Сижу в столовке, на втором этаже

Я сижу в столовке, на втором этаже.
Дочь накормила меня, напоила и оставила за столиком в уголочке — сочинять дальше стих к портрету Радиона.
А сама ушла покупать себе обувь.

Стих не давался.
Он не давался потому, что сопровождение, написанное до меня, было замечательным и умным.
И мне хотелось сохранить его, загнав всего лишь в рифму.
Но не тут-то было: слова не хотели трансформироваться в стихи.

— Ну как? — спросила Аня, подходя.

— Ничего не получается у меня.
Может быть, потому, что мышление другого человека подчиняется ему, но не подчиняется мне.
Надо уйти в сферу своего мышления — и тогда появятся стихи.

Сравним:
«Пусть светлая твоя улыбка светит нам долгие-долгие годы».
И теперь мои мучения:
«Твоя светлая улыбка через тучи и года пусть сияет нам всегда».

Но это же невозможно! — кричит критический разум.
— Тогда что ты предлагаешь? — спрашиваю я у разума.

Он топорщится и выдаёт:
— А ты представляешь труд переводчика? С арамейского на хинди?

— Нет, не представляю.

— И я, — тихим голосом сообщает мне тот, кто всегда пишет стихи,
живя во мне тихой сапой.

— Хорошо, — подвожу я черту. — Никаких восхищений по поводу чужих текстов, какими бы красивыми и умными они ни казались.

Сосредоточиться на объекте.
Увидеть его — голеньким, одиноким, несчастным, брошенным, младенцем.
И начинать увивать его гирляндами роз.
Виток за витком, согревая своим сердечным порывом,
давая ему надежду с каждым поворотом своего ощущения —
и поднимать его, поднимать на ручках всё выше…

Может, и получится сейчас стих?

06.12.24