрытым отвращением.
То есть для людей нормально доводить собственных детей до такого состояния, что те рады усыновиться к кому попало? Махор почему-то даже и не удивлен.
Мерзкие существа эти люди. До чего же мерзкие.