Один день Ивана. Колхоз 50-60 годы

Отрывок из книги «Вадья изначальная». Один день Ивана

Утро только-только занималось, окрашивая иней на ветвях в робкий розовый цвет, а Иван уже был на ногах. От телятника, где из трубы котельной валил густой пар, он нёс в вёдрах кипяток к своему ДТ-54. Трактор, промёрзший за ночь до самого сердца, стоял недвижимым железным зверем.

— Ну что, замёрз, железяка? — пробурчал Иван, похлопав ладонью по холодному металлу. — Ничего, сейчас мы тебя отогреем.

Он, не мешкая, залил горячую воду в радиатор. Миг — и тишину разорвал надсадный рёв пускача. Клубы сизого дыма вырвались из трубы, едко запахло бензином. «Давай, родной, давай!» — мысленно подгонял Иван. Ещё несколько отчаянных оборотов, и вот — глухой, утробный кашель, перешедший в ровный, могучий гул дизельного сердца. Трактор ожил.

Иван не спешил. Он дал мотору прогреться, прислушиваясь к его работе. Из-за угла показался Василий, такой же тракторист, и, зябко поёживаясь, подошёл.
— Здорово, Иван.
— Здорово, Вась.
Иван протянул ему папиросу. Они закурили, молча стоя плечом к плечу. Их шапки-ушанки, казалось, вели свой неспешный разговор, соприкоснувшись «ушами»: у Ивана правым, а у Василия — левым.
— В гараж сегодня встану, — выдохнув дым, пожаловался Василий. — Сцепление сгорело, будь оно неладно.
— Да-а, в такой мороз в гараже самое то. Правильно, Вася, — одобрил Иван.
— Я говорю, сцепление! Я ж не просто так, — закашлявшись от дыма, возмущённо проговорил Василий.
— Дак я ж не про тебя, а вообще, — примирительно ответил Иван. — Мороз, в тепло надо.
Василий, посмотрев на Ивана, махнул рукой:
— Дай ещё одну.

Поговорив ещё немного о делах насущных, Василий ушёл, а Иван, убедившись, что трактор прогрелся, взобрался в кабину. Подложив старую фуфайку, он сел на холодное сиденье, осмотрелся, поскоблил стекло ото льда. Не закрывая двери, он взялся за рычаги, которые были продолжением его рук. Не отдельно трактор и человек, а один цельный организм. Трактор тронулся неспешно, сделав круг, Иван умело подал машину задним ходом к широким саням. Выпрыгнув, вставил в сцепку тяжёлый шкворень, закрепил его проволокой. Потом он крикнул стоявшим и курившим поодаль мужикам:
— Ну что встали, как столбы? Поехали!
Один проворно запрыгнул на сани, а двое молодых, толкая друг друга, пытались залезть в кабину. Иван взял обоих за шкирку и оттолкнул от трактора, приговаривая:
— На сани, пешки, там толкайтесь.
Те, зыркая друг на друга, уселись на сани, смотря в разные стороны. Трактор двигался медленно и задумчиво, а двое запоздавших с вилами наперевес догоняли, заскакивая уже на ходу.
— Командир, не гони, ливер растрясёшь! — весело крикнул кто-то с саней.
Иван лишь усмехнулся в усы и даже чуть прибавил газу.

Путь лежал неблизкий: сначала вдоль околицы, потом низиной, под замёрзшими полями, и долгой лентой вдоль кромки леса, что тянулся по берегу реки. Иван любовался притихшим, покрытым толстым инеем лесом да бойкими синичками. А трактор шёл уверенно, будто сам знал дорогу. Да и что тут дивного, коли столько лет они с Иваном душа в душу.

Лишь через час показалась знакомая переправа. У реки Иван остановился. Выпрыгнув из кабины, он взял длинный шест и, осторожно ступая, прошёл к середине, промеряя и толщину льда, и глубину под ним.
— Спешивайтесь! — крикнул он мужикам. — Перейдёте пешком, а я один перегоню.
Убедившись, что лёд крепок, а глубина невелика — на случай, если что, — он ослабил ремень и вернулся в кабину. На малом ходу он начал форсировать реку. Трактор, подобно ледоколу, ломал лёд, вздымая тучи брызг, которые тут же застывали на металле ледяными узорами. Из-под капота валил густой пар. «Давай, родной!» — думал Иван, крепко держа фрикционы. Вот трактор встал на дыбы, преодолевая последнюю кромку, и медленно опустился на твёрдый берег.
— Молодец! — крикнул Иван своему верному коню.
— А сани-то, сани забыл! — закричали с того берега мужики.
Иван покрутил пальцем у виска и крепким словцом обрисовал им всё, что о них думает. Потом, уже спокойнее, добавил:
— Я что, с санями попру? А вдруг назад придётся? Застряну — и что тогда?
— А-а-а… — протяжно и вразнобой загудели мужики, уразумев его правоту.
Иван ловко перекинул им конец троса и вмиг вытянул пустые сани на свой берег.
— Учитесь, турки! — крикнул он, довольный своей смекалкой.

На дальних лугах работа закипела. Иван ворошил трактором слежавшиеся и промёрзшие стога. Мужики проворно грузили сено, да так, что скоро и нагрелись — фуфайки поснимали, а от них пар валил.
— Кабаны! — вдруг крикнул кто-то. Все оглянулись: по замёрзшему извилистому руслу реки и впрямь неслось стадо кабанов. Мужики, направив в их сторону вилы, стали шутливо изображать выстрелы.
— Чего вы к-к-как дети м-малые, кабанов не видели? Грузите давай! — прошипел рыжий, заикаясь.
— «К-к-как дети м-малые»! — смеясь, передразнивали его остальные.
Стог за стогом, с перекурами да крепким словцом, пахучее летнее сено ложилось на сани. Вскоре вырос огромный, с гору, воз.

Время прошло быстро. Солнце светило ярко, но уже клонилось к закату — не лето, день короткий. Кто на корточках, кто прислонившись к возу, стояли, курили. И Иван говорит:
— Давай, мужики, до переправы пешком, а там и взберётесь на воз.
Иван медленно подъехал к переправе. Взглянул вперёд, будто что-то просчитывая, опять ослабил ремень. Ловко вскочил на гусеницу, сел на сиденье.
— Ну, поехали.
Трактор медленно спускался с берега в реку, а тяжёлые, гружёные сани с треском толкали его. Иван до упора нажал на тормоза. Трактор вошёл в реку, а сани, накренившись, вот-вот готовы были упасть.
— Ничего, берег пологий, вытянем, — бурчал Иван.
Мужики наблюдали: кто-то переживал, а кто-то смотрел на струйки воды, бегущие средь разломанного льда. Трактор натужно дымил, Иван потел, как будто на себе тянул этот воз. Вот трактор уже на берегу, вцепился в мёрзлую землю и с лёгкостью вытащил сани.
Иван вылез из кабины, вытер шапкой замёрзшие капли пота на лбу и крикнул с улыбкой:
— Грузитесь, орлы!
Мужики, придерживая друг друга, полезли на воз, а Иван осмотрел трактор, сани и натянул ремень.

Возвращались уже затемно. Две тусклые фары выхватывали из темноты стволы деревьев да снежные вихри. Уставшие мужики молча лежали на возу в ворохе сена, укутавшись в воротники. Сани уже сами катились со скрипом по замёрзшей колее, кое-где задевая снежную бровку и оставляя на ней клочья сена.
У коровника Иван остановился. Мужики спрыгнули на землю, кряхтя и отряхиваясь, громко переговариваясь, стали расходиться по домам. А Иван, отцепив сани, поехал к телятнику, ставить трактор на его привычное место.
Двигатель заглох, но остывающий металл ещё долго издавал тихий треск, похожий на далёкую, причудливую мелодию. Вода из радиатора горячей струёй с шипением топила под гусеницами снег и лёд, превращая их в чёрную лужу. За этим завораживающим зрелищем, как всегда, наблюдала ватага ребятишек.
— Дядь Вань, а прокати! — пискнул самый смелый.
— Завтра, орлы, — басовито ответил Иван. — Спать пора.

Иван шёл домой. Его промасленные штаны поблёскивали в холодном свете луны.

Он вошёл в избу. Дети с радостным визгом бросились к нему. В доме запахло морозом, отцом и соляркой — запахом надёжности и труда. Иван достал из полевой сумки завёрнутые в газету замёрзшие ломти хлеба с маслом.
— Держите, это вам зайчик передал.
Ребятня тут же схватила гостинец и с наслаждением принялась его грызть, ведь хлеб от зайчика, да с мороза, всегда самый вкусный.

Жена Мария уже накрывала на стол.
— Устал, поди? — спросила она тихо, ставя перед ним миску с дымящимся супом.
— Есть немного, — кивнул он. — День-то длинный.
Он сел и, не спеша, молча ел, думая о чём-то своём, далёком. Потом была газета, жаркая баня, в которой он смыл всю усталость, весёлая возня с детьми на полу и, наконец, глубокий, усталый храп хозяина, наполнивший тихую избу.

Русский Иван

Когда зима куёт свои доспехи,
Выходит в поле русский человек,
И иней красит ветхие огрехи,
И стынет кровь в промёрзших жилах рек.

Его зовут Иван. Он — соль земли,
И трактор ждёт его, как верный пёс,
Таких Иванов — тысячи вдали
От городских удобств и сладких грёз.

Он будит зверя дизельным рывком,
И знает цену хлебу и труду,
Пропахла жизнь соляркой и дымком,
И он ведёт по полю борозду.

А дома ждут его, как божество,
Простые души, детские сердечки,
И нет для них прекрасней ничего,
Чем слушать звук шагов его у печки.

Он вынет хлеб, что зайчик передал,
И в детских ручках — истинное злато.
Замёрзший дар, что труд отцу послал,
Восторгом искренним душа объята.

И в этой крошке, в радости святой,
Сокрыта сила, что не сокрушить.
Пока Россия дышит простотой,
Она вовеки будет жить да жить.