Четвёртая Легенда Гор. Коварные обманщики. Целиком

-1 -

После событий, описываемых ранее, слава о немыслимой красоте и очаровании адыгейских девушек, выросла прямо до небес. Что не удивительно, памятуя о том ещё, что «добыть» красавицу-черкешенку было не просто затруднительно – практически невозможно. И в то же время умыкнуть из горного аула и доставить в гарем юную прелестницу стало для некоторых головорезов прямо-таки делом «чести». Тем более, что султаны да ханы готовы были платить за них чистым серебром, по номиналу равном весу самой пленницы.

Но время шло. В мире вокруг происходили изменения. Научно-технический прогресс постепенно вытеснял привычные с давних времён ремёсла и кустарное производство даже в самых отдалённых горных уголках Кавказа. И адыги уже не могли оставаться закрытым от всего нового, обособленным горным племенем.

И вот однажды тот самый прогресс добрался и до их горного края. Пришёл он – точнее прискакал – вместе с верховым с высочайшим указом-повелением. Повелевалось в коем: наладить качественную почтовую связь. И в кратчайшие сроки. Не сулило такое известие адыгам сохранения их прежнего, устоявшегося за века, уклада. А именно: предполагавшееся строительство почтовых отделений по всей Адыгеи с лошадьми для смены и гостиниц-таверен для проезжающих окрест… всё это коренным образом должно непреложно внести коррективы в их жизнь, нарушив тем самым не только древние обычаи – затронуть самостийность и даже самобытность горцев.

- И послала нелёгкая… - Качали головами в овечьих папахах старики, сидя на завалинке у саклей, раскуривая крепкий турецкий табачок в тахта-чубуках*.

- Ваха… - Подхватывали другие сородичи и хмуря лбы усиленно кивали.

- Теперь не уберечь наших красавиц в…

- Изоляции? – Подсказывал один, поездивший по юности по краям да весям, повидавший немало.

- То-то и оно. – Соглашался старейший аксакал, укоризненно цокая языком. –  Эх – вах! Никак не схоронить…

 

Постепенно и неуклонно стали наполнятся горные тропки, что вели в адыгские аулы, новыми лицами да непривычным адыгам говором приезжих купцов и прощелыг всех мастей – пеших и конных. По долинам и ущельям потянулись в сёла торговцы разным скарбом, авантюристы, ищущие новых впечатлений и просто любопытные бездельники при деньгах из разных краёв.

И вдруг оказалось, что местные красавицы стали не то, что менее привлекательными… да открытость и даже публичность до сей поры скрытых от любопытных чужих взглядов широкого мира, черкешенок словно сняла с них флер загадочности и притягательности в виде запретного плода. И вот уже новый путешественник, добравшийся до их благодатного цветущего края, не застывал – как бывало прежде – в восхищении и не притормаживал навьюченного товарами мула, дабы подольше полюбоваться грацией встреченной юной пери, спешащей по утру к роднику с кувшином на статном плече. А вот и следующий искатель удачи получив категоричный отказ от гордой адыгейки или её отца в ответ на сватовство – уже не спешит достать для красотки хоть звезду с неба, чтобы доказать ей и её опекунам, что он достоен стать верным супругом и надёжной опорой их неземной красы дочери – а махнув рукой, идёт в ближайшее питейное заведение топить обиду в кружке пенного. И судачит с другими пропойцами: а так ли хороша эта Лейла… а не найдётся ли где и получше?

И вон уже за столом в трактире на разные лады полощут ничем незапятнанное гордое имя дочери гор.

Надо ли удивляться, что постепенно юные адыгейки перестали чувствовать себя в полной безопасности даже и в родных горах, а вместе с уверенностью понемногу стала спадать с местных девушек горделивая стать – не та, что спесью зовётся – убеждённость в собственном обаянии вкупе со спокойным достоинством. И вот уже по всей Адыгее некогда так ярко сияющие или стыдливо приопущенные очи с поволокой местных красавиц утрачивают свой диковинный ясный свет. Совсем недавно загадочно манящий. Затосковали девушки, больше не наблюдая восхищения ото всех вокруг. Загрустили и женщины, не видя своих дочерей весёлыми, как ранее.

 

Что тут поделать? Не найдя причин происходящему – каждая прелестница начала искать их в себе… Ну, как тут не найти: если потухшие глаза ищут и не могут уловить в зеркале прежнюю лукавую улыбку. А находят совсем иное – всё новые и новые несовершенства: то родинку, что раньше сочли бы очаровательной; то складочку у прежде смеющихся прелестных уст; то ещё что-то подобное... Как говорится, кто ищет – тот найдёт: так и девушки отныне находили в себе всё больше недостатков. Естественно, что вскоре и отражения стали им это подтверждать, усиливая страх оказаться недостойной гордого имени черкешенки. Начали тогда красавицы борьбу со своими «несовершенствами» подручными методами. То применяя всяко-разны мази да притирания – благо торговцев подобным товаром теперь в их горах было пруд-пруди… То и вовсе трёхдневным голоданием себя истязая. И всё бестолку. Ведь дело тут было в другом.

------------------
тахта-чубук* - название местной курительной трубки.

- 2 -

Жила о ту пору в одном отдалённом адыгском ауле любознательная и смешливая девочка Кульджан. Что в переводе с местного означает Цветок или Душа. С юных лет Кульджан не интересовала собственная краса: ей было и без того интересно и радостно всё на свете. Маленькая смешинка – так прозвали сельчане Кульджан за весёлый нрав и озорную улыбку, появляющуюся каждый раз на веснушчатом милом личике в ответ на что-то забавное происходящее.

А происходящее с раннего утра до темноты действительно казалось девочке увлекательным да забавным: то погонет она с утра прутиной гусей к пруду, а они возьми, да и загогочи "хором" словно специально для девочки знакомый весёлый мотив – вот Кульджан хохочет да сама им же и подпевает. То откормленный на «жирных харчах» поросёнок соседа Блогоза высунет свой любопытный пятачок наружу, ловко поддев им доску из старенького штакетника. А доска ка-а-ак прищемит любознательному симпатяге этот самый пятак, как застрянет молоденький хряк в щели, да как завизжит. Дядька Блогоз за хвост тянет-потянет бедолагу, чтобы ловчее вытащить застрявшего, а тот лишь пуще надрывается. Аж весь аул на уши поднимает – всполошатся все вокруг: что такое, да где? Кульджан тут как тут: и подмогнёт и посмеётся потом за компанию с самим соседом. Или пойдут местные ребятишки на рыбалку. И Кульджан с другими девочками за ними увяжутся. Начнут парни ловить рыбку в ручье, а рыбка-то не всякая даётся: какая сразу с крючка срывается, которая и пируэты по берегу повыделывает, пока из цепких ребячьих пальцев увертывается. Нахохочется наша душенька с другими девульками, глядя как прыгает ребятня за серебристыми рыбёшками по берегу. Как смешно путается в их рубашонках мелкая малька, забравшаяся за ворот, пока мальчишки резвились в воде; и юрко выпрыгивает из штанин, щекоча лодыжки ребят. Наиграется да насмеётся и с девчатами, плескаясь на мелководье да перекидывая друг другу в качестве мяча куль со старым тряпьём, что давеча сшила своей любимице бабуля. Вот целый день так и проходит в утехах да веселье.

Да вот как-то приметилось девочке, что парни да ребята в ауле, как и она сама, улыбчивы да приветливы, а вот женщины… чуть ни с малолетства ходят, насупив брови, красавицы-горчанки. Губы поджимают, скрывая и невольную свою улыбку, которая хоть редка, да нет-нет и пытается расцвести на алых устах. А уж к зрелости: словно и вовсе «закостевают» девушки в своей неулыбчивости и даже суровой угрюмости. Ещё и в празднествах принимает участие мало кто из женщин... только совсем юные девицы, ещё не вошедшие в ту самую пору. И лишь они – малолетные – танцуют, веселясь наравне со взрослыми. И кушают, и пьют шарбет да и кумыс втихаря нет-нет, да и попробуют. И нет им в том запрета да отказа… до достижения определённого возраста. А дальше… Да видела ль хоть когда Кульджан, чтобы какая из присутствующих на празднике в качестве строгой ханум женщин, скушала хоть кусочек из обильного угощения, что пышной горой разной снеди горделиво возвышается на сдвинутых вместе общинных столах? Выпила ль единый глоток сладкого напитка из изогнутого рогом кубка хотя бы одна из них?

И стало Кульджан любопытно, отчего все женщины аула так мало едят и не радуются, как она жизни. Начала допытываться, да расспрашивать взрослых женщин рода... да так ничего не узнала похожего на правду. Мать просто отмахнулась, сказав что крепко занята по хозяйству. Старшая сестра Айсэт (успокаительница) в ответ на расспросы принялась гладить малышку по голове, приговаривая что ничего тут нет плохого; так и должно вести себя порядочной девице и достойной супруге. И ещё что-то из области "береги честь с молоду", "грешно смеяться без причины", и прочие заветы "старины глубокой". Однако, чуткое сердечко Кульджан ощутило, что не вся эта правда, а точнее...  вообще не про то говорят уста милой утешительницы, и молчит сердце. Смолчала и Кульджан но оставила себе зарубку на пямять о том, как грустны стали очи Айсэт-джан, когда принялась она успокаивать меньшую сестрёнку. Насколько взор ненаглядной Айсэт затуманился и словно ушёл в себя... А и знала ведь малютка, хоть и не принято в семье было попусту языками чесать, о тайной печали их Айсэтушки.

В какой-то из следующих дней удалось девочке ухватить за подол среднюю, недавно просватанную, оттого и вечно занятую приятными хлопотами, волоокую Гашенаг (светлоокая). Поймала да и посеменила с ней рядком, стараясь заглянуть в лицо средней сестрице. Да завела вновь свою шарманку: отчего да почему. Та хоть и не отмахивалась от почемучки, как мать, но и утешить да приласкать, вроде старшей не сподобилась. Озорно блеснула глазами, и скрыв улыбку тотчас обернулась в испуге: не увидал ли кто от сосватанной ....... этакой непристойности... наклонилась к младшенькой и почти касаясь губами её виска шепнула: есть, мол, одна догадка. Но ни-ни о том. Ещё и палец к губам приложила, настаивая на сохранении секрета.

Стала тогда Кульджан приставать с расспросами к бабушке Анамет – что по-адыгски значит покровительница, любимицей которой являлась с рождения. И поведала мудрая Анамет своей непоседливой внучке древнюю легенду, о которой по прошествии стольких лет помнила лишь она.

- 3 -

Вот что поведала Анамет своей любимице:

По цветущему горному краю одним ранним светозарным утром шла красавица-селянка с кувшином на плече по воду. Увидел чаровницу могучий горный Дэв и влюбился с первого взгляда. Отлепился огромной скалой от базальтовой горы и предстал пред ней. Испугалась девушка, вскрикнула и, выронив кувшин, закрылась расшитыми изящным кружевом шёлковым рукавом от чудища.

Стал тут великан виться ужом вокруг девы, уговаривая ту посмотреть не него – но селянка отворачивалась. Ведь если взглянула на него – превратилась тут же в камень, и уволок бы Дэв невеки красавицу с собой в горы.

Начал он сулить ей все богатства, что хранят недра заколдованных пещер – но она отказывалась. Умолял Дэв волоокую, клятвенно уверял, что для неё хоть все звезды с неба достанет и наденет в виде колье на её изящную шею, лишь бы согласилась пойти с ним – но убежала в ужасе по горной тропке в долину девушка.

Рассердился тогда отвергнутый воздыхатель и, так как имел огромную власть, приказал всем зеркалам в мире исказиться, чтобы скрыть ото всех женщин на земле правду. О том, что абсолютно все вечно юны и прекрасны в своей неповторимости.

Помутнели разом все зеркала на свете и искривились. Стали с той поры они таить от людей истину.

Опечалилась селянка, не видя в зеркале прежней своей красы, огорчились все женщины в мире, решив что они стареют да толстеют. Стали применять всякие средства для омоложения, кто-то начал морить себя голодом, чтобы вновь выглядеть стройнее. Некоторые даже до истощения себя доводили: всё им казалось, что они недостаточно стройны да изящны... а это только зеркала обманывали красавиц по всему Белу свету.

Некоторые из женщин пошли иным путём: не видя в зеркальных отражениях себя – прежних юных и прекрасных – они намеренно начали хуже видеть, чтобы как говорится: глаза бы не видали такого. И долго так продолжалось, пока...

- Что, бабушка… - Теребила задремавшую в кресле у очага престарелую Анамет неугомонная внучка. - Пока что… что не произошло.

Но пожилая женщина крепко спала, а когда проснулась – не помнила ни слова не только легенды… и самой их недавней беседы. Так и осталась для девочки до поры легенда неоконченной.

Тогда неутомимая Кульджан решила ни спать, ни есть – но до правды докопаться и, видя подлинную красоту всех живущих в отражении собственной души, решила помочь снова прозреть всем женщинам на свете...

И вот в одну жаркую звёздную ночь, когда кажется само небо так обманчиво низко лежит на мягких облаках, что можно дотянуться с высокой горы рукой; и мерцающее сияние Млечного Пути видится неясно-зыбким – настолько воздух терпко-сладкий, настолько пронизано пространство струнным звоном южных цикад… Кульджан выбралась через окно их ветхой сакельки и крадучись отправилась в одну ей ведомую пустоту летней ночи. Твёрдо уверившая в правдивость рассказанного бабушкой, девчушка решилась на отчаянный поступок: выкрасть все зеркала, которые как она считала и повинны во всём, из каждого дома в ауле и оттащить их подальше в горы. Но, как ни была мала Кульджан – она понимала, что в одиночку ей не справится с такой задачей. Что же придумала, маленькая спасительница?

С детства отличаясь цепким умом, ловкостью и вниманием к деталям, девочка готовила выполнение своего масштабного проекта заранее. Набросав огрызком карандаша на обратной стороне потёртой коробки из-под чего-то, чуть заметный чертёж – она отметила на нём дома, где жили самые на её взгляд красивые из самых печальных и самые грустные из красавиц на выданье. Начать Кульджан решила именно с них.

- 4 -

Тихонько, опасаясь спугнуть чуткий сон жителей аула, постоянно останавливась и прислушиваясь к ночным непривычным шорохам, пробиралась девочка по пустынным улицам к первому пункту своего назначения. Вот-вот уже показался мазанный известью дом, который Кульджан наметила для начала по осуществлению своей непростой задумки «по спасению» красавиц от самоедства…

Подойдя к открытому по обыкновению в летнюю жаркую ночь окну, которое как она знала выходило из гостиной, Кульджан снова затаилась, прислушиваясь уже к звукам изнутри. Всё дышало тишиной и покоем – было ясно, что жильцы спят глубоким мирным сном… Поднявшись на цыпочки, девочка подтянулась на руках и лёгчайшей тенью скользнула в распахнутое окошко. Оказавшись внутри, Кульджан снова прислушалась, затаив дыхание, стараясь унять стук сердца, так и норовившего, казалось, выпрыгнуть из груди и перепуганной птахой устремиться в небеса… Но девочка была решительно настроена довести свою задумку до конца. И потому, с помощью глубоких вдохов-выдохов – как когда-то учила делать бабушка при чувстве опасности или страха – чуть отпустила натянутые как стальная проволока нервы и, зажмурившись, шагнула в тёмную глубину гостиной.


Прямо напротив Кульджан, занимая почти всю противоположную стену комнаты, как и помнилось девчушке по её недавнему посещёнию соседей вместе с сестрами, стоял внушительного вида гардероб. В одну из витых дверей этого чуда столярного ремесла было искусно встроено зеркало. Кульджан невольно улыбнулась, припомнив как младшая дочь хозяев – её ровесница Дана, хвасталась перед ней, показывая насколько ловко оно укреплено в инкрустированной резными листьями рамке гордеробной дверцы. И как они с подругой, играя чуть не разбили зеркало, которое оказалось не так уж ловко было укреплено. Хорошо, что в этот момент в комнату, где веселились баловницы, вошла строгая, неулыбчивая Джантыг – старшая сестра Даны, к которой сёстры Кульджан и пришли собственно в гости.

Как подозревала проницательная не по годам Кульджан, её сестриц с Джантыг связывала не только, верная до поры или до первой ревности, девичья дружба. Чувствовалось, что их что-то ещё крепко держит… какая-то тайна, делиться коей это трио ни с кем не собиралось. Вся троица постоянно шикали и махали руками на своих младших сестрёнок, если те нечаянно оказывались поблизости от девиц, когда те собирались вместе.

Только раз и услышала случайно проходившая невдалеке от секретничающих девиц Кульджан грустно брошенное её милой Айсэт-джан:

- Ах, отчего я не так красива? Как бы счастлива я была быть достойной такого джигита…

И горестный вздох, подкрепляющий небеспочвенность жалоб старшей сестры.


И в прошлое посещение дома старейшины, дочерями которого были Джантыг с Даной, всё произошло так быстро, что Кульджан толком и понять ничего не успела: подбежав к гардеробу, суровая красавица заслонила собой испуганных девчат, подхватив ниспадающую отражающую поверхность и вернув на место.

Возвратив не успевшее соскользнуть по поверхности гардеробной дверцы зеркало обратно, Джантыг грозно цыкнула на Дану и сурово сдвинув брови, велела младшим убираться играть на улицу. Что приятельницы с удовольствием и сдалали, улепетнув от сердитой Джантыг так, что только смуглые босые пятки двух проказниц сверкнули.


Из этой истории маленькая затейщица сделала вывод, что зеркало не такое и тяжелое… И теперь Кульджан надеялась, что за недолгое время, прошедшее с того случая – его не успели ещё надежно закрепить, а значит… значит у неё есть шанс положить начало исполнению своей нелёгкой миссии.


Осторожно на цыпочках подойдя к гардеробу, девочка прислонила руки к прохладной, серебрившейся в свете неяркой луны зеркальной поверхности и тихонько потянула на себя и вниз… Первое время казалось, что ничего не происходит: ладони Кульджан просто лежали на стекле, и движения не чувствовалось. Но постепенно, девочка почувствала под пальцами небольшое скольжение и поняла: начало положено, её план начал претворяться в жизнь.

Не станем рассказывать, как пыхтя и боясь потревожить сон домочадцев, юная проказница волокла поклажу к окну: всё же та оказалось весомее, чем девочка могла ожидать… Как, стараясь не наделать много шума перелезала, придерживая одной рукой сей скользкий предмет, через подоконник… Как потом тянула на себя, никак нежелающее покидать уютные стены дома старейшины, словно ставшее ещё тяжелее и менее скользким зеркало… а ведь его же надо было ещё куда-то спрятать…

Но в конце концов, дело было сделано, и почти под утро обессилившая, но очень довольная собой Кульджан тихонько пробралась обратно домой в окно их общей девичьей спальни. Крепкий здоровый сон сестёр ни уход, ни возвращение младшей ничем не нарушил. К первым петухам девчушка уже сладко спала, ощущая себя если ещё не освободительницей – героиней дня не меньше!

- 5 -

Наутро, вставшая позднее обычного Кульджан тихонечко вылезла из постели и, никем не замечанная, проскользнула к бабушке на кухню. Девочке любопытно было, какие пересуды вызовет её поступок в ауле… Попивая утренни чай с горными травами, любезно разогретый бабулей для своей любимцы, девочка чутко вслушивалась и внимательно вглядывалсь через окошко в окружающий пейзаж: не побежит ли кто, не закричит ли «Караул»?

Однако, стояло тихое утро. По улочкам и тропинкам села спокойно двигались местные, направляясь кто на реку, кто в торговую лавку, кто к дальним выпасам. Каждый по обыкновению был занят собственными повседневными делами, и ничто не нарушало привычный размеренный и неспешный уклад жизни сельчан.

Немного удивившись, девчушка вместе с тем и обрадовалась, что девушки-соседки не приняли близко к сердцу пропажу зеркала из гостинной. Авось и вовсе не заметили?

Такое положение дел буквально развязало руки «спасительнице» спокойствия и возвратительницы радости в их горный край. Кульджан конечно понимала, что одной ей быстро не управиться с такой задачей, но и вместе с тем… кого же можно взять в сообщники? Кому она могла довериться настолько, чтобы открыться в таком сомнительном на сторонний взгляд деле… И девочка не решилась рассказать кому-либо о своей затее. Что в итоге пошло только на пользу выполнения её удивительного плана.

За несколько следующих ночей Кульджан подобным образом обошла ещё несколько домов, где жили заправские красотки, о месте расположения зеркал в которых она имела некоторые представления. Естественно не обойдя вниманием и собственную семью. К окончанию своего «крестового» похода она так изловчилась, что за ночь успевала освободить от неверного атрибута две-три, а то и больше изб. После каждой ночной вылазки Кульджан поутру выходила на двор и, попивая свой утренний напиток, приготовленный заботливыми руками бабушки, всё так же внимательно смотрела по сторонам и прислушивалась.

Девочка понимала, что за первой и последующими удачными мероприятиями не могло не возникнуть последствий. Если в первый раз никто не заявил о пропаже – это не означает, что и дальше Кульджан всё так же будет сходить с рук. Но как ни странно, никто из полночных «обнесённых» не жаловался соседям на кражу, даже и разговоров не заводили о происшествии.

У не спавшей несколько ночей кряду девочки возникло ощущение, что она живёт словно в полусне, а всё происходящее ей мнится, или… это добрый волшебник Багугуш*, про которого так много рассказывала девочке её драгоценная Анамет, сам взялся ей помогать. Ведь и вправду, всё словно само складывалось для Кульджан самым удачным образом: вон как бы случайно её позвали во двор старого Мимота, где ранее девочка не бывала. Вроде помочь гусей с пруда пригнать, поскольку его дочь краса-Бирамушка нынче в отъезде. А потом поманили в дом угостить добрую помощницу спелыми плодами, что так обильно уродились в этом году на старой алыче. А там, ба: и зеркало висит у самого входа. На вид старинное в потемневшей раме… В следующую ночь и оно исчезло без следа. И конечно не без участия нашей героини.

Вот молодой супруге Дэгу с дальней стороны аула вздумалось тащить во двор на солнышко перину из сундука, а сама она, будучи на сносях приличного срока, умаялась… а Кульджан невольно тут и оказалась поблизости: дай-ка подсоблю. И пока вдвоём перину-то волокли, девуля и подглядела: что и где у них расположено в доме. И так, почитай, кажный божий день, покуда не осталось в селе ни единого дома, что не почтила своим визитом неугомонная Кульджан.

И как не стало в ауле ни единого, смущающего женщин, неверного предмета – так и тотчас сами собой заулыбались вдруг от мала до велика селянки. И никто и не вспомнил ни разу о постылых обманных отражениях – словно и не было отрадясь их...
А коли надо когда кому из девчат на себя мельком взглянуть, чтобы поправить выбившуюся прядь из копны пышных волос аль платье на себе руками в звонких браслетах огладить – вон: любое стекло тебе в добрую помощь. Оно всегда пособит да правду молвит. Или утречком спозаранку умываясь, со светлой лучезарной улыбкой глянешь на себя, красавицу, в водную гладь – вот тебе и истинное отражение. Смотри сколь надобно да радуйся!

Кульджан лишь того и надо: вон как цветут яркой улыбкой уста её милой Айсэт-джан, лукаво и смело глядящей на самого статного джигита их аула. А тот лишь смущённо опускает очи да в кулак хмыкает, мысленно уж сзывая сватов, чтоб заслать поскорее к отцу девушки, пока кто посноровистей не опередил.

Ишь как горят румянцем ланиты прежде серьёзной, даже суровой подруги её Айсетушки – Джантыг, бойко отплясывающей на свадьбе любезной своей приятельницы… а там не за горами и собственная её свадебка.

И вернулось в горную долину веселье, доселе не виданное. А за ним и радость такой рекой полилась, будто сама Пшада** по весне, согретая ласковыми солнечными лучами, разлилась с высоких гор щедрым половодьем – ни берегов, ни края. Живи да радуйся, край родимый!

---------------------------------
Багугуш* – персонаж народного эпоса адыгов. Волшебник, помогающий добрым героям в правом деле.

Пшада** – река, берущая начало в горах Кавказа и несущая свои воды через Адыгею. В переводе с местного наречия её название означает Долина Безветрия.

ЭПИЛОГ.

- И вот как-то раз… - сказывала старая Анамет однажды прохладным зимнем вечерком внучке, сидя со своей джанушкой* в скрипучем кресле у очага, неспешно перечёсывая овечью шерсть для пряжи старинным гребнем из рога архара.

По окончанию праздника как никогда обильного в этот год, урожая; когда были сыграны все три свадьбы обеих сестёр Кульджан и их закадычной подруги Джантыг с самыми достойными в ауле, влюблёнными в своих ныбджэгъур** молодыми джигитами… Когда отгремели застольные речи с пожеланиями новобрачным жизни сладкой, аки горный мёд, да обильной, равно воды Пшады в половодье, чистой – словно снежные шапки самого высокого горного хребта, ярко сияющее под зимнем солнцем хрустальной свежестью – любви: такой же вечной, как сами Кавказские горы… Когда счастливые мужья под залихватское «хоп, э-гей» кунаков да немного тоскливые «проводные» песни подружек, остающихся до поры в девицах, увезли своих наречённых в новую жизнь – только пыль клубилась из-под копыт горячих кабардинских скакунов, понукаемых не менее горячими седоками.

Когда в их, словно враз осиротевшей – без заливисто-звонкого смеха всегда теперь жизнерадостной статной Айсэт, да сияющей озорной улыбкой ясноглазой Гашенаг – сакле остались лишь отец с матерью, да они с бабкой, Кульджан мягко, чтобы неловким словом случайно не задеть бабулю, с которой они ещё больше сблизились после отъезда сестёр из отчего дома… и в то же время желая отвлечь старушку от тоски по старшим внучкам – начала сызнова направлять ту на давно занимающую ум и всё никак не утоляемое любопытство младшенькой тему.

Не сразу, но постепенно Анамет стала припоминать и помаленьку складывать в единую мозаику отрывочные кусочки той самой древней Легенды, которую она тогда так и не досказала… и в один из уютных вечеров поздней осени, когда дождь мерно барабанит по крыше, и так приятно чувствовать себя в безопасности домашнего тепла родного дома; а ветер так сильно гудит в трубе, что кажется: это сам Руфабго*** завывает в тоске по потерянному сердцу. И сердца, слышащих эти стоны, сжимаются ветру в такт: то ли от страха, а то и от жалости к некогда безжалостному побеждённому отважным джигитом тирану****… так вот в такой из вечеров старая Анамет, ласково улыбнувшись своей любимой непоседе, поманила девочку в укромный уголок и, заговорщически прижав палец к губам, тихо-тихо, словно страшась быть услышанной кем-то не для его ушей предназначенное, продолжила некогда  прерванное повествование.

Окончание Легенды.

... И жили бы так женщины-тужили, в собственном благодатном краю, словно чужие да неприкаянные, если бы однажды в одном дальнем горном ауле не родилась любознательная девочка. Как ей удалось перехитрить злобного Дэва и разрушить его планы по владычеству над умами женского населения – история о том умалчивает…

На этом месте своего рассказа бабушка бросила на Кульджан беглый взгляд своих по-молодому лучистых озорных, будто всезнающих и всё принимающих очей, и загадочно улыбнувшись внучке, продолжала:

- Однако вышло, как вышло. И тогда злосчастный Дэв, обманутый в своих надеждах на завоевание сердца одной: той самой, изнемогая от страсти и досады да не зная, как ещё можно навредить гордым черкешенкам… да и всем красавицам мира – в немой злобе на весь свет и себя самого – неожиданно сам превратился в каменную глыбу, нависшую над самым глубоким ущельем Кавказа.

Поскольку бабушка вновь замолчала, Кульджан мягко тронула её за расшитый мелким речным жемчугом и увитый адыгейской замысловатой вязью рукав:

 - И что, бабуль? – Внучка жадно заглядывала в лицо старушке, которая с блаженной улыбкой, застывшей на всё ещё прелестных, несмотря на возраст устах, замерев, не моргая глядела как яркое пламя очага весело потрескивает на сыроватых, чуть дымящихся дровах. – Что было дальше?

- А? – Встрепенулась старушка, словно нехотя оторвав взор от огня. – Было… не было ль – кто знает. Главное что…

- Что, что же главное?

- Ну, как же? – Бабушка озорно подмигнула своей любимице. – Главное: что будет дальше.

- И что же будет? – С любопытством вскинула взгляд на Анамет девчушка.

- А это уже другая легенда. И писать её… тебе. Да-да, именно тебе, моя драгоценная Кульждан.

- Но как же, бабушка? Я н-не понимаю… даже совсем не знаю, что писать…

- Тебе и не надо знать… по крайней мере теперь. Придёт время – она придёт через тебя и напишет, да пожалуй... уже пишет себя сама.

И старушка улыбнулась светло и загадочно.
 __________________________

-джан* (кавказск.) – дорогой/дорогая. Приставка к имени или отдельно употребляющееся обращение к дорогому, близкому человеку. Джанушка: уменьшительно-ласкательное обращение.

Ныбджэгъур** (адыг.) – милый/милая.

Руфабго*** – в адыгейском эпосе злой колдун-великан. По преданию, собиравший каждую осень дань с местного населения в виде молодых прекрасных девушек, великан однажды был побеждён отважным юношей Хаджохом.

**** – отсылка к адыгскому сказанию о храбром Хаджохе, спасшему свою возлюбленную из лап Руфабго. По легенде сердце великана не вынесло потери и превратилось в камень. А сам Руфабго стал огромным утёсом, нависшим над долиной Пшады.