Цепь без смазки

Новый сосед появился в середине августа. Лёша, ориентируясь на свой соседский опыт, думал, что до конца месяца все разговоры будут исключительно об этом типе – не только в обществе подъездных бабушек, но и просто у всех жильцов. Вопреки его ожиданиям, длинных разговоров и расспросов о новом соседе не наблюдалось. Перемолвятся пару раз на дню, и всё. И это несмотря на то, что поговорить было о чём: сосед был весь какой-то бледный (не как больной, но всё же), что странно сочеталось с его спортивной фигурой. Ещё из странностей было то, что он не имел машины, зато у него был велосипед. В первый же день он поставил его на первом этаже у лестницы и прикрепил к перилам тросовым замком. Из разговоров с соседями Лёша почерпнул, что зовут его Сильвестр Андреевич и что квартиру он в этом городе снимает первый раз. Откуда, кто по профессии – ноль информации.
Однажды, заходя в подъезд с тяжёлым пакетом продуктов, Лёша встретился с ним. Он возился у велика.
– Здравствуйте, – сказал ему Лёша. И…
Что такое?
Что-то странное, необычное кольнуло Лёшу в сердце. Что-то… благоговейное?
Кольнуло – и Лёша тут же забыл об этом. И смерил соседа взглядом (он был на прогулке, когда Сильвестр первый раз появился в его доме, и данная встреча была знакомством).
Сильвестр был спортивным молодым человеком: хорошие бицепсы, накачанные икры, чёткие скулы. Он был в шортах и в футболке и держал в руке бутылку воды – собирался на велопрогулку. Поглядел он на Лёшу свысока (будучи выше парня на полголовы и стоя на ступеньке), но ни разу не высокомерно. Но и не сильно дружелюбно, не улыбаясь. Нейтрально.
– Привет.
– Сильвестр, да? Лёша.
Лаконичное рукопожатие – и Сильвестр покатил велик к выходу.
Довольный знакомством, Лёша взлетел домой. Разобрав пакет и направившись к дивану, он… опять ощутил странное чувство к новому жильцу. Не то благоговение, которое нельзя было назвать в полной мере благоговением, но как будто что-то из этого же набора. Набор, наверное, назывался «непостижимое» или «глубинное».
И опять чувство покинуло его так же быстро, как и объявилось.
– Хороший у него велик, – сам себе сказал юноша. И додумал: – «Чёрный, блестящий. Хотя, заметно, что видавший виды. Только вот… что-то в нём есть…» Что-то в нём есть, – повторил он вслух.

На следующий день Лёша понял, что скрывалось за его собственными мыслями «что-то в нём есть»: он встретился с велосипедистом ещё раз (тот подходил к подъезду, заботливо ведя своего железного коня) и разглядел. Алексей увидел это и в прошлый раз, но внимание обратило только подсознание.
– Почему у вас… цепь без смазки? «Почему я сказал «у вас»? Я и вчера сказал «Здравствуйте». Мы с ним не сильно разные поколения: мне девятнадцать, ему от силы двадцать три. Почему?»
Сильвестр Андреевич, странно покосясь на велосипед и тут же вернув взгляд обратно, произнёс:
– Особая цепь. Выписал её отдельно из кое-какой немецкой фирмы.
– И работает?
– Прекрасно.
– Немецкое качество, – улыбнулся Лёша, но сосед ему улыбкой не ответил. Прошёл мимо, нейтрально-вежливым лицом говоря: «Да. Всё так. Мне пора».
«Понятно, почему о нём так мало сведений. Какой лаконичный! Не пахнет ли тут криминалом? Ой, да нет, Лёх, ты чё. Однако ж красивый у него… велик…»

Странности на этом не закончились. Как-то вечером Алексей прогуливался в сопровождении дамы сердца и увидел в дальнем углу парку знакомую жёлтую футболку с чёрными шортами.
– Я общительный. Ты общительная. Пойдём, познакомлю. Привет, Сильвестр! – Лёша сделал над собой некоторое усилие, чтобы подойти самому и сказать «привет», а не «добрый вечер».
Сосед сидел, вернее, полулежал на скамейке и… тяжело дышал. Рот открыт, глаза – в небо, руки на животе, всё тело как-то и расслаблено, и напряжено. Ещё и колени все зелёные, в траве. Детали Лёша разглядел, когда подбегал к нему вместе с девушкой.
– Всё нормально? – озабоченно оглядывая спортсмена, спросил он. – С велика упал, что ли?
Велосипед валялся на газоне, в метре от скамейки.
– Да. Привет. В смысле, всё норм, – отрывочно произнёс Сильвестр, сглатывая.
«Грохнулся, значит», – полуулыбаясь про себя, без злости подумал Лёша.
И как будто прочитав эти мысли, Сильвестр неожиданно произнёс:
– Я не упал. – Быстро, резко и… даже на грани грубости.
От этого – точнее, от странности интонации – Лёша опешил. Глаза соседа говорили: «Всё хорошо. Помощь не нужна». Может, и действительно не нужна: в руке он держал бутылку с водой и льдом и готовился самостоятельно приложить её к ушибам, а из приоткрытой велосипедной сумки, прикреплённой к багажнику, торчала пачка влажных салфеток. Ладно, не будем мешать.
– И всё же… какая-то странная картина… Не находишь, Анжелика?
– Да нет. Пьяница он, наверное…
– Да нет, я его знаю. Просто упал; а то, что он нас так… прогнал – ничего, он просто не очень общительный.
– «Я его знаю». Сколько ты его знаешь? Три дня?
– Четыре.
Лёша продолжил болтать с Анжеликой о чём-то другом. Они вышил из парка, сделали почти полный разворот и пошли вдоль ограды. Проходя мимо места, прямо около которого находилась скамейка с Сильвестром, Лёше захотелось взглянуть на него. И он взглянул.
Во-первых, Лёшу поразило то, что на цепи (и ещё и чуть-чуть на замке) в этот раз была смазка. И почему-то он и это не сразу заметил, хотя пять минут назад стоял почти вплотную к велосипеду. Во-вторых, – Лёша даже не понял, в реальности ли вообще дело происходит, – Сильвестр Андреевич сидел на корточках около велика и на полном серьёзе смывал эту смазку. Через ту самую бутылку со льдом. Так получилось, что заросли в одном месте перестали скрывать тот участок парка, и Лёша очень чётко это увидел.
Секунды две он шёл весь ошарашенный.
– Лёш, ты чё?
– Я… – Он решил не говорить Анжелике. – Задумался.
«Реально, наверное, пьяница. Хотя: ни перегара, ни летящей походки. Больной, наверное, просто. Наркоман. Конечно… вон весь бледный какой. Не разговаривает ни с кем, потому что в квартире у него небось сходки регулярные. О господи…» Неприятно было думать, что человек, с которым Лёша недавно хотел заобщаться, подружиться (Сильвестр ему понравился: спортивный, классный, с крутым великом; к тому же любопытство разжигала его неразговорчивость) в свободное время страдает такой хернёй.
Самое главное, что он не стеснялся делать это на открытом месте – в парке. Впрочем, народу, что удивительно, почти не было, только бомж у фонтана храпел и в другой части парка гундосил музыкант.
Раздражение… и… полное нежелание заниматься выяснением, что к чему, охватили Лёшу. Была ещё мысль, назойливая, как муха: «Велик… Странный у него велик…»

– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! – раздалось со двора, когда Саша только проснулся. По голосу он узнал бледного велосипедиста.
– Ё-мое, ну что за человек… Восемь утра, воскресенье… – ворчал он, щурясь в телефон.
– А-А-А!!! – повторилось.
«Режут тебя, что ли?»
После второго вопля до сашиных ушей долетел слабый (из-за дальности) голос пожилой соседки: «Чё орёшь? Грохнулся? Ой, гро… ся… хосподи…»
– Тётя Ева, спасибо вам, что вы есть и с семи утра сидите во дворе… – сказал Саша сам себе и возвратился в царство снов.
Позже, ближе к полудню, тётя Ева ему рассказывала:
– Сижу я значит, у подъезда, и тут Сильвестр выходит. Выкатывает, значит, свой лисапед, говорит «Здрасьте» и едет кататься. Минуты, я думаю, не прошло, как ор этот слышен. Подбегаю, вижу: лежит, растянулся на травке, лисапед в арматурах валяется (лежит же у нас там куча лома, месяц не знаем, куда деть), и орёт благим матом!..
– Колени разбил? – спросил Лёша, смотря на названную груду железяк через подъездное окошечко.
– Не-ет. На самом ни царапинки, а вот лисапед-то, лисапед…
– Сломан?
– Ну, как сломан… Колесо переднее погнуто, руль вывернут, цепь слетела…
– Может, я могу помочь? – крикнул с четвёртого этажа сосед-механик.
– Не надо, – крикнула тётя Ева. – Лучше не подходить к нему сегодня.
– Ну ладно.
Лёша спросил:
– А цепь без смазки была?
И тут тётя Ева замялась. Захотела что-то сказать, но потом резко осеклась и уставилась в пол. Лёша как будто знал, что надо потерпеть. Как будто знал…
– Да… – проговорила соседка, всё так же смотря в пол. – Цепь была без смазки.
Поразил её явно не факт того, что цепь была без смазки. Поразило её… что-то иное…
Лёша перевёл тему, чтобы не мучить бабульку:
– Орал он, значит, знатно…
– Не говори! – Соседка отошла от странного оцепенения. – Как будто сам повредился не знай как.
Поговорив ещё кое о каких бытовых делах, соседи ушли с лестничного пролёта. Когда Лёша поднимался в свою квартиру, он услышал в самом низу лязг и раздражённые, почти плачущие маты, а этажом ниже – как тётя Ева говорила сама себе: «Чинит там, слышь, коня своего».
«Хрень какая-то», – подумал Лёша. И постарался выбросить из головы думы о новом жильце и о всей чертовщине, с ним связанной.
В квартиру он поднялся, потому что собирался в магазин, но забыл дома карточку. Спускаясь, на первом этаже около перил он увидел Сильвестра. Лёша думал, что взглянет на соседа с неодобрением и тут же отведёт взгляд, забудет как о негодном элементе… но случилось не так: Лёша даже с каким-то сожалением начал вглядываться в спортсмена. Его окутало… любопытство?
Сильвестр возился не с собственно великом, а с тросовым замком. Велик был починен, цепь без смазки – насажена; замок вроде тоже был в порядке – но раз Сильвестр с ним возился, значит, он был не в порядке.
– Да чтоб тебя, тварь долбанная! Хренов замок!!! – резко выпрямился спортсмен и пнул бы свой вожделенный велосипед, если бы мог. Впрочем, тот, неудачно поставленный, с грохотом рухнул сам.
Лёша не ожидал такого всплеска гнева. Он испуганно попятился (поднялся задом на одну ступеньку) и прислонился к стене с широко раскрытыми глазами.
Сильвестр повернул голову к Алексею. В гневе он был даже страшен. В обычных условиях его спортивная фигура не вызывала никакого ужаса, а наоборот располагала к доверию; но в тот момент… «Амбал», – пронеслось в голове у Лёши.
– Привет, – нейтрально (насколько позволяла ситуация) процедил Сильвестр.
Лёша кивнул. И прошёл мимо амбала, а тот проводил его коротким нейтральным взглядом. В последний момент Лёша сообразил, что надо было бы приглядеться к его оголённому предплечью и попробовать найти там вздувшиеся вены или следы от уколов; но сообразил он в последний момент. Стараясь шагать как ни в чём не бывало, он прошёл остаток подъезда и… не вышел, а лишь сделал вид: открыл дверь и закрыл. И не дыша затаился в уголке, где спортсмен его не видел.
– Ненавижу, – процедил тот в восьми метрах. – Ненавижу! К херам этот замок!!!
Судя по звукам, он выдернул несчастный замок сквозь балясины перил и затопал наверх, в свою съёмную квартиру.
Лёша досчитал до ста и подошёл к лестнице. И увидел велосипед своего нового соседа.
Тот стоял… такой красивый… спортивный… блестящий (после ремонта Сильвестр вымыл его до блеска, чем занимался почти каждый день)…
Лёша на миг очнулся. От чего? От всех этих эмоций и чувств. Но только на миг – а затем он опять начал разглядывать этот… странный велосипед. Тот стоял около перил не пристёгнутым, в неустойчивом положении, готовый упасть…
Внезапно руки Лёши сами потянулись к чужому велику – но не чтобы поправить его, а чтобы схватить, вывести из подъезда, сесть и поехать кататься. Кататься. КАТАТЬСЯ!!!
Не было судорожных сомнений и оборачиваний по сторонам – было только уверенное, инстинктивное действие. Аккуратно вывести из-за балясины… развернуть… провести по подъезду… открыть подъездную дверь… спустить с крыльца… сесть – И ПОЕХАТЬ!
Так всё и было.
– Какой классный велик! – не удержался и сказал вор вслух сам себе.
Он ехал по проспекту Октября – самой широкой улице в городе, где даже с большим количеством народа было просторно. Не надо было уворачиваться от женщин с собаками и колясками, от медленных стариков и тупых голубей – можно было просто врубить двадцать первую скорость и разогнаться, как болид. Правда, скоро проспект кончился, и пришлось повернуть налево, но вор был доволен только что проеденным прямым участком. Вот счастье-то! Настоящее детское счастье! Оно – кульминация всех тех странных эмоций, которые создавались почти гипнотическим воздействием велосипеда таинственного Сильвестра Андреевича.
За поворотом была улица поуже, и толпа там была погуще.
«Ладно, теперь можно поехать в парк. Там тоже длинные дорожки и, надеюсь, почти нет людей!»
Всё так и было: почему-то в парке, где Лёша гулял на днях с Анжеликой, не было никого, кроме того бомжа и музыканта. Опять: самая тугая передача – и…
Скорость? Фигушки!
Зад велосипеда что-то подкинуло. Не успел Лёша предположить, что это, как подкинуло и перед. А потом руль сам собой крутанулся вправо. Велик занесло; Лёша чуть не опрокинулся, но чудом удержался. Остановился. И тут, когда рефлексы сделали своё дело, осознание заставило сердце бешено колотиться.
«Что это было? Я ехал аккуратно, ни за что не зацепился; асфальт сухой, луж нет. Что это за?..»
Лёша проверил руль велосипеда. Исправен, не проскальзывает; с колёсами – то же самое. Цепь не слетела, сидит твёрдо и работает хорошо, хотя и без смазки, мать её.
– Что это было? – повторил вслух вор.
Ладно, показалось. «Ну конечно», – насмешливо говорило что-то в глубине лёшиного мозга.
Он сел, оттолкнулся и осторожно поехал. Теперь разгоняться, как гепард, было боязно. Но даже без этого велик опять начал творить какую-то дичь: переднее колесо завертелось по оси руля. Лёша поставил ногу на землю – и, как будто помогая ему слезть, велосипед резко вскочил на дыбы и кинул всадника на асфальт. Тот ударился копчиком – но это было не самое страшное: велосипед, стоя только на заднем колесе, повернулся к Лёше и упал на него. Ещё когда велик летел, Лёша испугался его. Это было не падение чего-то безжизненного – это был прыжок хищника. Жертва судорожно начала отползать – задёргала ногами, но не успела.
Хищное скопление чёрного блестящего металла навалилось на юношу и стало как будто подминать под себя. Подминать под себя… как живое!!! Лёша это почувствовал, почувствовал, что велик словно хочет его сожрать, – и стал дёргаться ещё сильнее. Что-то острое порезало ему икру – не просто чиркнуло, а распороло ногу чуть ли не до мяса, сбрызнув цепь и багажник кровью.
– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! – заорал Лёша, потому что было больно… и страшно…
Казалось, велосипед был удовлетворён криком и кровью и как будто чуть ослабил хватку – Лёша вырвался. И тут же развернулся лицом к ужасу, аритмично дыша. Кровь так и хлестала из ноги.
– А-А-А!!! – снова заорал он, потому что велик теперь стал… двигаться на него…
Натурально – ползти по асфальту! Причём он… согнулся. И продолжал сгибаться, пока полз: рама с хрустом и скрипом складывалась пополам, так что скоро колёса уже почти касались. И тут они с лязгом начали вращаться навстречу друг другу; Лёше показалось, что это не колёса, а зубчатые шестерни.
Шестерни… О господи!!!
Он опять начал отползать, дыша, как будто по-ослиному иакая. Одна из шестерней достигла его ноги (не той, из которой лилась кровь) – кроссовок неведомым образом попал между спицами, и Лёшу закрутило по асфальту. Не с той же скоростью, с какой до этого вертелось колесо-шестерня: он весил семьдесят килограммов, но с достаточной, чтобы кровь у него потекла ещё и из носа. И из губы. И руки все изодрались, и футболка стала рваной. И в голове ничего не было, кроме звона.
Лошадиным движением ноги Лёша отпихнул металлическое чудовище, врезав ему по раме. Чудовище выпустило его и отлетело метра на полтора, в движении незаметно распрямившись. Но колёса (теперь уже не шестерни) ещё бешено крутились. Переднее колесо стояло перпендикулярно асфальту; его спицы сливались в глянцевый круг, и на его фоне, как казалось Лёше, мелькало… что-то похожее на лицо Сильвестра Андреевича.
Чуть нахмуренное, чуть сердитое. Даже злое. И озабоченное.
Колёса замедлились и остановились – спицы-кадры перестали мелькать, и чудовищный портрет растворился в них.
Минута – этого было мало, чтобы прийти в себя после такого. Но Лёша, сделав над собой громадное усилие (в чём так-то не было большой надобности), встал, почти вскочил, и подошёл к велику. И осторожно… не агрессивно… поднял его. Поставил на колёса. Осмотрел. И не поехал: ему захотелось сесть на скамейку рядом, и он сел. И схватился руками за голову.
Боже… Как это? Что это? Почему, зачем, КАК, КАК, КАК??!!
Лёша смерил транспортное средство взглядом, как человека, который только что неожиданно совершил неожидаемую дичь.
Удивительно, но велосипед был цел, не сломан, на раме не было ни царапины; цепь твёрдо сидела на шестерёнках. Только он чуть-чуть покрылся пылью с асфальта. А у Лёши теперь на икре была только незначительная ссадина, так же как и на коленке и на локте. В остальном он, как и велик, был цел и невредим. Несмотря на то, что две или три минуты назад кровь у него из ноги лилась водопадом и его самого прокручивали с приличной скоростью по часовой стрелке.
Он просто упал с велика. С кем не случается. Занесло или на камень наехал, может, руль не так повернул. Было больно, испугался – поэтому мозг, драматизируя, преувеличил ущерб. Просто упал. «Ну конечно», – опять ехидно пропел голос в этом самом мозге.
– Ну конечно, – повторил вслух вор. Только испуганно.

Подъезжая к подъезду, Лёша увидел тётю Еву, сидящую на скамеечке.
– Ещё раз здравствуйте, – сказал он, не задерживая взгляд на её проницательном лице.
– Здравствуй, – кивнула она.
«Сейчас спросит, какого чёрта я катаюсь на велике Сильвестра. Нет, не спрашивает. Хотя смотрит подозрительно. Уже не смотрит. Но всё равно она теперь знает». Миновав бабушку, Алексей вошёл в подъезд, собрался прислонить велик к перилам, как он располагался до этого…
И встретился с хозяином транспортного средства.
Тот стоял на третьей или четвёртой ступеньке и смотрел на вора сверху вниз. Чуть нахмуренно, чуть сердито. Даже чуть злобно.
– Здаа… ву… те, – одними губами пролепетал Лёша и поставил велосипед на законное место.
Молчание. Но схождение по лестнице прямо к Лёше. Терпеливое ожидание установки велика на место и пристёгивание его к перилам замком, который хозяин до этого держал в руке. Дальше – без пересечений во взгляде.
Преодолев половину пролёта, Лёша обернулся и, несмотря на то, что видел, как Сильвестр безо всяких проблем застёгивает замок (да и вообще он не знал, зачем задаёт вопрос) задал вопрос:
– Как ваш замок?
– Но;р-рма;льно;, – по-армейски агрессивно доложил Сильвестр. И сумка, из которой он доставал влажные салфетки, чтобы в очередной раз протереть свой вожделенный велосипед, словно прошуршала, намекая на кое-какого человечка: «Вор-р-р… вор-р-р…»
Тут до того человечка кое-что дошло, он развернулся и почти побежал вверх по лестнице.
– Хер собачий, а не замок, – услышал он внизу раздражённый шёпот.
Вор… Удивительно, но ни в процессе кражи, ни на прогулке, ни на обратном пути вор не осознавал, что он вор. Кражей двигали инстинкты, прогулкой – детские мечты, а всё возвращение лёшин мозг занимала мысль: «Вернуть… вернуть… и успокоиться к чёртовой матери!» В квартире Лёша сел на диван, не раздевшись, схватил голову руками и погрузился в тяжёлые думы. «Что на меня тогда действовало… Я хотел его схватить… этот велик… И украл! Украл, как подлец! О боже… Что обо мне подумают…»
«Какие-то… детские муки совести», – внезапно подумал мученик.
Хватит! Голова, тело – всё уже перегружено за сегодня. Всей этой натуральной чертовщиной. Всё можно решить потом: есть психологи, есть неврологи, есть психиатры, в конце концов…
Был уже вечер. Лёша поужинал, посмотрел какой-то фильм, посидел в телефоне и… решил прогуляться на сон грядущий. Несмотря на жаркие дни, ночи в то лето были прохладные, поэтому он надел джинсы и взял олимпийку, которую скоро накинул.
Гулял Лёша долго, без цели и маршрута. Хотелось развеяться после странного, необъяснимого поступка. Непрерывная ходьба и свежий воздух подействовали; иногда возникали мысли: «Он странный. Он наркоман. Ни с кем не разговаривает – вот и поделом ему». Ужасные, нелепые мысли – но они хоть как-то подавляли муки совести. «Вор-р-р… вор-р-р…» Наконец отголоски пережитого ужаса ушли. Но они часто возникали резкими образами из-за ДОЛБАННЫХ ВЕЛОСИПЕДИСТОВ, рассекающих по ночным проспектам.
Идя по улице Пушкина, Лёша вдруг обнаружил, что уже который час держит в руке допитую, тёплую банку колы. Наверное, он во время прогулки сам был похож на наркомана или пьяницу: идёт такой сутулый, безэмоциональный, ушедший в себя… может, и бледный. Включил телефон, посмотрел время – батюшки! Первый час! Это ж сколько он ходил…
– Пора домой, – сказал юноша близстоящему дереву. – Срежу путь вот здесь.
Народу на улице не было вообще. Сейчас – понятно почему. Но мысль о том, что улицы как-то… зловеще пустынны, пробудила в Лёше череду воспоминаний. И они очень вовремя (в каком-то смысле) совпали с увиденным им знакомым узором на чёрной ножке скамейки. По этой скамейке он понял, что его короткий путь лежит через тот самый парк.
«Бояться нечего: просто парк. А почему я вдруг подумал о боязни…» – подумал Лёша и на миг замедлился. Но потом пошёл.
Музыкант, понятно, не гундосил; бомжа нигде не было видно. Пустой парк. Но внезапно парню что-то бросилось в глаза.
«Что это там? Дерево? Да нет, слишком чёрное. И без листьев».
Да, посреди широкой тропы фонари освещали что-то большое и разветвлённое, высотой почти как дерево. С наклонённым человеческим торсом на вершине. И торс этот смотрел прямо на Лёшу.
– Мамочки… – сказал Лёша, увидев этот взгляд. – Что за… хрень…
До хрени было метров сто, и это был… паук? Что-то похожее: на землю он опирался тонкими членистыми ногами; а тело состояло из… деталей: шестерёнок, арматуры, цепей…
Цепей… без смазки…
Детали велосипедные!
И глаза существа смотрят прямо на Алексея, а торс хищно наклонён.
Лицо… чуть улыбается… и принадлежит Сильвестру!
Конечности Лёши затряслись. Рядом с ногой послышался лязг.
Это банка из-под колы упала из его ослабевшей кисти и грохнулась об асфальт.
Сначала юноша попятился. И упал на задницу. Встал, судорожно брыкая ногами газон, и побежал. Не говоря ни слова – только по-ишачьи дыша.
Чудовище погналось за ним.
Оно стремительно двигалось, перебирая по земле длинными паучьими ножищами, хотя особо тяжёлые части его тела опирались на едущие колёса. Всё его тело, за исключением спортивного торса Сильвестра, состояло из рам, вилок, багажников – и работа этого огромного механизма исправно осуществлялась множеством шестерёнок и цепей без смазки. Торс как будто летел в четырёх метрах над землёй – так плавно двигалась нижняя часть тела. Если бы Лёша оглянулся и разглядел все движения полуметаллического чудовища, он бы глазам не поверил: некоторые детали… вернее, все детали периодически, в порядке гармоничной очерёдности исчезали и появлялись где-нибудь в другом месте; вместо них из воздуха сгущались новые; они переплетались, сливались, разветвлялись; они и их фрагменты как бы ныряли в подпространство или подставляли Лёше другие уровни и стороны себя. Иногда метаморфозы происходили с целыми конечностями чудища, с третями и четвертями его тела (неизменным оставался только торс Сильвестра, вырастающий из груды железа). Играя всеми этими превращениями, чудище неумолимо настигало бедного юношу, у которого уже подкашивались ноги, хотя самому ему казалось, что он несётся, как Усэйн Болт…
Лязг… лязг над ухом. Прямо надо ухом…
К Лёше вернулась какая-то доля сознания (до этого процесс бега обеспечивали инстинкты), и он принял классическое решение бежать зигзагом. Что от этого было монстру с его манёвренным телом? Ничего.
Узкая калитка! Может, это спасение против такого большого создания?
Лязг… лязг сзади…
Лёша влетел в калитку, как шар в лунку, и помчался дальше.
А чудовище перепрыгнуло… Нет! Пере… пере… как описать? Частично нырнуло в подпространство у самой ограды и вынырнуло по другую её сторону. И тоже помчалось по пустым улицам.
Вопить, звать на помощь? Стучаться в окна первых этажей? Нет. Не поможет.
Оно отстало. Чуть-чуть. Можно даже обернуться.
Обернувшись, Лёша увидел, что монстр действительно чуть отстал – но превратился в человека на велосипеде. Оба были абсолютно чёрными. Матовыми, так что выглядели, как дыры в изображении (свет не отражали даже глаза). Велосипедист гнал: когда Лёша обернулся, он втопил двадцать первую передачу и помчался, стремительно нагоняя жертву. Плащ развивался. Волосы трепал воздух. Цепь без намёка на смазку прекрасно работала, циклично постукивая.
– Боже… – зачем-то выговорил Лёша на бегу. – Господи… Нафига я брал велик!!!
«Вот именно», – шепнуло что-то в глубине мозга. И, как показалось его владельцу, ещё и скрежетнуло прямо у затылка:
– Вот-т-т-т… им-ме-но-о-о-о…
– А-А-А-А-А!!! – не выдержал Алексей.
Из-под колёс позади выхлестнулась грязь.
Неужели… Родной дом?
На бегу Алексей начал пытаться засунуть руку в карман, чтобы достать ключи от подъезда, но чуть не упал. Слегка затормозил боком. Обернулся… И увидел…
Чёрного всадника. Теперь уже именно всадника – матовый чёрный человек скакал на каком-то худом конеподобном существе, тоже абсолютно чёрном. Он опять отстал; но когда Лёша обернулся, уже настигал его; бородавчатая конеподобная тварь уже разинула крокодилий рот, чтобы поглотить несчастного вора.
– Хрен тебе!
Ключи удалось достать. Удалось добежать до подъезда. Удалось захлопнуть тяжёлую дверь перед носом у влетевших на крыльцо Дон Кихота с Росинантом.
Но бег не кончился.
– Прости, Сильвестр, – весело (может, и в истерическом веселье) говорил на бегу Лёша, – потом расплатимся.
Он взбежал на лестничный пролёт – и в подъездном окошечке его встретило лицо Сильвестра. Чуть улыбающееся.
Короткое «А-А!» – и дальше по лестнице.
Лёша сам не заметил, как по инерции влетел не на свой третий этаж, а на пятый. По инерции вошёл в первую попавшуюся квартиру с открытой дверью, даже не успев подумать о факте и причине открытости двери. Запер дверь и устало опустился на пол в прихожей.
– Я дома, – тяжело дыша, сказал он квартире. И тут же мозг подсунул ему: – «Уверен, что дома?»
Даже почти в полном мраке Лёша всё-таки заметил, что прихожая не его. По крайней мере потому, что удивительно просторная.
Ощущая затылком стену, парень начал тихо нащупывать на ней выключатель. Нащупал. Включил. Прихожая озарилась ярким светом люстры. Боже, какая она… огромная…
Вправо и влево тянулся огромный коридор с высокими стенами. Слева была кухня, справа – какая-то комната, а напротив входной двери – застеклённые двери. Квартира была слишком необъятная для нормального жилого подъезда…
Осознав это, Лёша затрясся. И не только от этого. Квартира была не пуста: за дверями что-то двигалось. Также сильно пахло какой-то горькой технической жидкостью.
В подъезде – за спиной Лёши – раздался скрежет и гул. А он даже не запер входную дверь…
Подталкиваемый этой опасностью, он встал, пошёл вперёд и (Зачем?! Ладно, уже всё равно) машинально приоткрыл двустворчатые двери.
В гигантской пустой комнате без окон были два существа, подобное которым Алексей видел в парке. Вернее, одно из них было как раз им, а второе было с торсом девушки с голой грудью. Первое находилось над вторым, у обоих были приоткрыты рты – и что-то очень знакомое на инстинктивном уровне имелось во всём этом. Существо-Сильвестр как-то дёргалось, существо-девушка томно пыхтела. Их металлические чрева были соединены только одним предметом – велосипедным замком, с которого обильно капала коричневая смазка.
Лёша понял. Секс.
Шок. И отвращение…
Захлёбываясь рвотой, бедняга отшатнулся и поплыл в сторону комнаты, что была справа от прихожей. Там был полумрак, и в нём Лёша увидел… тётю Еву. В ободранной одежде, с окровавленными глазами и связанную велосипедными цепями. Без смазки, разумеется.
– Вас… тоже… – проговорил Лёша, и рвота потекла у него по одежде.
Она кивнула. Во рту у неё был кляп. Лёша его вытащил и услышал:
– Я тоже видела… поэтому…
– Что? Что видели?
– Его страдания… когда он грохнулся во дворе. А-А-А!!!
Лёша попытался освободить её из цепей, но заусенцы на них сильно ранили её кожу. Сдержав дальнейший крик, она продолжала:
– Он страдает так же, как и его лисапед этот грёбаный! Он страдает… потому что… – Она задыхалась от страха, боли, плача. Бедная бабушка…
– Ну?
– Он с ним родной. Ну или… Вот создал же Бог таких – я видела, как он… идёт…
И тут Лёша сам увидел, как он идёт.
Не «идёт», а проходит сквозь стены. И – без верёвки и дистанционного  пульта, без мановения руки, без волшебной палочки – просто так к нему подъезжает его велосипед.
В воздухе между обнажённым Сильвестром и его великом мелькнуло что-то. Потом ещё. Какие-то неправильные чёрные расплывчатые формы, отдающие металлическим блеском и как бы соединяющие человека и велосипед, словно нити.
Сильвестр протянул к велику руку – и от неё к тому протянулась уже бежевая, в цвет его кожи, связка.
– Велосипед – часть твоего тела, – произнёс Лёша догадку, пялясь на человековелосипеда. – Это… это часть твоего тела! И замок тоже! Замок – это твой… огра… орган… – Парень заикался. Перед его глазами снова встала ужасная картина, и его снова вырвало. Он вспомнил, что во время процесса замок-орган как-то… то исчезал, то появлялся – изгибался и периодически заныривал в подпространство. А всё потому, что Сильвестр, поглощённый приятным занятием, не контролировал свой орган, предоставляя ему полную свободу форм и движений. – И колёса, цепи… тоже… твои органы…
Существо улыбнулось и кивнуло.
Лёша догадался и ещё кое о чём: Сильвестр, вернее, человеческая часть тела этого создания чувствовала боль велосипедной части, когда та «покалечилась» в груде арматуры, так же, как наш мозг чувствует боль в руке или ноге. А тогда в парке Сильвестр не грохнулся на траву, он… также предавался прелюбодеянию со своей партнёршой (сама она, наверное, пряталась в тот момент в кустах) – отсюда зелёные колени. И отсюда велик и замок, вымазанные смазкой-спермой. И вот почему эта грёбаная цепь работала без смазки: существу, наверное, неприятно, когда семенная жидкость после очередного секса или рукоблудия размазана на всеобщее обозрение.
Лёша не понимал, как именно органическая часть существа связана с механической: наверное, через четвёртое измерение, или через стягивание, искривление пространства. В любом случае, то, что видел он, тётя Ева, их соседи – накачанного спортсмена, чёрный велик и тросовый замок, покрытый пластиком для защиты, – всё это только один уровень телесной организации этого создания. Но много чего скрыто за пределами трёхмерного пространства, и в глазах простых Homo sapiens тело этой твари может принимать невероятные, фантасмагорические формы и как бы проходить сквозь препятствия. Как это было ночью в парке и во время погони. Да и днём, когда Лёша спёр велик Сильвестра.
Спёр велик Сильвестра…
Существо как будто угадало его мысли и произнесло, хищно пуская слюни:
– Ты спёр мой велик, скотина. Ты его украл, хотя он принадлежит мне. Ты… м-мел-л-лочн-ный-й-й… с-с-скот! – прозвенел, просвистел его голос.
Лёше внезапно захотелось примирения, и он хотел, но… не сумел выдавить из себя «Прости…». Он сидел и не мог выговорить ни слова; боковым зрением он видел трясущуюся тётю Еву, очумело смотрящую на чёрно-бежевую нечисть.
– А я знал, что ты украдёшь мой велосипед, знал, – продолжала нечисть. – Особый эффект, почти гипнотический, заметил? Велик был начинён им от руля до багажника. И ты поддался ему, в тебе проснулся инстинкт вора, крысы, которая в силу своего немощного интеллекта живёт от жрачки до жрачки, от воровства до воровства. Чего пялишься, извращуга?
Лёша смотрел, и его мозговой аппарат никак не мог принять тот факт, что у голого Сильвестра в тазовой области была гладкая розовая кожа. Как будто силикон. Ну правильно: зачем лишний орган с такой же функцией?
– Ищешь? Обмозговать не можешь? И так же ты не мог обмозговать отсутствие жидкости на цепочке. Ты глупый…
И тут тётя Ева проявила невероятную храбрость (возможно, смешанную с безрассудством, но всё же):
– Сам-то, небось, всю жизнь воровал, пёс сутулый!!!
Не став долго ждать, «пёс сутулый» вынул из подпространства большой тонкий клинок, поменял свою кисть на него и рассёк старушку от темени до бедра. Лёшу оказался весь в крови, и, пока отплёвывался, орал и смотрел, как половинки тела с хлюпаньем распадаются в разные стороны, существо продолжало:
– Преступление – и?..
Лёша упал на задницу и принялся отползать от него, так как оно начало наступать.
– Преступление – и?!..
Ноги Сильвестра начали медленно переплавляться в скопление механических деталей, которое потом «поглотило» и живот. В двери показался силуэт голой партнёрши, у которой из женского были только груди.
– ПРЕСТУПЛЕНИЕ – И?!..
«Что он меня мучает?.. Мразь… гад… прости, пожалуйста… – только подумал, но не выговорил Алексей. – Ну наказание, НАКАЗАНИЕ!!!»
Существо удовлетворённо улыбнулось и наклонилось к жертве, как бы желая быть ближе к ней:
– Пр-р-равиль-ль-льно…
Тут в Лёше проснулся инстинкт самосохранения, и, быстро нащупав часть цепи, которой была обвязана тётя Ева, подтянул её к себе и махнул перед существом. Цепь полоснула тварь по груди.
– Ах ты сукин сын! – опешило оно и хотело руками – и металлическими, и человеческими – схватить обидчика, но тот прополз под ним и кинулся к выходу. Там его ждала девушка Сильвестра.
Что монстру то лёгкое ранение? Да вообще ничего. Ему и схватить Лёшку в любой момент ничего не стоит – оно сейчас просто над ним издевается. Но Лёша решил бороться как можно дольше и так же ранил и партнёршу, у которой под лобком тоже была гладкая кожа. Она вскрикнула, прошла сквозь Лёшу и упала к членистым ногам Сильвестра. И перестала дышать.
А вот теперь Сильвестр был в ярости по-настоящему. О господи… От гнева он начал дёргаться – но это в своём измерении, а для Homo sapiens это выглядело как плавное чередование самых немыслимых форм: чёрных, бежевых, багрово-красных… металла и живой ткани…
И тут Сильвестр бросился за Лёшей. Но тот был уже у входной двери и быстро выскочил в подъезд. Дверь он даже не прикрыл – как помешают преграды этому чудовищу?
Вопя, юноша летел по лестнице. От криков на четвёртом этаже в подъезд вышел сосед-механик с каким-то инструментом в качестве оружия; подбегая, Лёша увидел, что это болторез.
Голову парня посетила немного жестокая мысль. Он без слов (но с мыслями: «То, что нужно!») выхватил у механика инструмент…
А Сильвестр уже вышел на площадку, переливаясь и играя в пространстве частями своего тела, скрытыми и не скрытыми. Бежевый торс как будто парил над ступенями, а посередине низа свисал вожделенный замок.
– ВОР-Р-Р!!! ВОР-Р-Р!!! – звенел Сильвестр, и перила, дверные петли, чужие велики и самокаты внизу – всё это вторило этому металлическому, пружинному обвинению.
Сразу осуществить задумку Лёше не удалось: монстр бросился на него, выставив вперёд колёса-шестерни и арматурины-жвала, но Лёша отбивался цепочкой. В темноте он видел плохо, но ему помогал свет с улицы и из квартиры механика, отражающийся от тела Сильвестра. Арматурины и колёса запутались в цепи, но чудище высвободилось из неё, используя дополнительное измерение. Ещё раз! Снова высвобождение. Постепенно чудище начало уставать. Оно махало своими ножищами и пыталось искривить около Лёши пространство, но это было для него слишком умственно трудно. Оно тыкало в него разными железяками, высовывавшимися из воздуха то там, то здесь, но это было опять-таки очень тяжело. Отчаявшись, оно всё… закрутилось, заменялось; наверху уже сидел не человек, а что-то чёрное и мухообразное, да и не всегда наверху…
Улучив момент, Лёша ловко подскочил к низу брюшка монстра и… отрезал ему замок мощным болторезом. Замок упал и зацокал по ступенькам.
Сначала до огромного тела существа долго доходило, чего оно лишилось. И потом его окутала боль. Боль. Боль. БОЛЬ!!!
Раздался… не крик, а скрежет, звон и как будто визг тормозов… вместе с перекатистыми щелчками велосипедной цепи.
Крик боли закончился. Монстр упал на перила (Лёша еле успел отскочить); часть монстра ухнуло в своё подпространство, а некоторые детали отломились и полетели вниз, преодолевая вертикаль лестницы. К ногам людей подползла густая, вязкая жижа.
Парализованный механик смотрел на всё с разинутым ртом.
Лёша победил. Несмотря на то, что бой бы неравным, он победил! Не без помощи механика, конечно, но ПОБЕДИЛ!

Впоследствии он вспоминал страшную историю и чувствовал какое-то… опустошение? Нет, не то. Хотя, что-то среднее между ним и некоторыми муками совести; а ещё странной запутанностью этого странного мира. Он украл чужую вещь (он, конечно, в каком-то смысле совершил благое дело, раз наговнил ужасному монстру, но тогда он не знал, насколько тот монстр ужасен). Он вор. Но, во-первых, был гипнотический эффект; во-вторых, тот эффект был подстроен монстром. Сильвестр специально хотел уличить его в склонности к воровству, которую он, наверное, разглядел в нём своими проницательными, всепроникающими органами чувств (если она была в Лёше). Он виноват. И Лёша виноват: он поддался. Ему уготовили наказание, он его избежал. Что несправедливо?
«Лёх, ты чё? Какая несправедливость? Несправедливо было убивать тётю Еву просто за то, что она слишком много знала, и заниматься сексом в общественном парке. В конце концов, несправедливо выискивать в людях негатив, чтобы потом обвинять их и повышать самооценку. Оно хотело убить тебя – ты защищался; может, ты не первый и мог бы быть не последним. Всё нормально».
«И всё же…» – неумолимо кололо что-то в глубине мозга.
– И всё же… – повторял Алексей.