Пианино

Старый скрипучий лифт захлопнул свою пасть. Нет, все-таки по ступенькам лучше. Если бы еще не один, то ладно. Пришлось бы зажмуриться, сделать шаг подлиннее, чтобы точно не провалиться в щель между лифтом и лестничной площадкой, а потом стоять едва дыша, в надежде, что на этот раз лифт все-таки справится и, хоть и кряхтя, и кашляя, довезет до нужного этажа. По лестнице, кончено, тоже страшновато, тем более что лампочки горят не везде, а ступеньки старые и кривые и за каждым поворот чудятся шорохи, но уж лучше так. Мишка мотнул головой, так, для храбрости, закусил губу, чтобы случайно не вскрикнуть, и припустил наверх.
Номер квартиры он, кончено, не помнил, да и не к чему, и так понятно. Вот окно с облезлой краской и жестяной банкой для окурков, значит еще один пролет и сразу направо. Большая черная дверь была обшита чем-то мягким. Можно надавить на неё кулаком, и на несколько мгновений останется небольшая вмятина. Мишка вытянул вверх руку, на цыпочки вставать было не нужно, не маленький уж, и бойко нажал три коротких раза на звонок. Это был их с Витькой опознавательный знак. В квартире что-то грохнуло, послышались приглушенные голоса, наконец дверь распахнулась. Витька предстал перед другом во всей своей мальчишеской красе. Растрепанный, в выбивающейся из штанин неопределенного цвета майке.

; Здорово. Проходи, ; нарочитым басом встретил Витька. ; Мать велела посуду домыть. Сейчас домою и пойдем.

Витька удалился в глубь коридора, предоставив гостю возможность самому себя развлекать.

Коридор был, конечно, местом примечательным, длинным и узким, при этом около каждой двери можно было обнаружить что-то интересное, указывающее на особенности хозяина комнаты. Вот старый лобзик дяди Пети, а чуть дальше игрушечная коляска, напротив Витькиной комнаты стоял велосипед. Наверное, он и грохнулся, когда раздался звонок. Мишка с благоговением провел по нему рукой. Велосипед дело не шуточное и в их селе не такое уж и частое. Хорошо всё-таки иметь друга с велосипедом. Хоть и редко, но ведь даст прокатиться, а иногда махнет рукой и так небрежно скажет: «Валяй. Бери хоть на весь день» И уж вот это счастье! И ничего, что потом нужно битый час оттирать велосипед от каждого пятнышка, зато можно сгонять и к дальнему магазину, и к ручью, и даже на горку.

Следующая за Витькиной дверь была приоткрыта. Мишка знал, что туда на днях должен был въехать новый жилец. Бабу Тому все-таки забрали в город. Совсем уж старая стала, едва ходила.

Интересно, кто же теперь там живет. Может, тоже кто-то с ребенком. Вот это было бы неплохо. Можно в прятки вместе играть или еще что.

Мишка на цыпочках подошел вплотную к двери и заглянул в щелочку. Было видно коричневый шкаф и кусочек окна. Вроде никого, тихо. Краем носка он легонько толкнул дверь. Что-то большое и черное стояло около шкафа. Любопытно. Совсем осмелев, Мишка юркнул своей худенькой фигуркой за порог комнаты. Юркнул и тут же пожалел, ведь оказывается, там был человек. И не просто человек, а крепкий на вид мужчина. Такой и по шее даст за подобное своеволие. Хорошо хоть сидел спиной и Мишку не заметил, а значит можно попытаться тихонько выползти наружу. Но сначала страсть как хочется осмотреться. Мишка шустрым взглядом обвел всю небольшую комнату. Ничего примечательного в ней не было. Узкое окно с большим подоконником, старый диван в углу, простой квадратный стол, с водруженной на него банкой кофе. Да, самое интересное в этой комнате был сам человек и большая черная штука, у которой он сидел. Мишка, конечно, знал, что это такое. По телевизору много раз видел. Смешным словом пианино называется. Музыкальный инструмент такой значит, и играют на нем специальные люди пианисты. Так вот кто, значит, этот человек. Ну это не интересно! Вот если бы моряк, это было бы дело. Мог бы рассказать про корабли, разные там страны и шторма…

Тем временем пианист задумчиво вздохнул, положил свои большие руки на клавиши, выпрямил по-солдатски спину. Мишка же уже одной ногой стоял на безопасном линолеуме общего коридора. Но вторая нога так и осталась в чужой комнате.

Музыка обрушилась на него вся сразу. Как огромная волна, которая охватывает целиком, с макушки до пяток, не оставляя ни одного сухого места, ни снаружи, ни внутри. Могучая, она была сильнее всего, что можно было вообразить. Она окутывала всё вокруг ; и старый шкаф, и желтоватые занавески на окне, и тускло мерцающую лампу. Окутывала и словно на ковре самолете уносила в такие далекие дали, где все предметы, самые обычные и банальные, получали новую жизненную силу, вновь обретали свой смысл.

Всё это Мишка чувствовал, но, конечно, не мог бы ни выразить в законченную мысль, ни даже осознать. Величие и красота во всей своей полноте ворвались к нему в сердце, сердце же, не зная, как с этим справиться, как вместить в себя подобное, было способно лишь издать протяжный, благоговейный выдох.

Музыка затихла. Пианист неспешно развернулся, ничуть не удивившись, словно зная о своем случайном слушателе, он посмотрел Мишке прямо в глаза. Легкая, почти воздушная улыбка коснулась его лица. Он не произнес ни слова, лишь коротким кивком поприветствовал своего гостя. Мишка тихонько прикрыл дверь, дверь в длинный знакомый коридор с протертым линолеумом.