Ходили мы походами 3

­­     Как бы ни было красиво Средиземное море и его названия – Палермо, Сардиния, Пальма… но очарование это не может пробить броню поющего фрегата. И пусть не будет заблуждением такое определение напичканного порохом и торпедами корабля. Из гражданских вещей в его кубриках только цветные карандаши, да акварельные краски в библиотеке. Ну, может ещё носовой платок мать в посылку положит. Всё остальное казённое платье – повседневная парусина, парадное сукно и тельник на каждый день. Запахи тоже однообразны – сгоревшая орудийная смазка и выхлопные газы из машины. И лишь раз в сутки, поздно ночью, приходил хлебный дух – пекарня работала чётко и беспрерывно. Корабельная буханка особая, такую на берегу в жизни не испечь. Рождается она в железном чреве между трёх сотен бродячих горячих душ, посреди океана, где свидетелем смены галса лишь далёкая и равнодушная луна. Да и то при ясном небе. Скрипят снасти, полощет на ветру бегучий такелаж, стонут сжимаемые океаном шпангоуты, спят уставшие матросы, глубоко погрузившись в ночь без видений. Сон матроса короток и быстр и нет там давно уже тех домашних забот. Кануло всё. Одна цель – точка на карте, далёкая от берегов. Только вахта бдит, не выпуская из поля зрения координаты полигона.

    Чтобы понимать, на траверзе каких стран находится корабль, не обязательно смотреть в карту. Об этом сообщали опознавательные знаки на фюзеляжах Миражей, Фантомов и Локхидов. Методические облёты щекотали ноздри фрегата и толкали его как нежелательного гостя вон из тесного пространства «моря посреди земли» куда подальше, прочь, за Геркулесовы столбы, на которых выбито "Non plus ultra"*. В Атлантике корабль ещё не ходил. Да и никто из экипажа. Но это ничего не меняло. Дальность плавания позволяла попробовать те воды на вкус. Просто залили керосина под самую горловину и смело шагнули за Гибралтар. Ещё оставался виден туман над проливом, а океан предложил познакомиться. Ушла мерзкая зыбкая качка на беспорядочно мечущихся между Европой и Африкой волнах и упала солёность.

    Опять тревога. Опять разбежались матросы по шхерам и боевым постам. Старшина замечал, что при несении боевой службы время сжимается. Когда сидишь в замкнутой броне остаются только три измерения пространства. Время перестаёт течь привычным ему образом. День и ночь становятся незаметны для глаз, а когда пройдёт недельная чехарда суток, то и организм перестраивается лишь под вахты и уже теряется понимание их размещения в 24-часовом измерении. А на радаре пространство всегда чёрное. Обнуляло время только объявление обеда, здесь распорядок незыблем. Матросам такой режим на руку – служба не тянулась унылой муштрой на плацу и дни на календаре зачёркивались декадами. В этом походе пост Рылеева находился на крыле штурманской рубки и какое счастье – наблюдать ничем не ограниченное пространство, а если бы не кривизна Земли, то отсюда можно увидеть оба полюса. Вперёдсмотрящий не отменяется даже при наличии локатора, таковы традиции на море. Голову пловца или даже просто арбуз обнаружит только человеческий глаз, умеющий считать волны по пенным гребням.
    Волны в океане потемнели и загустели. Океан дышал вальяжно и размеренно. Горизонт раздвинулся.

    Слава вдруг вспомнил как он впервые увидел море, летом, в седьмом классе. Они с ребятами ехали на поезде в пионерский лагерь в Евпаторию и на вторые сутки рано утром вдруг кто-то заорал:
    - Море!!!
Все бросились к окнам и увидели прямо под колёсами вагонов волны и, как казалось, бескрайний океан. Но почему-то вода была грязной, берег завален булыжниками и бетонными блоками и никаких пальм с алыми парусами. Все притихли, что-то это море не похоже на то, из фильмов, разноцветное и сияющее. Вздох разочарования пронёсся по вагону, и пацаны приуныли – встречи с пиратами не предвиделось. Правда очень скоро «океан» закончился и его место опять заняла степь. Это проехали Сиваш. Потом случилась долгая стоянка в Джанкое на целых два часа и лето здесь, наконец, ворвалось в душный вагон. Перрон был завален ароматными фруктами, лопающимися от спелости и почти задарма. Горячая кукуруза, обмазанная сливочным маслом, исходила паром и съедалась прямо на месте, возле торговки, чтобы тут же взять ещё. Поезд сразу пропах югом и уже до самой Евпатории не смолкали восхищения ароматом персиков и сочностью груш.
    И, наконец, настоящее море, вот оно! Сначала тонкая синяя полоска мелькнула между домами, исчезла и снова прорвалась среди деревьев. Настойчивый бриз уже полностью овладел берегом, даря воздух, настоявшийся над морем и дышать им стало легко и приятно. Казалось, ветер приносит запахи далёких и неизвестных стран, которые, несомненно, лежали за горизонтом. Потом автобусы свернули на набережную и сразу мир впереди стал бесконечным – ничем не ограниченное слева и справа загадочное море сливалось далеко впереди с распахнутым небом и невозможно в искрящийся полдень разглядеть эту границу, казалось, её и не существовало вовсе, как и не осталось больше пыльной и раскалённой земли.

    Море в сознании старшины навсегда связалось с югом и попав осенью служить в Севастополь, он ничуть не удивился – море оставалось тем самым, курортным и тёплым. Но когда пришла первая зима, на редкость морозная и снежная для этих мест и пришлось прочувствовать норд-ост, стало понятно, мир для Рылеева только начинает открываться, и он гораздо суровее того, в котором тот жил до сих пор. Появилось зримое понятие параллельного мира. Вроде бы один и тот же город, одни и те же белые дома и распахнутые бульвары, но для иных людей тут курорт с ежедневным удовольствием и развлечениями, для других серые будни с рабочей сменой на судоремонтном заводе, а для третьих и вовсе казённая служба, без свободного доступа к этому городу, забирающая самые сладкие молодые годы. Забирающая беспощадно и непреклонно. Вне существовал только Город, переживший две героические обороны и не верящий слезам.

    И вот теперь океан. И те же чувства. Вроде бы одно пространство, но делилось оно по-разному. Здесь плыли фешенебельные лайнеры; пассажиры наслаждались тропическими закатами и коктейлями в прохладных барах; загорали у бассейнов с водой, взятой у Атлантики. Благодаря успокоителям качки можно не беспокоиться за свой вестибулярный аппарат и не отказываться от ужина. За всё заплачено, фирма гарантирует. Параллельным курсом бежали сухогрузы и танкеры, в нутре которых люди копались в двигателе, несли вахты, сбивали ржавчину с бортов и вместо белоснежных кителей с золотыми галунами носили надёжную брезентовую робу. В отдельных районах собирались ободранные в штормах траулеры и круглосуточно выбирали пропитание, посланное свыше для оставшихся на берегу. Этим судам передышки не доставалось по полгода и красить трубу было некогда, неразделанная рыба пропадает быстро. Палуба сама драилась неугомонным тралом, снующим назад и вперёд и не успевающим высохнуть. Не признавая дорог, неслись by the wind бесшабашные яхты. Люди на них давно слились с океаном и не существовали вне его. И протянувшись от полюса к полюсу Атлантика умудрялась ещё и дразнить Амазонку, выворачивая её вспять гигантской волной и продираясь сквозь джунгли на полтысячи километров. Поророка, есть такая океанская забава. Но боевой корабль шёл молчаливо с задраенной бронёй, а в кубриках нет иллюминаторов. Низкие борта позволяли покрывать палубу нахлынувшей шёлковой пеной, на миг украшая её. Океан благосклонен к боевым кораблям, те спроектированы так, чтобы проходить через него как иголка сквозь масло, даже не оставляя следа за собой. Но казалось старшине, и он это почти зримо видел, как только что здесь промчались каравеллы и ещё не рассыпалось гудение тех парусов. Тотчас положили руль на норд-ост и стало стремительно темнеть; заканчивались сутки и впереди вставал грозовой стеной Бискай; надо бы подвернуть влево и обойти, но курс утверждён Главкомом. Небо вдруг прижалось к океану, стих ветер и умер радиоэфир. Возник неожиданный вакуум. Показалось, что они остались одни в этом мире. Как там говорится - „Люди делятся на три вида: живых, мёртвых и тех, что ходят по морям.“

    По сводке погоды выходило, что с Канады начинали выдвигаться осенние циклоны. Но они ещё не набрали силу, а изобары не впечатляли своими значениями. Однако с рассветом барометр стал падать, и нехотя восходящее белое солнце несло в себе ярость. Казалось, будто оно не выспалось и теперь разозлилось на весь мир, из-за которого ему приходилось вставать. Красные, жёлтые, зелёные и откуда-то чёрные цвета словно вылезали из ада, затягивали небо и обещали гибель. Краски тут же теряли свою яркость, покрывались пастельным налётом и потом стремительно тускнели. Поднявшееся солнце побледнело, окуталось дрожащим маревом и вдруг развалилось на куски под навалившимися на него угрюмыми тучами. И сразу померкло. Давление падало медленно и пока не чувствовалось ветра, хотя такое затишье вызывало настороженность.
    Волны вокруг беспорядочно толкались, ещё синие у борта, но чуть дальше уже мрачные и начинающие покрываться пенными разводами. Ветер крепчал, но пока заходил с юго-востока и добавлял ход. И вдруг всё мгновенно поменялось – в лицо ударил один шквал, пока слабый, за ним ещё, уже сильней и внезапно стеной хлынул дождь. Стало темно и глухо, хотя струи воды изо всех сил рушились на броню. Было странно, наверное, наблюдать корабль со стороны – сливаясь шаровыми бортами с окружающей свистопляской, задраенный наглухо он продирался сквозь густую пелену забвения соблюдая светомаскировку, обозначая себя одним единственным топовым огнём и сам был похож на выходца из преисподней. Но какой же безумец мог его увидеть? Внезапно вспыхнувший мертвенный свет озарил небеса, словно пытаясь понять какой тут предмет не отбрасывает тени и вслед раздался грохот раздираемой небесной материи. Гнев богов почему-то ударил именно в это место и, видимо, хотел сокрушить ад кромешный где-то глубоко на океанском дне, такой силы оказался удар. Но фрегат числился посланцем иных миров, не пересекающихся с подводными, и остался на плаву. Не задержавшись даже на миг, «Проворный» продолжал задирать бак к небесам, обнажаясь до киля, и срываться опять в пучину кроша океан, превращая волны в пыль, в ничто. Горизонт тут же исчезал за наваливающимся очередным валом. Шквал продержался ещё около часа, а потом всё стихло. Солнце уже не появилось, убежав куда-то на запад, тучи растянулись по всему небу непроницаемой завесой и уже так и остались. В северную Атлантику пришла осень.

- ІІ-

    Через неделю вовсю готовились войти в Норвежское море, как все планы поменялись. Туда же за каким-то лешим из Норфолка поплыла 8-ая АУГ во главе с могучим Айком*. Это стало неожиданным для всех. Кроме рыжего капитан 3-го ранга-лейтенанта Васькова из особого отдела. Этот точно знал куда шли. Накануне ночью он тихо поднял Рылеева и приказал следовать за ним. Вдвоём зашли в секретную часть и конопатый задраил дверь. Включил светильник над столом и поставил задачу:
    - Слушай меня внимательно, старшина. Вопросов не задавай. Потом. Вот смотри – берёшь две одинаковые навигационные карты. Это карты-сетки, они не привязаны к берегам, масштаб 1 : 1000, долготу проставишь от пятой до десятой к западу, широта шестьдесят – шестьдесят пять северная, ещё возьмёшь глубины у штурманов. На этом сходство заканчивается. Одну карту рисуешь прямо сейчас, синим просто прокладываешь наш курс 20° через всё поле, это приблизительно сутки хода, время проставишь позже. Справа прописываешь НАВИПы*, это тоже штурмана дадут, и тактическую задачу – следование в район А. Слева внизу – корабельные занятия, учебная тревога. На второй карте только обозначения широта-долгота и откладываешь её в сторону до моей команды. И ни-ко-му ничего не говоришь. Всё понял? – закончил особист и посмотрел на Рылеева.
    Взгляд его ничего не выражал, но глаза доставали до самой души. Шоколадные зрачки, совершенно необычного цвета для веснушчатого лица, должны были отдавать теплом, но в них скорее чувствовалась сталь. Казалось, он смотрит в переносицу собеседнику, однако оставалось ощущение, что видит при этом сразу всё лицо, следя за непроизвольной мимикой, а так же руки и ноги визави, и дальше за его спиной все углы тесной рубки находящиеся в тени. Длилось всё, быть может, секунды три, но за это время старшина успел три раза прочитать про себя Отче наш. Когда он моргнул в следующий раз, в каюте никого уже не было.

    Авианосец вальяжно раскинул свою широкую палубу над океаном и даже на его фоне казался монументальным. Рядом покачивались в лёгком дрейфе ракетный крейсер и три-четыре эсминца. Выглядело так, будто невиданное чудище со всеми подручными явилось с другого конца света за своей добычей. Не вполне понимая, где её взять, оно задремало в раздумьях. Всё-таки это были чужие воды. И тут, откуда ни возьмись, появился Иван-дурак на сером волке.
    «Проворный» обошёл по дуге большого круга посланцев дикого Запада и тоже впал в прострацию в паре миль от эпицентра группировки. Заокеанский голем приподнял веки, удивлённо глянул на гостя и взревел. Тут же с его палубы поднялся крылатый рой и понёсся на разведку. Заходили на боевой курс и с кормы, и с носа, угрожающе качали крыльями истребители с белыми черепами на чёрном оперении. На фрегате вывесили флаги Uniform и X-Ray* и продолжили политзанятия. Тогда могучий Айк вдруг присел, низвергнул огонь, окутался клубом пара и … исчез за горизонтом. 30 узлов для такого монстра не шутка. 724-й такой ход дать уже не мог, топлива оставалось в обрез. Но великану некуда спрятаться и на просторах Атлантики, поэтому взяли след и потащились на хвосте и уже не отпускали.
К концу дня, на вечернюю проверку прилетел вертолёт и завис над строем. На фюзеляже отодвинулась дверь, показался улыбающийся янки и помахал рукой, подняв большой палец. Матросы стояли, глядя вверх и ждали команды дежурного по кораблю. Вероятный противник выглядел дружелюбно, но ждать можно было чего угодно. Стоящий рядом с командиром замполит шепнул тому на ухо:
    - Может ему дулю показать?
Десантник ещё раз отсалютовал, бросил на палубу пакет и приложив два пальца к виску улетел. В конверте лежало письмо командиру корабля от адмирала с предложением нанести визит на авианосец. Особист сразу перехватил инициативу и пошёл бриться, приказав принести ему китель с погонами капитана 3-го ранга. Однако ни один мундир не подошёл, все оказались на размер-два больше и пока думали, как перешить эполеты, пришёл приказ из штаба затихнуть и наблюдать.

    Позже уже узнали, что наверху каким-то образом пропустили вояж американцев, а отряд кораблей, должный осуществлять сопровождение АУГ, только вышел из Североморска. И пока фрегат оставался один на один с армадой. Не унывал только бравый Штирлиц и, наконец, отдал Рылееву главный приказ. Достав оставшуюся чистую карту, он разгладил её, помолчал с минуту разглядывая пустоту, а потом ткнул в центр пальцем:
    - Вот тут и разыграется основное сражение. А ты, старшина, будешь полководцем. Вот тебе боевое задание. – Рыжий вытащил из кармана листок и положил на стол. – И смотри, рисуй изо всех сил максимально красиво. Этот экземпляр пойдёт аж в Генштаб. Лично повезу. Пока не закончишь, из каюты не выходить. Приступай.
Слава с недоумением смотрел на писанину контрразведчика и глаза его вылезали на лоб. Там чёрным по белому был изложен план … уничтожения авианосца.
    Истребить предполагалось существующим и отсутствующим вооружением. Во-первых, РБУ* сразу накрывала полётную палубу и не успевшие взлететь Фантомы. Тех летунов, кто оказался чересчур прытким, сбивали на раз уже в воздухе из спиленного и оставшегося на заводе в Севастополе ЗРК Волна*. (Супостат об этом не знал). Личный состав, в панике бросавшийся в воду, добивали из кормовой пушки. Наконец, торпедами пробивали подводную часть корпуса и, по идее, авианосец тонул, а на этом можно было ставить точку. Что делать с кораблями сопровождения пока неясно, хотя как раз это был удобный случай на месте испытать Ураган и можно уже возвращаться домой. Старшина всё старательно расписал зловещей чёрной тушью, вложив в каллиграфический почерк военно-морскую недвусмысленность. Для разрядки психического напряжения корабли на бумаге стали разноцветными: заокеанские – синими, а наш, естественно, красным. Траектории атак изобразились красными стрелами, их было множество и сопернику не оставалось места для манёвров. Рылеев на минуту задумался почему же янки не открыли ответный огонь, но про это в секретном задании ничего не оказалось. Тогда он решил, что вояк застали врасплох, например, во время просмотра вечернего кинофильма. Так или иначе, поручение было исполнено, и как раз объявили ужин. Дико проголодавшийся в бою старшина положил карту в сейф, выключил свет и с чистой совестью убыл на камбуз.
Через три дня прибыла подмога. Боевые товарищи «Стройный», «Громкий» и «Задорный» прошли в кильватерном строю как на параде мимо уставшего фрегата и отсалютовали ему горном. Можно продолжать путь.

- ІІІ -

    В октябре удачно закончили учебные стрельбы. По итогам похода команду наградили знаком «За дальний поход» нового образца. Для старшины это был уже второй такой знак. Теперь можно окончательно готовиться к сходу. Списки оставались те же. Как только пришли на отдых в Северодвинск, особисты во главе с рыжим, уже перешившим погоны, освободили каюты и отправились восвояси. Впереди важно шагал Васьков бережно придерживая подмышкой чёрный тубус. Команда облегчённо вздохнула и побежала играть в футбол. Ноги истосковались по земле. И тут произошло то, что может произойти в одном случае из, вероятно, ста тысяч - Рылеев в запале помчался по полю за пасованным ему мячом, попал ногой в рытвину и судьба его резко переломилась. Вместе с нижней конечностью. Нога жутко вывернулась ниже колена и посинела. Боли не было, только удивление – как так, только что гнал во всю прыть молодой и здоровый, а теперь лежишь напрочь беспомощный. Прибежал озабоченный начмед с корабля, осмотрел старшину и тут же вызвал скорую из госпиталя. Славка вцепился в старлея:
    - Слушай, пилюля, не надо скорой, не надо госпиталя, давай на корабль, в лазарет … заживёт как-нибудь … мне же домой скоро, прошу тебя…
    - Да какой лазарет, у тебя обе берцовые пополам, а вдруг смещение? ... тут операцию делать надо, калекой хочешь остаться? – тараторил бледный доктор. – Ничего, полежишь пару месяцев, если повезёт.
Пока приехали в госпиталь, голень начала чернеть. Сделали рентген. Дежурный хирург с огромными красными ручищами на удивление нежно зацементировал ногу до самого основания, обколол против столбняка, поставил капельницу и закурил. Потом взял красный карандаш и написал на подсохшем гипсе – Наложено – 20. 09. Снять … Задумался и дописал – 20. 12. Рылеев посмотрел сквозь туман на майора и провалился в тартарары, то ли от снотворного, то ли от запредельной даты. Ночь метался в жару и убегал от хохочущего Французова. Тот гнался за старшиной замахиваясь картой, свёрнутой в трубку и орал:
    - Декабрист, говоришь?! Ах-ха-ха!

    Неделю моряк лежал, отвернувшись к стенке и ни с кем не разговаривал. Только три раза в день послушно подставлял место для укола. Через неделю пришли кореша проведать.
    - Ты вот что, Слава, не убивайся уже так, теперь ничего не изменить. Эх, ёлки, собирались вместе до Москвы одним купе ехать. Ладно, сейчас идём на Новую Землю, дней через двадцать вернёмся, зайдём попрощаться.
Но пришли уже через три дня. В дембельском парадном обмундировании. Принесли Славкину форму и значок «За дальний поход».
    - Тут такое дело, отправили всех досрочно домой. Поменялись планы наверху. Отстоят на Новой Земле и потом сразу, без захода, в Средиземку на боевую службу до весны. Такая, брат, диспозиция, будь она неладна. Остаёшься ты один, и как это, ума не приложу… Что тебе надо может, говори, не стесняйся, что хочешь принесём.
Рылеев лежал беспомощный и в нутре своём обливался слезами. Ему было противно от этого, и он ненавидел себя за малодушие, но на миг в нём поселился двадцатилетний нежный юноша и дал волю своим чувствам. Однако тот юнец сразу же подобрал нюни и рассыпался без остатка. Хоть и покалеченный, но это опять был старшина 1-й статьи Рылеев.
    - Да, хрен с ним, парни, что вы надо мной как над дефективным причитаете. Ладно бы в море ядром изувечило, а тут и рассказывать стыдно – по полю бегал, ромашки собирал. Тьфу! Всё у меня есть, кормят тут цыплятами с пюре. Бывайте! Всем удачи пути. Краба!
На другой день пришёл командир с документами.
    - Не поминай лихом, Слава. Ты отличный моряк. Картины твои повесили в кают-компании. – обнял старшину и сунул под подушку флягу со спиртом.

    … Пришёл декабрь. Снега навалило в Северодвинске по самые крыши. Темнело уже часа в три пополудни, а к вечеру мороз крепчал не по-доброму. По расчищенной бульдозером дороге шла, прихрамывая, одинокая фигура в чёрном и с тросточкой. Снег хрустел по начищенными до блеска хромовыми ботинками и пломбирный пар окутывал лицо молодого человека. Поблёскивающие в редких фонарях золотые якоря на плечах выдавали в прохожем моряка, одетого не по сезонной форме. Все остальные служивые давно уже натянули на брови заиндевевшие ушанки, а этот шёл как ни в чём не бывало, словно только что вышел из крымского лета. Так оно и было, шинель краснофлотца осталась висеть в Севастопольском экипаже. В гарнизонной комендатуре уже не стали придираться к бушлату и бескозырке оставшегося без родного корабля старшины, а направили в штабной карантин для получения проездных документов. Однако, на этом мытарства Рылеева не заканчивались. В канцелярии выделили койку в кубрике, определили на камбуз и сказали ждать. Прошло два дня, его вызвали по команде и сообщили, что не могут отправить домой, так как по документам старшина ещё не списан с корабля и стоит там на довольствии. Поэтому надо делать запрос в Севастополь. А так как фрегат на боевой, то надо посылать запрос в Москву в штаб флота, но Новый год на носу, и никто этим заниматься не будет. Слава настолько уже вымотался душой за последние месяцы, что просто пошёл, лёг на койку и уставился пустыми глазами в потолок. Как не был он сейчас похож на себя самого ещё недавно, в августе, когда загорелый и весёлый стоял на Графской пристани и ел мороженное. За прошедшее время пришлось ещё повзрослеть и признаться себе, что управлять своей судьбой он пока не научился. Даже несчастного Французова уже не винил ни в чём. В конце концов, всякое испытание в жизни делает человека сильней и даёт бесценный опыт в дальнейших скитаниях.

    Созерцание в себе прервал неслышно подкравшийся писарь из секретки:
    - Слышь, зёма, хочешь быстро домой уехать?
Слава, не раздумывая вскрикнул, вскочив с койки:
    - Конечно! А как?
    - Тихо, тихо... не кипиши. Я смотрю у тебя два знака «За дальний поход» …
Старшина и правда зачем-то нацепил на грудь оба жетона, один ещё старого образца, маленький и только что выданный, пятиугольный. И тут же сразу всё понял, отцепил второй и сунул в потную ладонь штабного:
    - Бери, не жалко. А получится? – с робкой надеждой.
    - Не твоя забота, зёма. Собирайся.
И назавтра утром нашёл сразу же после завтрака и вручил документы:
    - Поехали в кассу за билетом, сейчас уже сам хрен возьмёшь чего, 29-е декабря всё-таки, а у меня там кореш.
Вечером того же дня Слава Рылеев уже был в Архангельске, стоял в тамбуре скорого поезда, выглядывая через плечо проводницы и, хотя до отправления оставалось минут двадцать, на перрон не выходил, боясь, что вдруг ещё что-то щёлкнет в его судьбе где-то наверху, и поезд исчезнет.

*Non plus ultra – ничего дальше
*Могучий Айк – авианосец «Д. Эйзенхауэр»
*НАВИП – навигационное предупреждение
*Uniform и X-Ray - Флаги международного свода сигналов «Вы идёте к опасности» и «Приостановите выполнение ваших намерений и наблюдайте за моими сигналами»
*РБУ - реактивно-бомбовая установка
*ЗРК – зенитно-ракетный комплекс