Дело Колесницы

Жил в нашем городе один богатый хасид по имени рав Шмуэль. Он торговал лесом и тканями, и золото текло к нему рекой, но душа его тосковала по чему-то большему, чем счеты и мешки с монетами. "Что пользы в богатстве, — говаривал он, — если оно не ведет к святым стопам цадика?" И вот однажды, ведомый этой тоской, он собрался в путь и отправился в Ружин, к нашему святому учителю, ребе Исраэлю Фридману, да будет память его благословенна.

Прибыл рав Шмуэль к дому ребе под вечер, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в цвета огненного шофара. Он постучал в дверь, и слуга впустил его, но предупредил: "Рав Шмуэль, учитель нынче в беседе с великими. Подожди, не тревожь." Однако любопытство и жажда духовного переполняли хасида, и он, не в силах устоять, приоткрыл дверь в святая святых — комнату ребе.

О, что за вид открылся ему! В полутемной комнате, освещенной лишь дрожащим пламенем свечей, сидел наш учитель из Ружина за длинным столом, а вокруг него — сонм цадиков, словно звезды вокруг луны. Там был святой раввин из Кобрина, ребе Авраам Яаков, с лицом, излучающим свет Торы, и другие праведники — из Чернобыля, из Саврана, каждый как столп огненный в пустыне. Ребе Исраэль говорил с ними тихо, но слова его были как молнии, рассекающие небеса. Он раскрывал тайны Маасе Меркава, Дела Колесницы — той самой, которую видел пророк Йехезкель в видении своем: о хайот ха-кодеш, святых существах, о колесах, полных глаз, о престоле Славы, где Шехина парит над миром.

Слушали цадики, и сердца их трепетали. Вдруг один из них, раввин из Саврана, склонил голову на стол и заснул, но сон его был не простым — то был сон пророческий, где душа возносится к верхним мирам. Другой, из Чернобыля, внезапно упал в обморок, словно дух его унесло вихрем ввысь, и тело не выдержало. А святой раввин Кобрина сидел недвижимо, но лицо его пылало, как раскаленный уголь в жертвеннике, глаза выпучились от видения, и губы шептали слова из Книги: "И увидел я подобие престола, как вид камня сапфира..."

Рав Шмуэль замер у двери, не смея дышать. Он, богатый хасид, привыкший к шуму базаров и звону монет, вдруг почувствовал, как вся его жизнь — суета сует. "Что я здесь делаю? — подумал он. — Мои богатства — пыль перед этим светом." А ребе все говорил, и слова его лились, как мед из сот, раскрывая, как Маасе Меркава учит нас, что весь мир — это колесница, влекомая волей Творца, и каждый праведник — глаз на том колесе, видящий скрытое.

Наконец, учитель умолк. Тишина повисла в комнате, тяжелая, как покрывало над ковчегом. И тогда святой раввин Кобрина, все еще с пылающим лицом, поднял глаза и произнес: "Воистину, это Дело Колесницы! Ибо кто постигнет его, тот увидит, как небеса касаются земли, и земля возносится к небесам."

Рав Шмуэль тихо закрыл дверь и ушел, не осмелившись войти. Но с той поры он изменился: раздал одну половину богатства нищим, а вторую — на изучение Торы. И всякий раз, когда он рассказывал эту историю, добавлял: "Братья, помните: Маасе Меркава — не для всех. Ибо даже отблеск ее может перевернуть душу, как колесо, которое катится к Геуле, к Избавлению". И так оно и было, в те дни, когда цадики еще ходили среди нас.