Славян

Стояла июньская жара. Мы сидели на крыше нашей панельной пятиэтажки на краю города, потные, раздетые до пояса, и слушали «Сектор Газа» на Славкином кассетном магнитофоне «Вега»:
«Мне на днях исполнилось 16 лет,
Захотел я двухколёсный драндулет.
Я к батяне подошёл, сказал: "Купи!
Мне на «Яву» ты кусочек накопи!"»

Шестнадцати Славяну тогда ещё не исполнилось, только пятнадцать. Пожалуй, он был единственным панком в нашем дворе, но не таким – в кожаной косухе, с ирокезом на голове, а настоящим, как говорят в наших сибирских краях: «по жизни». Белёсый, полноватый подросток в очках с толстыми линзами. У родителей он появился очень поздно.  Жили они в нашем подъезде номер три, в квартире на первом этаже. Вместе с ними жила кошка по имени Мура, которую кормили исключительно минтаем. За нормальным питанием в их семье следили:
– Славка! Славка! Иди домой обедать! – кричала с крыльца подъезда его мама, тётя Зина.
– Иду-у-у, маме-е-е-ц! – отвечал ей сын, передав сигарету «Родопи» товарищу и высунувшись с края крыши.
– Опять ты на этой крыше! Мёдом вам там намазали, что ли? Слезай сейчас же!

Отец Славяна не мог купить себе, а уж тем более сыну, машину или мотоцикл. Жили бедно. Зато у отца была куча инструментов. Потому Славян обменял свою «Вегу» на неисправный мопед «Карпаты». Целыми днями сидел он в их секции в подвале, чумазый и пропахший сыростью, ремонтируя свою мечту. Единственной деталью, которую не получилось найти, остался спидометр.
– Да и хер с ним!  – прокомментировал Славян. – Кому он нужен?

Когда ремонт был окончен, Славян торжественно вывел чудо техники во двор, включил зажигание, пару раз дёрнул ногой кикстартер, и мопед затарахтел. Покрутив для эффекта ручкой газа, Славян оседлал мопед и рванул вперёд. Выходившая из первого подъезда с «авоськой» баба Шура едва увернулась от дымящего и тарахтящего драндулета.

Не глядя на спидометр, которого не было, Славян гонял на своём мопеде по городу с утра до ночи. Ремонтировал его, если что-то ломалось, и снова нёсся по двору, поднимая пыль. Мы периодически просили прокатиться. Славян делился, хоть и неохотно. Мы ведь тоже были публикой не очень дисциплинированной и надёжной, а гаишники, попадись мы им, просто забрали бы двухколёсный транспорт.

Славян первым из нашей компании расстался с девственностью. Верка из кулинарного ПТУ отблагодарила его за трёхчасовое катание по району. Потом, на крыше, Славян красочно описывал нам, сидящим перед ним с открытыми ртами, всё, что с ним произошло.

Как-то раз Славян пошёл открывать подвал, чтобы выгнать мопед, и обнаружил на двери сорванный замок. Ещё более хлипкий замок на их секции был безжалостно выдран. Мопеда внутри не оказалось. Выйдя из подвала, растерянный Славян сел на ступеньки подъезда и горько заплакал. Я стоял на крыльце и сел с ним рядом:
– Хочешь свой магнитофон дам послушать? Отец недавно «Панасоник» купил.
– Не надо, Саныч! Спасибо! – ответил он, снимая очки и вытирая рукавом рубахи слёзы.

Славян подрос, закончил школу, потом техникум и стал работать механиком. Он купил себе самый обычный мотоцикл «Восход», на котором ездил иногда на родительскую дачу. Я поступил в институт, и виделись мы очень редко.

Однажды в январе, через пару недель после Нового года, он вдруг поднялся ко мне на третий этаж поздно вечером с початой бутылкой водки и, когда я открыл ему дверь, сказал:
– Саныч, давай выпьем маленько!
И хотя водку я не пил совсем, почувствовав особенность его настроения, ответил:
– Давай! Заходи.
Мы не спеша, практически молча, допили эту бутылку, и он ушёл. Только сказал на прощание: «Саныч, помнишь, про «Яву» на крыше слушали?» И улыбнулся.

Больше я Славяна не видел. Той же зимой он остался ночевать в доме у его друзей, а спальных мест всем не хватило, ему постелили на полу. Заслонку у старенькой печки не открыли до конца, и она ночью «шаила». Утром все проснулись с отравлением угарным газом, а Славян – единственный, кто не проснулся вообще.

Сейчас он гоняет по райскому саду на новенькой «Яве». Там везде свежий воздух. Из «Веги», примотанной проволокой к багажнику, доносится на всю громкость: «Яву, яву взял я нахаляву…» Конечно, ангелы, бывает, хлопнут ему крылом по голове, а праведники ворчат вдогонку:
– Опять накоптил, окаянный!
Но ничего не поделаешь — так Господь распорядился, а его пути неисповедимы.