Крупская. Последняя неприятность

В комнате было тихо, вечерний полумрак местами разбавляли свечи. В центре зала, на табуретках, стоял деревянный гроб, щедро обрамленный красной тканью, внутри коего безропотно лежал некогда весьма деятельный человек, вождь революции, председатель Совета народных комиссаров СССР, а ныне попросту новопреставленный, сухонький мужичок – Владимир Ильич Ленин.

Рядом, на стульях, как и положено в столь скорбный час, присутствовали самые близкие люди – вдова Надежда Константиновна Крупская и сестра безвременно усопшего Мария Ильинична Ульянова. В углу, на комоде, стоял потрет с улыбающимся Владимиром Ильичом, бескомпромиссно перетянутый черной лентой. Тут же расположились и завсегдатаи подобных мероприятий – рюмка водки, да сверху ломтик хлебушка черного, ароматного.

Изредка в комнату заходили отдать последние «прости» люди, в последние годы облегчающие быт и жизнь этого дома, со всеми его хозяевами. Заглядывали и те, кто жил по соседству и хоть немного был наслышан о Ленине. В виду позднего часа массовые посещения пока не предусматривались - завтра был полноценный рабочий день и трудовому элементу необходимо было хорошенько выспаться.

Вдова и сестра тихо перекидывались между собой будничными, веками отшлифованными репликами, согласно регламенту случившегося:
- Эх, а ведь мог еще жить и жить… 53 всего… в самом расцвете сил…
- Смерть всегда забирает лучших…
- Сколько еще не сделано…
- Как неожиданно… практически шел на поправку…
Помолчали.
- Ты случайно не знаешь по чем сейчас можно толкнуть ношенные мужские костюмы?
- Да кому они нужны…
Снова умолкли.
- Слушай, а водки точно хватит? А то эти поминки – вечно народу приходит чуть больше, чем запланировано…
- А пес его знает. Не хватит – еще купим, делов-то…
- И то верно…
И ошеломленные горем женщины окончательно стихли, вновь погрузившись в безрадостное созерцание мертвого человека.

Впрочем, гнетущая тишина продолжалась недолго - послышались размеренные, но крепкие шаги, какое-то непонятное лязганье металла, внезапно дохнуло ладаном и в абсолютной тишине, словно гром спозаранку, в комнату обрушились непривычные ее стенам слова:
- Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый: Сам, Господи, упокой душу усопшаго раба Твоего Владимира имярек, в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание…
И вслед за речами, ничуть не торопясь, но вполне уверенно, будто пароход к пристани, в зал сошел священник, во всей своей праздничной красе, соответствующей собранию. Совершенно не эмпатируя перепуганным женщинам, он продолжал хаотично окроплять комнату кадилом, осеняя углы, покойника и родственников крестом и нараспев читая молитву…
- Всякое согрешение, содеянное им словом, или делом, или помышлением, яко благий человеколюбец Бог, прости, яко несть человек, иже жив будет и не согрешит...
Пока, наконец, вдова, моментально придя в себя и нисколько не стесняясь бывшего супруга, не рявкнула:
- Прекратить немедленно!

Только тут священник остановился и недоуменно взглянул на почерневшую от горя женщину:
- В чем дело? – спросил он строго. - Я по книге читаю, там и правда так написано, можете проверить.
- Да какое мне дело до ваших книг, - тут уже прошипела Крупская, - вас кто прислал?
Священник слегка стушевался:
- Божье проведение. Дошла до меня весть, что Ваш супружник преставился, вот я и пришел отпеть, как и положено христианину.
Вдова смотрела на него не мигая:
- Спасибо. Мы не нуждаемся в Ваших услугах.
- То есть, мне не заплатят? – на всякий случай уточнил поп.
- Нет.
- Почему?
Надежда Константиновна беспомощно обернулась к Марии, но та уверенно кивнула – мол, не боись, дожимай! И тогда Крупская, увлажнив голос необходимой в данном случае елейностью, стала «дожимать»:
- Уважаемый гражданин поп, я понимаю, что у нас с вами разное руководство, миры и законы, но, быть может, до Вас все же доходили слухи, что Владимир Ильич Ленин не сильно жаловал Вашего брата… более того, Вы были ему, скажем так, откровенно не симпатичны… какое-то было к вам отторжение, что ли…
Поп молчал, вроде как не понимая.
- Да бесили вы его! – наконец, подытожила вдова.
- Ах, вот в чем дело? – оперативно сообразил святой отец.
-  Совершенно так, - облегченно подтвердила Надежда.
- Ничего страшного, церковь прощает его, - беззаботно махнул рукой священник, - я могу продолжить? Подержите кадило, надо угли поменять.
Тут уже встала Мария Ильинична:
- Позвольте, я Вас все же провожу.
Окончательно уяснив, что доотпеть ему все-таки не дадут, священник кисло улыбнулся:
- Да ладно, я знал, конечно, что партия с церковью не особо дружны… просто был рядом, хотелось воспользоваться случаем - в последний раз на Ленина посмотреть, запомнить его таким… а то день-два и больше уж такой возможности никому не предоставится… Не возражаете?

И, не рассчитывая на ответ, он нахраписто подошел к гробу, положил руку на бортик и хищно вперился в безучастное лицо гонителя церквей, бормоча себе в усы:
- И откуда только столько силы, столько неуемности, чего ему в Австрии не хватало… вот уж шебутной человек был… маленький… сколько тут, метр с кепкой, а ворочал массами… эх, Володя-Володя, доигрался… а ленточку вы зря на лоб не положили! – закончил он уже громко, обратившись к приветливо ожидающим женщинам.
- Святой отец! – не выдержала Крупская.
- Все-все, ухожу. Царствие Небесное Владимиру, пусть земля ему будет…
- Да идите же, - шикнула Мария Ильинична.

И поп, сполна заполучив желаемое, покорно удалился, на всякий случай трижды осенив себя крестом.
- Весь дом провонял… - злобно проворчала Надежда Константиновна. – Как теперь людям в глаза смотреть…
А в глаза смотреть надо было, ибо поток желающих проститься не только не скудел, но и, наоборот, почему-то только набирал обороты. Среди прочих, пришли проститься и товарищ Сталин, а с ним Калинин и пока еще не расстрелянные Каменев и Зиновьев.

Генеральный секретарь ЦК РКП(б) – ВКП (б) вошел бодро, отчеканивая каждый шаг и, не взглянув на покойника, тут же перешел к главному – бросился к коленям Крупской, орошая поцелуями ее сухонькие ладошки:
- Надя, Наденька, как же так… не уберегли… - глухо проговорил он.
Крупская, несколько смущенная поведением редко баловавшего ее вниманием и нежностью Сталина, все же сочла нужным поддержать разговор:
- Да вот, как-то так… взял, понимаешь, умер…
Иосиф, сполна уплатив дань видавшим виды ладоням пожилой женщины, отстранился, небрежно вытер рот рукой и пристально взглянул ей, наконец, в лицо.
- А это точно? – вкрадчиво спросил он.
- В смысле? – не поняла Крупская.
Сталин вполоборота покосился на гроб, а потом уже совсем шепотом продолжил мысль:
- Ну, приходил кто-нибудь из врачей, бумагу выписал, что, мол, так и так – почил Владимир Ильич, не сомневайтесь?
- Ну конечно, точно. Свидетельство вон на шкафу. Неужто я не понимаю, что подобное на самотек не пускают…
- Вот и славно, - распрямился Сталин, - то есть, что ж, это жизнь. Все там будем…
Только теперь, утратив всякий интерес к вдове, он подошел к гробу, посмотрел на Ленина, на обстановку вокруг, принюхался к спорным ароматам зала, поморщился, взглянул на постные лица своих скорбящих приближенных и еще раз повторил:
- Все там будем… кто-то раньше, кто-то позже… что ж, Надежда Константиновна, Мария… эммм… Ильинична, не смеем больше задерживать. Хорошего вечера!

И, повернувшись, он направился к выходу, как вдруг путь ему перегородил Калинин.
- Иосиф Виссарионович, можно Вас на минуточку, - обратился он максимально уважительно, сдержанно улыбнувшись окружающим.
- Что такое?
- Отойдем в сторонку, - шепотом процедил Калинин.
- Что ж, отойдем, - согласился Сталин.
И они отошли в дальний угол.
- Иосиф Виссарионович, ну куда Вы, ей-Богу, заторопились? Все-таки она женщина, у нее горе, да и он не чужой нам человек…. Нехорошо вот так оставлять, слухи пойдут, разговоры…
- Да? И что ты предлагаешь?
- Ну, не знаю… может помощь какую предложить. От нас, от партии – чтобы все было чин-чинарем, чтобы не подкопаться. Венки красивые, поминки достойные – выразить, так сказать, скорбь всеми посильными средствами на высшем уровне. Чтобы ахнули все вокруг от того, как мы скорбим, как тяжко нам… можно еще какие фразочки приплести – что-то вроде «Ленин живее всех живых», «дело Ленина и живет» и тому подобное.
- А не перебор, с фразочками этими, - засомневался Сталин. – Нет, он, конечно, молодец, но это прям какое-то возвеличивание, не?
- Да я тебя умоляю, жалко, что ли, а народ любит, когда вот так вот – грандиозно и понятно. Глядишь, может потом какие стишки про Ленина напишут.
- Это ж какой бюджет… - все еще прикидывал Сталин.
- Да плюнь ты, не из своих же…
- И то верно. Ладушки, пойду предложу вдове.

И он вновь вернулся к явно озадаченным скорбящим женщинам:
- Надежда Константиновна, мы тут с товарищами подумали, посовещались – может Вам помощь какая нужна?
Крупская смутилась:
- Да вроде всего хватает, может табуреток еще побольше, чтобы всем хватило где сидеть.
- Вот и славно, - облегченно вздохнул Сталин, - будут Вам табуретки.
И он снова было направился к выходу.

- Иосиф Виссарионович… - сдержано, но угрожающе донеслось из угла.
Сталин поморщился и повернулся обратно:
- Нет! Это никуда не годится! – громко уверил он.
- Что не годится, батюшка? – спросила Крупская.
- Да вот это все, - он обвел рукой. – Ну посуди сама, люди захотят проститься – это раз.
- Так пускай приходят.
- Людей будет очень много – это два!
- Да тут всем место хватит…
- Людей будет настолько много, что просто… просто до хера… - совсем уже не скупившись на приличествующие обороты, закончил Сталин. – Нет-нет-нет и не уговаривай, мы совершенно не можем оставить его здесь.
- А куда ж его, во двор? – спросила уже Мария Ильинична.
- Нет, - он задумался, - в Колонный зал Дома Союзов. Там и людей много поместится, и вообще.
Из угла раздались тихие аплодисменты.

- А… а когда же хоронить, - забеспокоилась Крупская, - сколько он там стоять будет, не испортится?
Сталин, уже совершенно обжившийся в роли щедрого мецената похоронных дел, что-то прикидывал в уме:
- Да сколько, пару дней, думаю, постоит и хороните себе на здоровье, кому он нужен… в смысле, нет нужды затягивать прощание, других дел непочатый край. Кстати, - какая-то новая мысль озарила его лицо, - у меня есть ребята способные, они твоего… то есть, нашего Ильича так подмарафетят, что ничего с ним не станется за эти пару дней, будет вот уж действительно живее всех живых.
- Миш, - повернулся он к вышедшему на свет Калинину, - позвони Збарскому, передай – если ничем не занят, пусть подготовит все необходимое для нашего дорогого вождя.
- А хуже ему не будет от этого? – все еще беспокоилась Крупская.
- Да куда уж хуже, - задорно подмигнул ей Сталин. – Не боись, женщина, все будет в лучшем виде. Мы своих хороним с таким размахом, с таким бюджетом, чтобы всласть им в гробах лежалось, чтобы с восторгом помиралось.
Каменев и Зиновьев, переглянувшись, восхищенно подбодрили друг друга локотками.
- Экие мы, брат, фартовые, - вполголоса заметил Каменев товарищу.

Но Крупская все еще терзалась сомнениями:
- Иосиф, только я тебя прошу – давай не затягивать, он так не любил все эти церемониалы, все эти прощания, поклонения… давай денек постоит и в Петроград, на кладбище, он хотел поближе к маменьке.
- Да какие церемониалы, какие поклонения, - возмутился Сталин, - за кого ты меня принимаешь? Церковный подход мы упразднили, слава Богу – рабочие попрощаются и шабаш. В Петроград, так в Петроград – желание усопшего закон! Ну или хочешь – здесь, в Москве, закопаем, к тебе поближе.
- Где, в Горках? – удивилась женщина.
- Ну не на Красной же площади, - усмехнулся Сталин. – Там у нас трамваи ходят, шумно, суета… Инесса Арманд, опять же…
Крупскую словно током ударило:
- Никакой Красной, - прошипела она. – В Петербург, на Смоленское кладбище. Через два дня. Договор?!
- Договор, - беззаботно кивнул Сталин, - мое слово верное!