Нинка-сказочница

Есть, мил человек, за деревней нашей лес, а в том лесу болото. Ох и гиблое место это, скажу я тебе… сколько там и людей, и скотины за годы сгинуло – не считал никто. Наше-то болото непростое – на несколько маленьких делится. И вот самое страшное в нем место у нас Нинкиной болотиной прозвали. Не так уж и много там людей погибло – по крайней мере, я-то ни одного утопшего не припомню – да всё одно такое место жуткое, мимо проходить страшно, от него всегда холодом тянет и будто кто-то тебя взглядом провожает, не отпускает…

Почему Нинкина? Так это… Девка одна у нас жила, Нинкой ее звали. Чего? Что, спрашиваешь, с этой Нинкой там приключилось? Ох, милок… Рассказывать не хочу, век бы я эту историю не вспоминала. Да такое, хоть сотню лет проживешь, хоть две – захочешь, а не забудешь… Ладно, уговорил – поведаю.
Было, значит, это давным-давно, я сама тогда еще девкой на выданье была. И жила тогда в деревне нашей одна девка, Нинкой ее звали… на пару годков младше меня была. Покуда она махонькая была, ее иначе как «Нинка-трусишка» не называли. Я тебе честно скажу, как на духу: вот сколько лет я на этом свете прожила, но другой такой пугливой девчонки не припомню. Всего Нинка боялась: и молнии, и собак, и звуков громких… Когда она совсем маленькая была, по нескольку раз на дню, бывалочи, испугается и вопит, а над ней смеются все, пальцем показывают. Нинка реветь, а над ней еще пуще хохочут. Она, как подросла, скрываться стала – делает вид, будто не страшно, дак сама всё одно вся как есть бледнеет да руки дрожащие прячет. Над ней всё одно смеются, а Нинка молча злится да кулаки сжимает, говорит – не страшно. Тут и начали наши мальчонки ее задирать – дескать, а сможешь ночью из избы выйти, а не испугаешься ночью на кладбище пойти… Вот через то беда и приключилась. Один наш оголец вспомнил, что за кладбищем нашим бабка похоронена, про которую слухи ходили, будто она страшная ведьма была… все эту могилу и посейчас стороной обходят. И говорит, значит, малец Нинке: а иди-ка ты к той могиле, да принеси ветку от осины, что рядом растет… вот тогда поверим, что ты смелая. А Нинка взяла да и взаправду ночью туда пошла… Я ее видела, покуда выходила ночью из избы – идет она, трясется, сжалась вся, но идет… Мне бы ее остановить тогда, да я думаю – куда такой трусихе, она и до ворот кладбища побоится дойти… А Нинка взяла да и до самой могилы ведьминой дошла, а мальчишке тому ветку принесла да в лицо бросила. Поглядели мы на ветку да и поняли – не соврала Нинка, листья такие крупные да яркие лишь на осинах за кладбищем… И пройти туда только через кладбище и можно… Перетрусили все наши мальчонки да девчонки тогда страшно, думали – как бы ведьма из могилы не встала всех нас наказать. А вот Нинка, наоборот, бояться всего перестала, как отрезало. Ходит по деревне гордая, плечи расправила. Мы ее давай спрашивать, не боится ли ведьму, а Нинка в ответ улыбается, чего мне-то, говорит, бояться, я ж на ее, ведьминой, могиле ночью была и то не испугалась… Вот дурная!

Чего говоришь? При чем тут болотина? Так, мил человек, коли бы Нинка тогда на могилу ведьмы не сходила – не случилось бы ничего. Да ты слушай, не отвлекайся, про болотину позже расскажу...
Ну, стало быть, Нинка осмелела да отомстить нам решила. Мол, мы ее всё детство пугали, а теперича ее пора отыграться пришла. И начала она нам на вечерках да за работой сказки и былички рассказывать, да такие страшные – будь здоров! То в лесной чаще зверь огромный рыскает, клыки у него в локоть длиной, а слюна ядовитая… То в овраге под землей змей толщиной с вековой дуб, а длиной во всю нашу деревню, дремлет… То мертвяки, что в болоте нашем утопли, встать из него хотят, нас потопить, да вместо нас в домах наших жить… И никогда в ее сказках хорошего конца не было: даже если люди чудище победили, так оно под землю уходило, но не умирало, случая отомстить ждало… Я вот до сих пор диву даюсь – как ей в голову-то такое приходило?! А Нинка не рассказывала, если кто допытываться начнет – улыбнется да скажет: мне ведьма старая снилась, вот от нее я и узнала…
Ась? Почему слушали? Дак больно у нее голос красивый был, а как сказывала ладно – соловушка! Ежели бы хорошее сказывала, цены бы Нинке не было… А она вот так… Я еще помню, она всегда говорила с таким лицом серьезным… И голос такой… вот не хочешь, а заслушаешься. Я много сказителей знала, но так, как Нинка, никто не умел. Будто ты в ее сказку попадаешь и сам всё то, о чем она говорит, своими глазами видишь… У нас ее даже называть стали – «Нинка-сказочница».

Ну дак сказки-то ее полбеды были… По-настоящему страшно стало, когда Нинка нам гадать начала. Вот не помню уже, кого из наших девок черт за язык дернул спросить, не говорила ли Нинке ведьма чего, не учила ли чему во сне… Нинка улыбнулась нехорошо и говорит – гадать учила, хочешь – погадаю тебе? Вот и взялась она гадать всем нашим парням и девкам… ух… кому смерть первенца пророчила, кому заболеть да подурнеть, кому гибель страшную от лесного зверя. Я сейчас-то думаю, это Нинка за нами подмечала, пока мы при ней языками чесали, да запоминала, кто чего боится: вот то она и предскажет. Такая уж она была, жестокая да злопамятная… С Нинкой-то и до случая с могилой ведьминой никто дружить не хотел, только над ней смеялись, теперь к ней и подавно не подходили, обходить стороной да бояться начали, а она над нами только посмеивается… Говорю же – дурная она была.
И вот лопнуло у наших парней терпение, решили они Нинку проучить. Как все наши девки за ягодой собрались, подкараулили парни Нинку возле болотины, да из кустов выскочили, заорали… Потом нам, девчатам, рассказывали – думали Нинку просто напугать, ну, может быть, по лесу чуток погонять или в луже какой лицом отвозить, чтоб не зазнавалась… Вот только Нинка со страху на кочке оступилась да в самую болотину рухнула… Пока парни к ней подобраться пытались, ушла Нинка в болото с головой и поминай как звали…

Нет, милок, это еще не вся история, а только половина. Вскоре опосля того, как Нинка в болоте утопла, пошел один из парней, Демьян, в лес. Идет, да вдруг слышит – голос Нинкин сказку рассказывает. Дема думает – как это так, Нинка ж утопла, все видели, и решил пойти да проверить. Глядь – на краю болотины Нинка сидит, волосы расчесывает, как живая… Только бледная вся, да в грязище болотной. Он ее спрашивает, как же это так вышло, а она смеется, мол, ближе подойди – расскажу. Он, дурень, подошел, а Нинка его за руку хвать и давай в болотину тянуть… еле как Демка отбился, весь седой в деревню прибежал… а раньше у него кудри черные, как смоль, были, загляденье…
Я тогда решила, раз Нинка себя точь-в-точь как при жизни ведет, не поговорить ли мне с ней… мы вроде с Нинкой особо не ссорились, авось она меня не утопит. Ох и глупая я тогда была... Ну, стало быть, я на болото пошла, опосля, как и Демьян говорил — голос Нинкин услышала, выхожу к болотине – и впрямь Нинка там сидит.
— Нинка, —кричу ей, — пошто ты такое творить удумала?! Чего же ты злая такая стала?
А Нинка поднялась, медленно так, меня ажно мороз от ее движений продрал, встала во весь рост, руки в боки, да и говорит:
— Стало быть, парни наши меня погубили – так они всё одно добрые да хорошие, а я покамест ни одного человека не убила – и уже плохая? Злой вы меня сами сделали, когда надо мной смеялись да проходу не давали…
И улыбается. Нехорошо так улыбается, век бы мне ее улыбку не видеть… а вот забыть до сих пор не получается, уж сколько лет прошло… Бросилась я прочь от того болота, а в спину мне Нинкин смех…
Ну, думаю, быть беде... Нинка и при жизни-то добротой не отличалась, а после смерти уж и подавно добра от нее не жди...

Нет, и на этом не все. Гляжу я как-то, а братец мой младший, Микитка, затевает чего-то: одеяло из сундука утащил, из ягод бус понанизал, с кухни хлеба краюху уволок… Я давай расспрашивать, а Микитка отмалчивается. Ну, я вид сделала, будто от братца отстала, а он, гляжу, в лес побег! Я за ним незаметно пошла, а он – к Нинкиной болотине! Я как перепугалась, не знаю, что делать… У меня, милок, тогда кровь будто вся в лед превратилась, ажно чувствую, как по жилам ледышки плывут... Голос пропал, ни заорать, ни зашептать — будто мне ктой-то мякины в глотку понатолкал... И не шевельнуться с перепугу... Я вся замерла, хуже, чем Нинка в детстве, перепугалась, а когда-то я над ней смеялась ведь…
Подошел, значит, мой Микитка к самой-то болотине и давай кричать:
— Нинка! Нинка!
А она откуда ни возьмись появилась да спрашивает:
— Чего кричишь?
Микитка и говорит:
— Я тебе подарок принес. Еды немного да бусы, ты ведь наряжаться любила… И одеяло, чтоб не холодно было. Ты же мерзла часто.
Села Нинка рядом с ним, я гляжу – а она плачет. Микитка ей на плечи одеяло накинул и говорит:
— Нинка, а я по тебе скучаю. Мне твои сказки нравились. Помнишь, я их не боялся совсем. Расскажи мне что-нибудь?
Нинка плачет да говорит ему:
— А мне, Микитка, сказок не рассказывали... разве что случайно подслушивала. Мамка меня только ругала, а отец бил. И колыбельных мне никогда не пели, я под вой ветра ночами заснуть пыталась. Мне бы кто колыбельную хоть раз спел…
Братец мой и говорит ей:
— Давай я тебе спою?
Нинка кивнула только, а Микитка и вправду ей стал колыбельную петь. Нинка слушает да всё к земле клонится… к середине колыбельной клубком свернулась, под одеяло заползла, да я гляжу — а земля под ней проваливаться стала. Микитка Нинку по голове погладил, как маленькую. А как он допел – Нинка под землю ушла, и я поняла отчего-то: не придет она больше. Никогда не придет. На душе легче стало, и отпустило меня наконец.
Схватила я брата и бегом домой! Рассказала людям всё , и так все в деревне нашей обрадовались, что никто Микитку за одеяло и не ругал. Матушка наша его потом спрашивает:
— Как же это ты додумался Нинку задобрить-то, чтоб она нас больше не тревожила?
А Микитка ей и отвечает:
— Маменька, дак я о таком и не думал вовсе, мне просто взаправду жалко стало Нинку. Да и сказки мне ее правда нравились…

Вот уж сколько лет минуло с тех пор, а Нинку больше не видел никто. И не надо… Болотину, где она утопла, у нас Нинкиной болотиной прозвали да стороной обходить стали. Туда разве что мой братец Микитка ходить не боится, вот как. Он, кстати, старшую свою дочку Нинкой назвал…