Дневник снов. Часть 5. восстановлен

                Шафрановая кровь.

Мы с бабушкой пришли в огромный концертный зал после ремонта. Как красиво его отремонтировали! Да только выглядеть зал стал странно, зловеще…

На концерт пришло очень много народу. Вот, мы все сидим, а на сцену выходит жид. Он в чёрном сюртуке, шляпе-сатурнианке; сам бледнiй как труп, седой как лунь; с длинной белой бородой… Его можно было принять за Деда Мороза (а многие и приняли), но жид был не добрый…

Вот, он стал говорить о новом ремонте «для славян». Он так и подчеркнул – для славян, зачем-то… А я не понимал, зачем за сценой меноры, а у входа две декоративные колонны – а-ля Яхин и Боаз… Сверху – зловещим светом блеснула люстра в виде маген-Давид, а в вазах «цвели» искусственные шафраны… А жид вынес на сцену большое ведро с краской, и вылил её на сцену. «Украсим этот праздник!!» - возликовал он. Толпа в зале аплодировала ему; а краска стекала со сцены, красная, пенистая…

А я вдруг увидел – это было озарение – что когда начнётся концерт, все выходы заблокируют, и на сцену выпустят волколаков… Я увидел мысленно одного из этих монстров-людоедов и содрогнулся.

- Пошли, быстро! – я встал со стула и взял за руку бабушку. Мы вышли: никто, кроме жида на сцене, не обратил внимания на наш уход…
Вот, мы идём по коридору, миновали раздвижные двери – я их запер на все щеколды, в том числе на штыри, падающие в дырки в полу. Дальше ещё одна, тяжеленая дубовая дверь, обитая железом. Я с трудом отворил её, и мы оказались в маленькой комнатке залитой светом заходящего солнца… В комнатке был балкон, на большой высоте, и безлюдный тревожный парк внизу…

Закат был красным, и будто тёк по небу, стекая за горизонт…

А я нашёл за ширмой дореволюционный топор. И какой топор! У меня снова произошло видение – я видел старца-мольфара, где-то в лесах Белоруссии или Смоленщины. Старец показывал этот топор белобрысенькому мальчонке, внучку. Они вместе затачивали его на ремне, и дед-мольфар объяснял, как рубить этим топором волколаков – оборотней, пожирающих детей… Вот, он говорит: «руби в позвоночник! Лезвие должно быть острым, как бритва! Один точный удар – и отходи в сторону! Коль кинется на тебя снова – беги, и спрячься за дверью, загодя поставив распорку, чтобы открывалась только щелка для тебя, а когда зверь сунется – только морда его пролезет – а ты и руби по ней топором, по верхней челюсти! Да, внучок… Ты запомни: КОЛЬ СОХРАНИШЬ В СЕБЕ ЧЕЛОВЕКА – ЗВЕРЯ ОДОЛЕЕШЬ…»

Далее я видел селения, крыши из дранки, поля, и берёзовый лес вдали… Он шелестел под летним ветром, древний, русский, вечный… А я вдруг ощутил страшную рвущую тоску, и слёзы градом покатились из моих глаз… Я видел, что над тем лесом тоже зиждется кровавый закат… В лицо уже дышала ночь, полная ужасов. Я знал, что на мир скоро спустится омерзение – мир превратится в лабиринт, разбитый на трубы, вроде грязных кишок, они сплетались в ловушки и сепараторы, похожие на куар-коды и надписи на иврите…

… Я рассматривал найденный топор – он был довольно лёгким, похож на валашку, но с выпуклым широким лезвием, как у секирки. Лезвие и вся металлическая часть была тонкой и легкой, не как у колуна, но как у мясницкой тяпки. Очень продуманная форма, явно не для колки дров. Лезвие отполировано и заточено не хуже бритвы Gillette. На топоре вытравлены руны. Рукоять длиной 80 см, из прямослойного дерева, похожего на ясень…

Вдруг, снова видение! Жуткий трубный звук. Рожок… шафар! Мелькнула зачем-то надпись: «round-up!», и на затемнённую сцену вальяжно вылезло три волколака – громадные, мускулистые, метра три в длину и полтора в холке. Они были откормленные, с бело-серой шерстью, синими глазами и синими жилами на брюхе. Я видел людей в зале – они просто оцепенели; они не верили своим глазам! Три громадные туши кинулись в зал… и началось жертвоприношение…

… А я двигал пианино к дубовой двери; я делал распорку по совету мольфара – дверь могла открыться только на 30 см, а потом упиралась в пианино, а пианино – в стену. Перед глазами мелькали видения: затемнённый зал, над которым разлился ужас…. И я видел, как один из монстров отворил боковую дверь, и бежит по нашему следу… Тёмный коридор, извилистый как кишка, и по нему несётся страшная туша…
Удар! Бабушка вскрикнула. Дубовая дверь растворилась на 30 см, в проём влезла тяжёлая, дьявольски-кошмарная голова с гипнотическими (человечьими?!) глазами, безумными от гнева…

Я мощно и с потягом рубанул по голове. Плоть skinwalker-а оказалась плотной, как тракторная покрышка. Но и топор оказался так грамотно заточен (или зачарован?!), что врубился по обух в переносицу Зверя………… 




                Глупая креветка.

У людной дороги стояла креветка – ей так хотелось с кем-нибудь пообщаться! Креветка была очень социальной леди.

Вот, креветка сделала что-то такое (или с ней это произошло?), что и вправду она стала выглядеть, как настоящая красивая леди. Теперь креветка - худенькая блондинка с наивными, широко открытыми глазами…

И сколько сразу нашлось желающих с нею общаться!

Импозантные джентельмены дарили ей цветы и украшения, катали на дорогом авто… Креветка не жила больше под корягой – ей сняли роскошный номер в отеле.

… «Твои волосы… словно северное сияние… твои глаза… как два озера в обрамлении туи… твои груди…» - нёс вульгарную околесицу какой-то губастый сенсуалист, мацая креветкину ладошку...

… «Слыш чо, слушай: если кто..чего..короче, я всякого порву за тебя!»... – бил себя пяткой в грудь какой-то гигочед, похожи на гориллу…
… Какой-то бледный девственник уронил мыло, долго искал его пацталом а сам любовался на креветкины ноги… Он любил женские ноги, потому что подсознательно считал, что не достоин частей, что повыше…

«Мальчики, я вас всех так люблю!!...» - Креветка таяла от счастья. Её загорелое после солярия лицо расплывалось, как топлёное масло, и она блаженно забылась…
 
                … Когда креветка очнулась, никаких импозантных джентельменов больше рядом не оказалось.
«Пошла вон из нашего отеля, чудовище!» - пинком под хвост поддал ей скорости злой краснолицый лакей.

Что же случилось, что??

Вот, креветка идёт по городу и плачет.

«Смотри куда прёшь, тварь!» - её грубо толкнул какой-то импозантный джентельмен…
Креветка села у людной дороги, и так тяжело ей стало на сердце!!
«Ну а что ты хотела…» - молвил мрачного вида худой старик. – «Ты думала, тебя будут любить за твой богатый внутренний мир? Ха!» - старик сплюнул. – «НЕТ В ТЕБЕ НИЧЕГО!!! Пока был пол и внешность, тебя любили за пол и внешность. А теперь уйди с дороги – раздавлю!»



               
                «Кирка».

Меня попросили отлить из бронзы кирку. Я принялся искать всё необходимое. Нашёл старый чугунок… слепил форму из глины… А бронзу я видел в заброшенной деревне – там у моего дома электрощиток, такой большой и необычный, и много всего на нём навешано. Один из углов этого щитка венчает бронзовая деталь непонятного назначения. Она такая с дырочками, тяжёлая. Я беру эту деталь, и иду. Вот, уже по городской улице…

Я вижу, как чинят фундамент у дома – туда забивают сваи, на глубину 14 метров…
Я всё равно переживаю, что не смогу отлить кирку…


 

                «Первая любовь».

Сегодня мне снилась моя первая любовь, и я кончил… я не ощущал ничего, кроме чувства полёта, парения… И я видел, как в бездонном синем небе парили миллионы маленьких белых самолётиков – величаво, торжественно… Они стройными рядами уплывали в закат, «в Валинор»…

А я подумал, проснувшись: «как возвышенна и чиста могла бы быть близость, с той, которую истинно любишь…»




                "Звёздная девочка».

Они в тревоге вышли на берег. По радио кричат: «шторм! Шторм!» Волны мутные, пенятся… За портом трактир. Что в открытом море – и представить страшно! Узкая улочка ведёт к вокзалу. За вокзалом горы – над ними сиреневый сумрак, в сумраке отражается зарево города…

Я подхожу к толпе на берегу. Волны всё страшнее, выше… Что случилось? – спрашиваю. - Они ушли в море на корабле! – говорит женщина. - Погулять! – ей вторит старушка. – Шторм налетел так неожиданно!

Я вижу у причала могучего загорелого мужика, он плачет навзрыд: «Такая бледненькая! Худенькая! Да как же ты! Эх! Как вспомню – сердце разрывается! Ножки-ручки такие тоненькие! Эх, не пара я тебе, а люблю! Я простой мужик, шахтёр, Телец, а ты Водолейка, звездная девочка! На кого я тебя оставил!...»
Шахтёр убивался, а я вспомнил дилижанс под дождём и громадный воздушный замок на краю земли…
               
     «Плывут! Плывут!» - кричат с берега. Смотрю – причаливает деревянный кораблик. Та Водолейка, звёздная девочка, первая спрыгивает на берег, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, но счастливая.
«А мы додумались сломанные доски корабля просверлить и соединить верёвочкой!» - гордо сказала она. Смотрю – и правда. Корабль сломался пополам, а его связали веревочкой. Мужик-шахтёр плачет от счастья…

               


                «Скважина».
 
У деда в Дурноречинске пропала вода. Мы заходим в ванную – там трубы, натёки, вентили… Под ванной два люка. Вот – дед говорит – в скважине закончилась вода. Он показывает на один люк. Я спрашиваю – какая глубина?? Дед неохотно отвечает: полтора метра. Он говорит – ствол скважины проходит через второй и первый этаж под нами, подвал, и заглублён в землю на полтора метра. Я думаю – неудивительно, что вода закончилась, и наверняка была грязной!

А какая глубина второй скважины? – спрашиваю.

Четыре километра. – неохотно отвечает дед. Я пытаюсь представить такую глубину… должно быть, вода там уже горячая…

Так давай подключим трубки к второй скважине? – говорю деду. Он что-то думает, вздыхает… Не решил.

Я брожу по квартире. За окном сумрачно и сильный мороз. Открыты шторы, горит свет… Наверху шифоньера огромный шеф-нож.

Я выхожу гулять – нужно купить в красно-белом булочек… На улице – будто 90-ые годы, всё как в дедстве, постсоветское, душевное, но тоскливое… Пахнет карбидом, скрипят качели…

… Вот, я снова выхожу на улицу, но уже лето и глубокая ночь. Дорога с разбитым асфальтом уходит вдаль, вдоль горят фонари… По дороге несутся два злобных мопса, а за ними сумасшедшая носатая тётка. Это соседка… Когда они пойдут назад, её мопсы нападут на меня, и я решаю превратиться в оборотня. У-у-у --- завыл я. А старый советский фонарь лил на меня тёмно-жёлтый свет…

               

                «Привет…»

Мелькают кадры. На отдалённом и чёрно-белом башни-близнецы. В небе застыл красный воздушный шарик… Я спускаюсь в подвал, там ждёт меня грустная девушка…

               
               

                «Орёл)))».

Машет культяпками – щас взлетит!!)) Он говорит: я – орёл! А я смотрю – ощипанная курица…

               


                «Монахиня».

Ползут китайские танки. Германия борется с Мороком… В Балтике плавает чага…
Ночью ожидание – тревога: грызут кофейные зёрна. Красивый вид из окна – праздник, танцуют, дарят цветы… За городом рубят срубы – там граница лесов, небо синее, застыло в прошлом… Облака тожественны.. страшны…

На Патриарших прудах безлюдно. Передают: ядерная атака на Пермский край!

Вот, мост через реку… Поезд, и огромный, нереальный, пронизанный солнцем православный храм – в боковой башне, в окне – монахиня в чёрном… Её книгу блокируют из-за спора о Чечне, а она во всём видит знамения и ужас…




                «Выше!»

Под ветром шелестели ветви. А они – влюблены, они – выше…



                «Химера».

Приснилась морда чудовища – уродская химера как бы сома и лошади, вся телесного цвета, а зубы большие, зазубренные…




                «Молох и лохи».

Они продавали участок. Я не знал, поначалу, что в трёх километрах от него, за лесозащитной полосой жд, стоит огромная, чёрная, уродливая статуя совы. Сова скрыта от лишних глаз: её не видно с дороги; не видно и с дрона. Но дроны, говорят, там не летают…

В сумерках, я часто видел мутных и тёмных мужчин; они скрывались в листве. Я уверен, под землёй были какие-то норы…

Кто-то всегда приходил в мой дом, в моё отсутствие, хотя дом был закрыт… А ещё приходили ночью, в темноте…

Огромной и уродливой чёрной сове приносили жертвоприношения.

Мы, все, знали об этом, но никто не решался сказать вслух. Здесь, это было дурным тоном… Но все знали, и жили, будто ничего нет… А я пятками чувствовал, что под землёй проложены трубки. Много трубок… По ним, со всего света, к утробе совы стекается кровь…



               
                «Знатный приход».

Японцi приняли наркотики в бане, и превратились в котов, летают в облаках, ходят по мосту, приходят в зал, а там злобная вахтёрша проклинает их – они её послали : )))




                «Дом».

Я приехал по объявлению: «продаётся дом!»

Ночью, в тряском вагоне… Приснилась лярва и электросчётчик… Утром туман, а я весь разбитый…

Вот, иду по тропинке в тумане: прихожу на Мыс. На Мысу стоит ветхий садовый домик. Вокруг – безкрайнее озеро – мутное, сонное… потустороннее… По берегу мыса ивы – вряд стоят, будто были посажены – стволы чёрные, кроны плакучие…

Вот, ко мне вышел хозяин. Я удивился: он грустный и бледный, молодой парень. Всё время вздыхает… а вокруг глаз тёмные круги. Вот – говорит – продаю домик, потому что совсем нет денег… Тут, говорит, всё вокруг заброшено… нет никого. Говорит: есть электричество; показывает на электрощиток. В доме печально, слой пыли, сырость… а хозяин тронул что-то, и на стол посыпались рисунки. Я смотрю с удивлением – там разные сказочные сюжеты, сцены из Властелина Колец… А нарисовано, будто я сам в детстве рисовал. Ваше? – спрашиваю. Да… - смущённо отвечает хозяин. А я вздыхаю: видать, это заразно, и удивлён, будто встретил родную душу…

Сколько стоит ваш дом? – спрашиваю. 320 тысяч, не меньше. – был ответ…

Ухожу. Я – сильный.




                «Кошмар».

Сегодня собаке приснился вещий кошмар. Я отдаю её, в добрые руки, по личным причинам… И даже предлагаю денег тему, кто возьмёт и будет о ней заботиться, на корм, адаптацию… Но она никому не нужна… даже так.

И вот, написала странная особа. Профиль пустой, только созданный. Возьму – говорит. Но не спрашивает ничего о собаке… Будто и не с человеком общаешься, а сама (или сам) – навязчивая, но чую – ради денег хочет взять, не собака ей нужна… Хотя пишет, что любит животных а сама инвалид. Прощупать думаю – назначили встречу.. на завтра. А собаке в эту ночь кошмар приснился. Скулила, дёргалась, как никогда в жизни. И тут – просыпается, и ко мне прыгает в обнимку, ластится, «не отдавай меня никому!» - как безумная прямо… Никогда не было такого. И мне не по себе стало… Будто дурным чем-то, злым повеяло.
 
Я пишу той особе (хотя уже не собираюсь везти ей собаку). Мол, мы договор с вами подпишем, с вашими паспортными данными, фото сделаем вас и собаки, а через месяц вы (вы же не против, раз любите животных?) – сделаете и пришлёте мне фотоотчёт, что с собакой всё хорошо – живёт у вас.

Слилась мутная особа. У меня – говорит – со здоровьем вдруг что-то хуже стало. Не нужна, говорит, мне собака.

… Я по-прежнему отдаю эту собаку… По личным причинам. Но денег в довесок больше никому не предложу – пусть даром берут, в добрые руки. И проверю, что за люди… Но никому она не нужна. Приюты переполнены такими бродяжками. Лишнее существо, зачем-то выпавшее однажды из 3.14ды на снег. Как и я, впрочем. Как многие отбросы-бездомные; двуногие, четырехлапые..

Хотя она всё же – не настолько…

               


                «Правоверные».
 
Тяжёлые лдагны падают – их подбирают; сумасшедший копает яму в подвале – он зарылся метров на 8, там сырой песок, ниже голубая глина… Он всё роет тоннель, немного вбок и вглубь подвала, пошла вода…

… Мусульмане и мудрый ворон хотят провести ритуал очищения от чёрной магии, но боятся других мусульман… Они идут, вереницей, по краю гранитного карьера, ворон летит сверху над ними… Он – мудрый. Он – нужен им. Они на самом деле любят всё русское, но боятся своих…

… Вот, в деревню приехал дядя, привёз сухофрукты с родины. Смотрю - на вид – добрые… Сын выбегает, толстый как поросёнок…




                «Нечто».

Бородавчатое нечто… Оно совершает метаморфозы и как бы стекает…



                «Лилия и Пистолет».

Новая Зеландия изумрудно-зелёная. Вспоминаю подземный переход под библиотекой, деревню в лесу… На гладком гранитном столе лежат лилия и пистолет…




                «Узор из детства».

Мелькает вышивка на ковре. Она живая, и – движется…



                «Горлышко бутылки».

Командир присел у стены. Он закурил, устало откинув голову… - Раз, два, три…
Мир сотряс чудовищный взрыв. Гул пробирал до костей, а я видел чёрный обугленный скелет небоскрёба… А здесь – только гул… А закат догорал красным, лиловым… Подул ветерок вечерний, сентябрьский…

Командир – хороший человек. Раньше он возглавлял РО на родине…

И всё ещё не верится… Далеко над Персидским заливом уже ветры смерти; вспоминаю отчего-то песни Цоя, Талькова… Мы спасены… Пока-что… Великим трудом… Великим подвигом… Великой удачей…


               

                «Я приглашу на танец Память…
                И мы закружимся вдвоём…
                И вместе с нами, вместе с нами…
                Помолодеет старый Дом…»
                (И. Тальков).

Часто мне снится родной мой город. Я гуляю по его улицам.. всё чаще ночью. На улицах нет людей – они не нужны; но есть кадры, что сменяют друг друга, вспышки, проекции… в них есть и люди. Я обхожу родную школу.. детский сад.. родительский дом.. Обхожу старое общежитие, которое много лет как снесено… Гуляю по берегу озера, и там нет дурацкой набережной с мёртвыми тюльпанами… За городом, где зарождается рассвет – степи с кротовыми норками, там запах полыни, осиновый шелест, красные заброшенные терриконы… Дует свежий ветер… Прохладный, ласковый…

В городе – пасмурное утро… Обычно меня сопровождает любимая собака. Она не родилась, когда жил ЭТОТ город… но во сне возможно всякое – и мы гуляем по заросшим осокорем дворам, по крыше заброшенного «Персея», по дикой набережной, по кварталам сталинских бараков… Я пригласил её в Этот город, и она навсегда поселилась в нём… Там ещё не спилили ту старую иву, ещё нет камер на каждом шагу… смартфонов в каждом кармане… ещё великое омерзение не нашло на Мир. Ещё ничего этого нет… нет в моей голове. Там ещё жива надежда, а жизнь видится интересной…

В этот город не приехать на поезде.
 
Уже не прогуляться по его улицам.


Уже не прийти на рассвете в квартиру, не открыть ноутбук, не прочитать тех писем в «Дуровском» ВКонтакте и сайте «Привет.ру».
 

… Не расплакаться от восторга, слушая любимые песни …

Всё это осталось там – в ТОМ городе… В городе, в который не приехать на поезде…

… Некоторым вещам стоит оставаться недосягаемыми, как небо. Чтобы тянуться к ним, как тянемся к небу, во время тёплого проливного дождя ….


 

                «Кошечка».

Цвела сирень. Мне снилось, как соседи привезли доски и гремели ими во дворе… Я искал толстую ветку сирени, чтобы сделать крепкое топорище…

Утром ко мне пришла кошка, я гладил её, она мурлыкала, а потом я зачем-то засунул её в стакан с кипятком… Мне нравилась кошка, и тут, во сне, вроде бы, засунуть её в стакан с кипятком было проявлением любви… Но кошка почему-то умерла…

Вот, я хороню её под сиренью…

На закате пришёл котёнок…

               


                «Спасся».

Всё залила Чернота… В ней плескался, и приближался морской монстр, похожий на чёрную метахондрию с красной пастью и белыми зубами… Он раскрыл пасть, чтоб меня проглотить… Я бросил туда гранату…




                «Жуть и муть».

Жидкая голова в корзине…




                «Гул».

Звёзды издают гул…

               


                «Челюсти».

Приснились крупным планом вставные челюсти с зубами из прозрачного розового хрусталя…

               


                «Мёртвые не равны».
 
Гуляя на кладбище, наглядней всего понимаешь неравенство людей. Мёртвые не равны. Так же не равны, как живые…
Вот – могилы «братков»; памятники – целый комплекс, лямы, понты… Тропа народная не зарастает. Это уже не совсем человек – символ, легенда… не для всех, но многих. Или вот – молодая женщина. Поскромнее памятник. Зато с какой любовью оформлено! Смотришь – и светлые слёзы неволей… Неволей прикасаешься к чужой любви. Любви полны и глаза белого ангелочка у лампадки, и тихий шелест белых и голубых цветов… Или вот – могилка ребенка. Уж 60 лет прошло, как приняла его земля – жизни то и не видавшего. А до сих пор, ухожена могила. И проникаешься невольно уважением к такой родне…

Но есть могилы и позабытые. Заросли они давно бурьяном – уж корни дерев крошат надгробия; а на многих и надгробий нет вовсе – едва заметный холмик… И, волей, неволей ли, но в такое забытое место начинают сваливать мусор. Веточки, убранные с соседней, не позабытой могилки; а кто и бутылку бросит, или грязный пакет… Порой кто-то помочится – когда не в терпёж, или вовсе справит большую нужду. А что такого?? Память стёрта давно, не посмотрит строго в душу чёрно-белый лик в овале, да и разгневанный родственник не нагрянет некстати. Нету заступника у могилы – лишь старое дерево уронит листок, да дикий цветок качнет головою. Только небо всё то же, только оно нерушимо, нетленно…

 Много ли надо время, чтобы забыли могилу? А по-всякому… Некоторых забывают ещё при жизни.

На окраине, где нет и деревьев, торчат свежие сосновые кресты. Палка, палка..огуречик.. позабытый человечек. Всего больше молодых парней, мужчин - не нужных, позабытых; под такими крестами… Смотришь, свежая могила через месяц поросла бурьяном… через год сгнил и упал деревянный крест. Ещё через год с соседней могилки туда сваливают ветки, а кто и мусор оставшийся с бурных поминок…

Мертвец не скажет. Мертвец молчит. А может, и не молчит, но его никто давно не слышит…

Кто-то сказал: «люди отличаются лишь тем, что ОДНИХ – ЛЮБЯТ, а ДРУГИХ – НЕТ.

Мёртвые – напоминание, НАСКОЛЬКО люди не равны…




                «Призрак-волк».

Дождливый вечер… слоистые всполохи в небе… Железная дорога рассекает лес – сырой и тёмный, хранящий тайны, омытый небом… От земли туман – клочками кверху, впадает в тучи, как реки в море…

В вагоне сумрак, все пассажиры - одеты в чёрное, в руках у каждого – потёртый кейс. Много женщин, все озабочены, на головах береты, на лицах тень…
 
Вот, поезд мчится, внизу долина бурной реки – каньены, скалы, в слоях тумана, а ели шепчут, зовут ветра… Вот – полустанок, я знаю точно, что должен выйти… Я всё надеюсь, я будто знаю, стоянка поезда – 40 минут.
Я вспоминаю неприятное место, что перекрыло реку, но дальше путь: я – призрак-волк. Мои лёгкие ноги уносят в сумрак, я мчусь вдоль берега, и пропасть забрана – витым забором, из чёрных, точенных, железных пик; терном украшенных, и розой чёрною, в сухих шипах. Вперед – свобода! И мрак дождливый, и голод радостный, полночные танцы призрак-волков…

- Ту-ту! – как гром обрушился, безтактный гудок...

Я взвился в ужасе – но двери сомкнуты, и поезд, ход набирая, помчал во мглу…

- Эй! Как же так!! – Кричу неистово. - Стоянка поезда 40 минут!!! – я выл и злобствовал, но равнодушные, в беретах женщины, одеты в чёрное, с кейсом в руках; меня не слышали, а может слышали – им всё равно…

В вагоне сумрачном, оставил, глупый я, свою собаку – поверив в прОклятые, 40 минут… И поезд меченый, стуча колёсами, мчал неминуемо, в сырую даль… Сходил туман, с небес погаснувших, и морось свежая, легла на след… Над лесом шепчущим, над мраком древности – лишь зажигались призрак-огни…
 
Из сил последних, бежал я за поездом – не призрак, не волк… лишь мясной человек… Но вскоре выдохшись, упал безсильно, на щебень насыпи…




                «Мерзость».

Опасный жид (это вообще-то В.Р.С.) гадливо и жестоко хуцпит и угрожает связями. Он мне так отвратителен, и так зловещь, что я чувствую потуги рвоты…

(нафига мне такое приснилось??)
               
             
               

                «Я знаю, я-то знаю…»

Гуляем по Германии. – Как тут красиво! – говорю я. У меня белокурые кудрявые волосы; я ношу белую шляпу и очки.

- О да! – говорит женщина. Это – моя мать. У неё строгое вытянутое лицо, короткая стрижка и негибкая спина. Но она добрая! И она кормит лебедей…

В моей голове карта. И я знаю: на северо-западе – огромное море; вот, плывёт коричневый крейсер… А тут – майский сад, яблони в цвету…

Но тенью – тревога! Я с детства, всегда, перманентно, и даже во снах – боюсь высоты. Будто знаю…


Вот – снова я. Вбегаю в комнату! Там – мать и отец… Отец как заорёт! Я встаю в стойку – у меня истерика, а в левой руке – сникерс! В правой руке – марс! (нет, зачёркнуто). В левой руке – перец, в правой руке – нож… «НЕ ПОДХОДИ, УБЪЪЮ, ССУКА!!!»

- Что с тобой, сынок?? – папа растерялся, напуган…

«ЧТО?? ЧТО, ПЛЯТЬ???» Да отец бы меня убил сейчас!!! С каких пор бешеный нелюдь стал общаться с сыном, как с человеком??? Ах да… Это – другой «отец» и другой «я»…. Да, я знаю, я-то знаю…

- Сынок, я вижу, ты спортом занялся… - Папа показывает на гири в углу…


А я сморю на всё это в окно. Упс – актеры в комнате смутились. Я – монтажник-высотник. У меня белые кудри и шляпа, даже в работе. А ещё очки. И это – тоже я… Меня забыли снять со стены, а я упал и умер… Это была прошлая реинкарнация, потому я и боюсь высоты, ведь я знаю, я-то, знаю…

о будущем…




                «Город».

Еду по Городу в ночном троллейбусе. Это – призрак-троллейбус. Внутри светло. Порхает ночной мотылёк… А Город – огромный. Он ра-зво-ра-чивается, открывает неизведанное; как, наверное, космос…

Я знаю… за горизонтом рассвет. Но кажется, солнце взойдёт чёрным, в короне серо-лиловых лучей….

Дома, дома…. Окна зажжены, но в них – пусто. Дома есть высокие… есть нет… но я не могу понять, откуда они растут? Будто вместо цоколя, вместо земли под ними – щевялящаяся, лохматая, чёрная субстанция, и она меняется каждый раз, когда думаешь….

Пересекаем Мост – слышу плеск чёрной воды…  вижу круги – но будто вода тоже – лохматое, чёрное нечто…. Вдруг – резко обернулся.


…. Сзади, в другом ряду сидит Девушка. Кто она?? Я знаю, она давно здесь, но не видел её лица… Она отвернулась к окну, а по стеклу ползут чьи-то кровавые ладони….




                «Свет…»

Приоткрытая щелка двери; оттуда струится бледный свет…

               


                «Вдова».

Гуляю по бетонным тоннелям – их стены расписаны фресками, и картинами – будто окна. Фрески как живые… Тут меня окликнули, я оборачиваюсь, и вижу красивую вдову-эскимоску, похожую на Джуну.  Она говорит мне: «я собираюсь отсюда уйти, и я помогу тебе. Только не подумай мне делать предложение! Я верна, и буду верна своему мужу».

«Да на}{yй оно мне надо…» - Подумал я. Но вслух – промолчал…
Вот, стены стали радужными и переливчатыми, и «Джуна» привела меня к выходу. Я сделал шаг – и вышел.
Оборачиваюсь назад – а красивая эскимосская вдова превратилась в неподвижную фреску…