Тропы. Глава третья

Они вышли из подъезда в серый, безразличный свет дня, и тишина квартиры учителя сменилась приглушённым гулом города.

Картонная коробка, которую теперь нёс Дэшэн, казалась неуместно лёгкой и одновременно неподъёмно тяжёлой. Они шли, не говоря ни слова, пока у Вэньбо настойчиво не зажужжал телефон. Он вытащил его, посмотрел на экран и со вздохом сбросил вызов.

— Это Фан, — сказал он, обращаясь ко всем и ни к кому. — Она звонит уже в пятый раз. Завтра я буду занят. Мы должны поехать к её родителям. Говорит, что я провожу с вами больше времени, чем с ней.

Он неловко замолчал. В его словах не было извинения, только констатация факта — другого, параллельного мира, который требовал его присутствия.

— Ничего, — сказала Сянлю, и её голос был ровным и понимающим. — Я тоже завтра помогаю родителям в ресторане. Весь день на ногах.
— Тогда я возьму это к себе, — сказал Дэшэн, и никто не возразил.
— Только не потеряй, — сказала Сянлю, и её голос был мягким, почти заботливым.
— Не потеряю, — пообещал он.

Они разошлись на перекрёстке. Вэньбо быстро свернул к метро, Сянлю пошла в сторону своего дома, а Дэшэн остался на мгновение один, сжимая в руках эту коробку, как хрупкий сосуд, наполненный чужой жизнью. Он смотрел им вслед, пока их силуэты не растворились в вечернем свете, и только тогда повернул к себе.

Вечер он провёл в своей комнате, где порядок и пустота были полной противоположностью жилищу учителя. Здесь не было гор книг, только учебники, аккуратно сложенные на столе, и компьютер, чей тёмный экран отражал его собственное лицо. Он поставил коробку на пол, сел рядом и начал разбирать бумаги.

Это был не дневник. Это были фрагменты, эскизы мыслей, зарисовки чувств, набросанные на вырванных листах школьных тетрадей. Не было ни дат, ни последовательности — лишь острова текста в океане пустого времени. И на нескольких из этих островов, как печать мастера на старинном свитке, повторялось одно и то же имя. Мэй Линь.

Дэшэн взял один из таких листов. Записи на нём были короткими, отделёнными друг от друга пустым пространством. Каждая — как отдельное стихотворение.

Её голос открыл окно в город, где пахнет снегом. Она похожа на веточку цветущей сливы. Мой карандаш пытался поймать её тень, но рисовал лишь отражение в луже. Стихи о войне падали в тишину, как капли на сухую землю. В них была боль, а не победа. Я хотел спросить о её печали, но промолчал. Как всегда. Но иногда молчание — единственный крик.

Дэшэн перевернул лист. С обратной стороны было всего несколько строк, написанных ещё более скупо, как будто слова стоили слишком дорого.

Вода капает с крыши — в каждой капле её голос: тихий, упрямый, неотступный. Мама говори: «Это дом плачет». Если дом плачет, он живой — ему тоже больно.

Он взял другой клочок бумаги. Записи здесь были ещё более отрывочными, словно заметки на полях чужой жизни.

Ждал её у ворот. Она ушла на завод. Я остался на пороге. Мама ждёт отца, который не вернётся. А я жду её, не зная, вернётся ли. В библиотеке искал её в книгах. Нашёл только себя — другого, чужого. Её дорога оставила за собой лишь рябь на воде. Железо и шум. Там нет стихов. Здесь — только пустота. Каждая книга — капля в бездну. Я тону в этой бездне. Я — не я. Я — отражение.

Дэшэн отложил листы. Он сидел в тишине своей комнаты, но слышал гул чужого времени. Эти записи были похожи на древнюю живопись гохуа — несколько точных мазков туши, а всё остальное дорисовывает воображение. Было упоминание школы. И завода. Но кем была она, эта женщина с голосом, похожим на снег, так и оставалось загадкой.

Ночь прошла незаметно. Когда первый серый свет коснулся окна, Дэшэн взял телефон. Он открыл их общий чат с Сянлю и Вэньбо. Пальцы сами набрали сообщение: «Я прочитал кое-что. О ней. О Мэй Линь. Он пишет про школу. Нашу школу. Может, попробуем узнать что-то там?»

Ответ от Сянлю пришёл почти сразу. Одно слово: «Хорошо». Сообщение от Вэньбо появилось через несколько минут. Такое же короткое: «В понедельник».

Путь был намечен.