Памир-Мургаб-2. глава 2

Комендантский взвод, командиром которого я стал в связи с гримасой судьбы, в 1984-м году в Мургабском отряде был уникальным подразделением. Штат взвода составлял 28 человек солдат и сержантов. которым должен командовать один офицер. Однако взвод дислоцировался в казарме вместе с военным оркестром, которым командовал прапорщик Данила Галимов, уравновешенный и доброжелательный татарин двадцати семи лет. Но это бы ничего, если бы не прикомандированные ко взводу. Численность их составляла порядка восьмидесяти (!) человек! Это были исключительно рядовые, которых сняли с застав, с группировок с Афганистана (сейчас наверное, ходят крутыми ветеранами). Если кто-то из них был сержантом, то был лишен этого звания. К тому же эта публика не имела доступа в караул, а внутренний наряд им выпадал редко в связи с огромной численностью.Еще следует обратить внимание, что основная масса этих "заштатников" были "зованые", то есть увольняемого призыва, которые всячески подчеркивали свое превосходство перед остальными, считая свой срок службы защитной грамотой от хозяйственных работ. Соответственно, одуревали от безделья и кроме проблем толку от "заштатных" не было. Тем не менее, командование отряда на это никак не реагировало, а просто в случае какого-либо ЧП наезжало на ваньку-взводного, привычно нудя, что "лейтенанты хреновые пошли". Вообще (в качестве отступления) все проблемы отряда в 1984-м году с позиции уже прожитых лет я вижу как отсутствие системы управления частью. Вместо того, чтобы составить эту систему, командование части хаотично дергалось в различных направлениях, реагируя только на вопиющие недостатки, а создать условия для недопущения этих недостатков очевидно, не хватало то ли способностей, то ли опыта, то ли еще чего? Однако тогда мне это было неведомо и я пусть и не визжа от радости, но добросовестно включился в работу.
Правда, планомерно работу вести было невозможно, так как запланированные мероприятия срывались внезапными задачами, что ежедневно подкидывали из штаба и тыла части. То нужно было выделить людей для каких-то дел в штаб, то на какую-то разгрузку бог знает чего, то убраться в штабе, то кому-то вещи перенести, что-то поднести и т. д.
Я сразу же попробовал разобраться с прикомандированными и заставить их хотя бы наводить порядок в подразделении, подниматься после команды "подъем", вовремя выходить на построение. Это оказалось непростой задачей. Арест я объявить не мог, да и не боялись они его, на наряды вне очереди они плевали, так как в них ничего делать не собирались, угрозы отправить их на увольнение в запас в последнюю партию не действовали, так как им за предыдущие заслуги и так другие партии не светили. К тому же проблемы так называемых "неуставных взаимоотношений" были намного глубже, чем их представляли. Как-то я беседовал с рядовым Ахметхановым, призыв май 1984-го, что только что пришел во взвод с учебного. Солдат был умный, развитый, бодрый. Однако летая с тряпкой по казарме все свободное время, считал это нормальным. На мой вопрос, почему это он воспринимает как должное, ответил, что пройдет год и летать уже будут другие.
Изменить это было можно, но только совместными усилиями командования отряда и командиров подразделений. Почему это не делалось? Не знаю, наверное существующее положение дел было для наших командиров нормальным и естественным. Почему? Наверное болезнь была застарелая и возникла задолго до этого.
Спал я по четыре-пять часов, хотя высокогорье требовало большего отдыха, а остальное время проводил в подразделении. Питался в офицерской столовой, пища была на твердую тройку; если бы не обилие масла и наличие сгущенки с джемом, то оценка была бы ниже. Постоянное общение с солдатами и сержантами, самоотдача дали первые плоды уже дней через пять. После подъема никто не спал, в казарме внешне был порядок, но по причинам, что описал выше, за личным составом уследить было невозможно и многие дела подчиненных проходили мимо меня. К тому же появилось понимание, что проблемы взвода - мои проблемы, а проблемы, что создал взвод командованию отряда - тоже мои. Пусть комендантский взвод и подразделение штаба, но штаб за взвод не ответит.
Как-то в очередной раз решая свои маленькие вопросы, я услышал от дневального, что "лейтенанта Володина вызывают на КПП". Я решил, что мои солдаты, что несут на КПП свою службу "пролетели" и через пару минут примчался примчался к воротам части. Однако дежурный доложил, что меня спрашивают местные. Выйдя за ворота, увидел двух гражданских мужчин, которых спросил, что они от меня хотят? Один из них спросил, не терял ли я чего? Я сразу все понял; нашелся чемодан с формой! Об этом я и сказал. Как выяснилось, мой чемодан выпал из "ЗИЛа" на перевале "Ак-Байтал", а "ПАТУмовский" водитель, двигаясь в Ош, его подобрал. В чемодане кроме форменных вещей был Устав, который я подписал своим именем-фамилией, соответственно прринадлежность чемодана была и установлена. Чемодан водитель не привез, так как резонно считал, что я мог обронить его при движении в Ош, но в следующую поездку зашел в отряд узнать. Я был счастлив, так как ходил в "пш" и чужой портупее, не имея возможности даже постирать форму - одеть в замен было нечего. Водитель, что назвался фамилией Чанышев, сказал, что следующий раз приедет дней через пять и привезет чемодан. Но том и расстались.
На следующие сутки я первый (и как выяснилось последний) раз в своей офицерской службе заступил начальником караула. С караульной службой я был хорошо знаком по училищу и сложностей не испытал. Караул прошел нормально, без происшествий. Правда, все уставные вопросы, что неукоснительно соблюдались при смене караула в училище, в отряде носили формальный характер. Это мне не понравилось, но попыток заставить прапорщика-начкара , которого я менял, соблюсти Устав я не делал, резонно полагая, что толку с этого не будет. Мой же караул отслужил как положено. Через сутки меня менял Данила Галимов и здесь смена прошла почти как положено.
По утру после караула, выполним утренние мероприятия типа развода, раздачи людей для разных разгрузок-погрузок, я отправился в финчасть, так как очень хотел получить какие-либо деньги. Мне много-то не требовалось, но хотя бы на сигареты и чай было нужно. А денег после небольшого аванса, что нам дали в первый день после прибытия, не было. Я же хотел получить так называемые "подъемные", сумма которых была не маленькая. Однако начфин капитан Юра Чапаев (во фамилия!) сказал, что для выдачи подъемных нужен ему приказ по части о назначении меня на должность, что издается на основании приказа по КВПО, а у него его нет. Я спросил, когда же он будет? Юра сказал, сходи в кадры. Ну, я и пошел. Солдаты в кадрах сказали, что у них приказа по округу нет, но вроде он он уже в секретной част - я поплелся через плац, в "секретку". Зайдя в в секретную часть, я спросил у сержанта-"срочника", что числясь в моем взводе, там работал:
- Слушай. посмотри, друг, приказ на меня, - а потом не знаю почему добавил,
- А то я может и не командир комендантского взвода?
-Ну-у, та шант, у нас хоть и бардак, но не до такой степени! - ответил сержант, а потом покопавшись в бумагах, прочел;
-Лейтенант Володин Алексей Андреевич, личный номер.... - заместитель начальника 7-й заставы "Чечекты".
Ошалев от услышенного, я только вымолвил:
- А кто командир комендантского?! - в ответ услышал:
-Лейтенат Долгих!
А Леха Долгих уже неделю, как служил на "Чечектах! Сказав "спасибо" я выскочил из "секретки". Первый, кто мне попался был зам. нач. штаба-2, начальник боевой подготовки, только что приехавший с академии капитан Метелев Олег Алексеевич. Я сразу к нему:
-Товарищ капитан! Я замбой "Чечектов", а не командир комедантского!!!!! Что делать?
Усмехнувшись, Метелев сказал:
-Иди к командиру, пусть решают!
Я однако к командиру не пошел, а пошел в "кадры", резонно решив, что до командира и без меня доведут. Майор Ситников, начальник отделения, удивился, но сказал, чтобы я пока работал в комендантском, а решение командира до меня доведут. Я пошел во взвод, мучаясь очередной раз от неопределенности.
Назавтра я подошел к начальнику кадров и спросил:
-Товарищ майор, что мне делать?
-Готовься сдавать взвод Долгих, будем вас менять.
Я возликовал, радуясь скорому отъезду на заставу и плюнув на все, пошел в "общагу". Тут позвонили с КПП, что привезли мой чемодан. Жизнь, короче, налаживалась. А вечером в "общагу" ко мне пришел Леха Долгих. В отличии от меня, у него настроение было паршивое.
Утром мы приступили к приему-сдачи должности. Сдача была не долгой и вечером я купив бутылку водки, уже отмечал свою сдачу.
Застава "Чечекты" считалась "придворной", от отряда до нее всего двадцать пять километров, к тому же там дислоцировалось КРТП - подразделение разведотдела, офицеры которого проживали в отряде и их утром привозили в подразделение, а вечером увозили. Утром вместе с ними я и выехал на пограничную заставу "Чечекты".
По прибытию на заставу, меня встретил старший лейтенант Геннадий Суханов, который уже по приказу был инструктором парт. политработы первой пограничной комендатуры "Тохтамыш". Он сообщил, что начальник старший лейтенант Сабитов Айбек Абдурахманович на службе, будет к обеду. Я разгрузил свои вещи, которые солдаты помогли отнести в квартиру (не в "общагу"!) и стал осматривать сборно-щитовые здания, каменный дувал, дизельную, боксы, питомник, интуитивно осознавая, что это - "мое"! Как показала жизнь - правда. На этой заставе я прослужил почти четыре года, пройдя путь от почти уволенного замбоя до одного из лучших начальников застав Мургабского отряда. Да что там отряда, до одного из лучших начальников застав Краснознаменного Восточного пограничного округа! Получил свою первую медаль, самую дорогую для пограничника - "За отличие в охране Государственной границы". А переведен с нее был тогда, когда застава считалась лучшей в отряде, на пограничную заставу "Аксу", которая являлась заставой направления сосредоточения основных усилий отряда. Причем, данный перевод был высшим доверием командования отряда именно мне, начальнику заставы Володину, которое я без тени скромности скажу, что оправдал. Но это уже совсем другая история.

Застава

Мы сидели с Геннадием Сухановым в канцелярии и разговаривали о заставе. Гена служил здесь третий год и хорошо знал как личный состав. Так и участок границы, организацию службы. От него я узнал, что мой предшественник Владимир Ващенко назначен начальником пограничной заставы «Памирская», а нам с начальником заставы старшим лейтенантом Сабитовым очевидно придется руководить заставой вдвоем, так как Геннадий на днях уедет на новое место службы; инструктором партполит работы на пограничную комендатуру «Тохтамыш». Наша застава относилась к пограничной комендатуры «Каракуль», но фактически это было формально, так как до отряда от нас было двадцать пять км, а до комендатуры больше ста. Комендатура руководство фактически не осуществляла, лишь иногда присылала по плану работы группы для работы, а в основном все вопросы решались напрямую с командованием и службами отряда. Учитывая, что Памирский тракт «Ош-Мургаб-Хорог» проходил от заставы в полутора километрах и застава с тракта была отлично видна, многие проезжающие из Оша в отряд офицеры группы округа заезжали «посмотреть». К тому же если с отряда выезжали какие-либо группы или внезапные проверки, то времени дополнительно подготовиться и навести лоск типа «потемкинской деревни» (а всегда находились добрые друзья в отряде, что предупредят) было в обрез. Это имело как свои минусы, так как расслабиться было невозможно и нужно быть постоянно в «тонусе», а иначе «тонус» будет в тебе. Одним словом. Застава была как бы придворная.
Внутренний порядок и внешний вид личного состава производили приятное впечатление. Всюду было чисто, оружия в оружейной комнате сияло чистотой, солдаты и сержанты были опрятны и подтянуты. Правда, было заметно, что у подавляющего большинства так и выпирало чувство собственного достоинства, а малочисленная группа солдат выглядела слегка запугано, ремни у них были затянуты до идиотизма и в их движениях виделась готовность сорваться куда-то и бежать. Я поинтересовался у Гены, какой расклад существует на заставе по призывам, на что он ответил, что с этим плохо. На заставе на тот момент личного состава было около тридцати пяти человек, из них двадцать три (!) солдата и сержанта были увольняемыми. Как называли на Мургабе «зоваными», от слова «зация». Эта «зация2 имела свое происхождение от «демобилизация»; если всюду был «дембель», то у солдат Памира и Тянь-Шаня считалось, что если в горах крикнуть «демобилизация», то эхо долго будет носить окончание. Имело это название и трагическую легенду, будто с перевала в пропасть упала машина с уволенными солдатами и со дна ущелья долго еще было слышно «зация, зация…». Ну, да тут очевидно как всегда, на какую-то часть правды была добавлена солидная доля вымысла.
Узнав о таком раскладе по призывам, я поинтересовался у Геннадия как обстоит дело с пресловутой «дедовщиной»? Тот сказал. Что конечно есть, но «контролируемая». Я плохо понял что это такое, но резонно решил, что являясь заместителем начальника, должен просто выполнять то, что от меня он будет требовать. Тем более, что застава была в отряде на хорошем счету, по результатам оперативно-служебной деятельности и результатам боевой и политической подготовки всегда была в «тройке» лучших, значит все здесь неплохо. Правда, сам я изначально не принимал так называемые «неуставные взаимоотношения», но мой руководящий опыт на тот момент был очень мал, и окончательные выводы делать было рано. За этим занятием время пролетело незаметно и где-то около двенадцати часов в канцелярию зашел дежурный по заставе и доложил, что с границы едет «уазик», после чего добавил, что это начальник. Геннадий, я и дежурный пошли встречать.
После доклада дежурного по заставе я представился начальнику заставы по полной форме, на что он просто ответил-Здорово! И мы пошли на заставу. Начальник заставы старший лейтенант Сабитов Айбек Абдрахманович, невысокий и крепкий парень, держался уверенно, чувствовалось, что он здесь хозяин. На ходу он задавал какие-то служебные вопросы Геннадию, дежурному, отдавал какие-то лаконичные распоряжения. Даже в его походке чувствовалась уверенность и мощь. В канцелярии мы с ним остались вдвоем и выяснилось, что он мой «предшественник», так как закончил наше Алма-Атинское училище в тот год, когда я поступил в него. Айбек расспрашивал про училище, про курсовых офицеров, про командира дивизиона, а я рассказывал. Чему-то учить сходу он меня не спешил. Попутно начальник распорядился, чтобы на офицеров накрыли обед. В процессе беседы донесся звук сирены сигнализационного комплекса «С-175» и дежурный доложил, что сработал одиннадцатый участок, начальник дал команду, чтобы тревожную группу подняли по команде «В ружье». Я решил, что меня это пока не касается, но через минуту в канцелярию, где я находился один, вновь вошел дежурный и лично мне доложил о сработке. После чего добавил:
-Вы в «тревожной»… Я сразу же засуетился; быстро одел куртку, фуражку и выскочил в коридор, где увидел начальника. Сабитов спросил у меня:
-Ну что, готов?
-Так точно! – ответил я.
-А теперь пошли обедать!
Слегка опешив после этого, я вернулся в канцелярию, снял куртку. Фуражку и пошел в столовую, где был накрыт обед на троих- на начальника,Суханова и меня. На первое был какой-то суп, а на второе каждому поставили полную тарелку жареного мяса. Как оказалось - это была печень архара. Кроме того на столе был порезанный ломтиками сосисочный фарш, какие-то салаты, а к чаю джем. Сгущенное молоко, масло. Так вкусно и обильно на Мургабе я еще не ел.
После обеда мы вместе с начальником и тревожной группой выехали на участок. Ехать было далеко и начальник пояснил. Почему мы стремглав не выехали в «тревожку». Систему как оказалось построили на заставе только в этом году и первое время он считал, что теперь наловит нарушителей границы пачками. Но сработки были либо техническими, либо от животных.
-А от системы до линии границы расстояние большое, поэтому если и есть нарушитель, то ясным днем, какой был сейчас, мы его без труда поймаем, -сказал начальник.
Я из этого мало что понял, поэтому просто осматривал неповторимую памирскую местность и слушать пояснения начальника. До участка действительно ехали долго, двадцать шесть километров до «стыковых» с соседней заставой «Ранг-Куль» ворот и потом еще около шести километров по системе от первого участка до одиннадцатого.
На участке начальник подробно показал мне порядок работы тревожной группы на участке. Но нового ничего для меня не открыл, да это было и не мудрено – одно училище заканчивали. После установления причины сработки мы проехали по участку на правый фланг, до пограничных перевалов Иши и Будабель, потом развернувшись, вернулись на первый участок и проехав всю систему, выехали на стык с другой заставой, «Ак-Байтал», после чего повернув в тыл и переехав небольшую речку (тоже Ак-Байтал) выехали на Памирский тракт, по которому и вернулись на заставу. Время уже было вечернее и начальник сказав мне «знакомься с заставой», стал составлять план охраны, пояснив, что этим он обычно занимается с утра, но сегодня исключение.
Я бесцельно стал шататься по заставе. Беседуя то с одним, то с другим солдатом. Те держались независимо и я обратил внимание, что разговариваю только с незанятыми воинами, что представляли увольняемый призыв ноябрь-82, а в это время «молодые», к которым были причислены все остальные призыва, включая «весенников» 83-го года, занимались уборкой помещений. Этот призыв вообще был очень недоволен своим положением, но уж слишком много было увольняемых и соответственно без «майских» навести порядок было невозможно.
В установленное время начальник вызвал меня в канцелярию на служебное совещание, где я узнал, что завтра совместно с офицером разведотдела отряда буду нести службу в пограничном наряде «разведывательно-поисковая группа», в ходе которого будет осуществлен выход на перевал «Ойбалгын», высота которого была более пяти тысяч метров. После этого провел совещание с сержантами, которое было в целом конкретным, но мое внимание привлекло, что Сабитов очень уж придирчиво относился к начальнику прожекторной станции сержанту Зайцеву. У него не были выполнены задачи, что он ставил накануне. Ответ был прост; сержант был призыва ноябрь-83, а его подчиненные все были старших призывов, соответственно они игнорировали его распоряжения. Начальник же сказал ему, что если не может заставить подчиненных, то пусть делает сам. После совещания дежурный по заставе доложил, что застава построена на боевой расчет
На боевом расчете начальник представил меня личному составу, а боевой расчет провел классически, практически как учили в училище. Потом с личным составом занялся старший лейтенант Суханов, а мы с начальником сидели в канцелярии и беседовали  о заставе. Я поинтересовался взаимоотношениями военнослужащих разных призывов, на что начальник ответил, что он сам может заставить любого делать все, что захочет, увольняемый призыв парни хорошие, а беспредела нет. У меня складывалось другое мнение, но озвучивать его считал не имею права, так как опыта у меня было щепотка, да и то с натягом. Далее начальник рассказал, что замполитом он был недолго, еще лейтенантом стал начальником заставы и сейчас его в течение года планируют назначить зам. коменданта. Замы его оба пошли на повышение и теперь моя очередь показать себя в работе, чтобы самому принять нашу заставу. Шанс для этого по его мнению у меня есть, а он мне в этом поможет. Нужно сказать, что такая перспектива меня радовала, так как в своих знаниях и умениях я был уверен, а опыт дело наживное. Вскоре доложили, что готов ужин и мы пошли в столовую.
Ужин был отличный, соответственно крепко наевшись, я был в благом расположении духа. После ужина начальник сам остался выпускать ночные наряды, как называлось тогда «ответственным», а Суханов немного посидев с нами, пошел домой. Я присутствовал на постановке приказов нарядам, потом учился у начальника составлению плана охраны границы на сутки, в общем, не скучал. В час тридцать начальник отправил меня спать, так как завтра в девять часов мне предстоял выход на перевал.
Утром меня разбудил телефонный звонок и дежурный по сигнализации и связи известил меня, что пора на заставу. Придя в канцелярию, я увидел незнакомого старшего лейтенанта, который назвался по фамилии Исаев и сказал,что выход на перевал буду осуществлять под его руководством. Мы обильно позавтракали, после чего выехали на участок. Проехав в «уазике» более часа. Мы подъехали к какому-то горному хребту и водитель с заставы рядовой Сорокин оповестил, что перед нами перевал Ойбалгын. Мы с Исаевым и солдат, как выяснилось призыва май-84 рядовой Банаков Юрий полезли на гору. Что такое поход в гору в условиях высокогорья может понять только тот, кто это делал. Воздуха катастрофически не хватает, в глазах постоянно «метляки», пот выделяется так, будто на улице +40, хотя реально было где-то -5. Однако я упорно лез на горку, прикладывая нечеловеческие усилия. И минут через 40 вылез! Исаев и Банаков немного отстали и я был что скрывать, горд собой. Когда же они подтянулись, то Исаев сверил местность с картой и объявил, что это не Ойбалгын, а для выхода на него нужно спуститься вниз и подняться на следующий перевал! Мы стали дружно материть водителя, который мирно сидел в машине. Тем не менее, возвращаться не стали, а отправив Банакова к машине, чтобы передал команду водителю объезжать хребет и подъезжать к перевалу, пошли вниз. Вниз идти было легче, но на сыпучих камнях часто катились, норовя упасть. Тем не менее мы  спустились и поднялись на настоящий Ойбалгын.
В Китае метров триста от перевала стояла пустая кошара, больше никого не было. На самом же перевале были развалины деревянного поста наблюдения, было много старых стреляных гильз калибра 7, 62 мм, валялись древние банки из-под компота, из толстенного розового стекла. На старых бревнах поста наблюдения меня поразила надпись: «зация 53». Я стоял и думал, где сейчас тот человек, что вырезал ее? Жив ли, помнит ли о своей службе? Постояв на перевале. Мы с Исаевым пошли вниз, по пути завернув в обратный путь не успевшего подняться за нами Банакова. Спустившись к машине,мы стали орать на водителя, что тот устроил нам тренировку. Тот же оправдывался, что до этого ездил сюда один раз с начальником и дорогу запомнил плохо. Может и так, а может и нет, не знаю. В итоге мы сели в «уазик» и отправились обратно. Прибыв на заставу, мы сразу пошли обедать, после чего я получил команду от начальника заставы проводить занятия с личным составом. К занятиям я не готовился, но темы занятий мне были знакомы, и я без особого труда занялся этим делом. Правда вскоре часть солдат ушла готовиться к службе, а потом пришел дежурный по заставе и доложил, что прибыли машины с углем и начальник заставы приказал закончить занятия, направив людей на разгрузку. Я остался не у дел и отправился к угольному складу, решив, что буду руководить разгрузкой.
У склада стояли две автомашины ошского автобатальона с гражданскими водителями. Поздоровавшись с ними. Я приказал личному составу построиться и разделил приблизительно поровну по отделениям личный состав, распорядился приступить к разгрузке. Увольняемые собрались просто курить в сторонке, но я был настойчив. Тогда солдаты предложили, чтобы разгрузку осуществили по призывам. Как ни странно из присутствующих количество солдат увольняемого призыва и всех остальных призывов было поровну, и я согласился. Нужно сказать. Что разгрузка прошла очень быстро, но тем не менее время занятий почти закончилось. Я отдал команду бойцам приводить свой внешний вид в порядок и отправился в канцелярию. Дальше все прошло как и вчера- совещание, боевой расчет. На совещании начальник опять ругал сержанта Зайцева, а я узнал, что завтра мне предстоит нести службу в пограничном наряде «Дозор» по системе С-175 с проведением третьего регламента, то есть проверкой каждого участка на сработку. Служба была запланирована с двенадцати часов, а до этого начальник заставы поставил мне задачу поставить приказы нескольким нарядам, что будут нести службу в первую половину ночи. Ставить я их должен буду под наблюдением «ответственного» старшего лейтенанта Суханова. Этими мероприятиями я и занялся, попутно наблюдая за «ночной жизнью» заставы. Жизнь была не очень-то и спокойная. Стоило только высохнуть коридору заставы, как дежурный по заставе шел в спальное помещение и поднимал кого-нибудь из солдат младшего призыва, который тут же начинал его мыть. Из «сушилки» раздавались причитания сержанта Зайцева: «Мама, третью ночь не сплю!» - он пришивал «бирки» к постовой одежде. Рядом с ним сопели рядовые солдаты не увольняемых призывов, пришивая «бирки» к постовой одежде своих отделений. Несколько увольняемых уютно расположились в ленинской комнате у телевизора; на мой вопрос, почему не спят дружно ответили: «начальник разрешил». Правда, вскоре из дому пришел начальник и посмеявшись вместе с ними, сказал, что если завтра кто из них проспит подъем, то он их сам заставит «плавать», то есть мыть полы. Попив со мной и Сухановым чаю, начальник вновь ушел домой. Часа в три пошел спать и я.
Придя на заставу часов в девять, я застал начальника за составлением плана охраны. Сабитов предложил мне самому составить план, естественно, под его руководством. Взяв сопутствующие документы, я без особого труда выполнил данную задачу. Начальник похвалил меня, после чего сделал несущественные перестановки, подробно пояснив их необходимость текущими заставскими делами. Обед еще не накрыли и я пошел по территории заставы. За территорией я увидел стоящую заставскую «ГАЗ-66» и солдата. Что ползал вокруг нее и при этом приговаривал6 «машина, заведись». Солдат был призыва ноябрь-83. Другой солдат его призыва под руководством всех увольняемых сержантов чистил заставской туалет, таская на веревке старый бачок-«пятидесятку», нагруженный дерьмом в яму, что находилась метрах в тридцати от туалета. Другие же солдаты занимались обычными хозработами; кто-то готовил дрова на кухню, кто-то убирал территорию. На этих работах задействованы солдаты были независимо от призыва.
Вскоре подошло время обеда. После которого я вместе с двумя солдатами призыва ноябрь-82 выехал на участок. Прибыв на правый фланг, на стык с соседней заставой, я поставил приказ младшим наряда на несение службы и мы пошли; от линейного блока до линейного блока. Вожатый с собакой и мастер по электроприборам, в простонародье «мэповец» шел по дороге, где идти было значительно легче, а я шел по «системе», осматривая линейную часть и делая сработки на каждом линейном блоке. Солдаты глядя на меня улыбались и ждали, когда же я начну сдавать, но спасибо родному училищу! Марш-броски, переходу, полевые занятия сделали свое дело, я почти бежал по системе! Участков через пятнадцать сдавать стали «зованые». Первым признаком был их вопрос, идем мы до стыка, или до двадцать пятого участка, где есть ворота? Я их «обрадовал», что до стыка, после чего еще увеличил темп, идя на пределе своих возможностей. К воротам на двадцать пятом мои воины были уже выжаты практически полностью, а дальше система шла через перевал. Как только стали мы подниматься вверх, солдаты стали просить, чтобы я вызвал машину, так как иначе «придется идти до тракта». Я же решил, что это был бы идеальный вариант, о чем и сказал солдатам. Больше они ни о чем не просили, а стали заурядно отставать. Вожатый сказал, что они бы и могли идти, но вот собака идти больше не может. Аргумент был веский (поди проверь!) и я немного сбросил темп, а при спуске с перевала я увидел огни «уазика»; начальник выслал машину сам.
Мы устроились в теплой машине и через полчаса прибыли на заставу. Только я зашел в коридор заставы. Как меня встретили смеющиеся Сабитов с Сухановым, что спросили:
-Ну как?!
- Как, как, вон заберите два тела с машины! – ответил я, а на заставу еле-еле ввалились, с трудом переставляя ноги мои, младшие наряда. По выражению лиц офицеров я понял, что этот экзамен я сдал. Но сегодня мне предстоял еще один, так как мне предстоял выпуск ночных нарядов, я на ночь оставался «ответственным». И это было еще не все! В одиннадцать часов мне предстояло идти на службу старшим поста наблюдения на высоту 4501, гору Кыз-Тюбе. Что в простонародье называлась «Сиська». Я чувствовал. Что усталость у меня накапливается, но еще до критического уровня было далеко. За ужином начальник сказал мне, что после часу ночи можно не раздеваясь подремать в спальном помещении заставы, если позволит обстановка.
И вот я остался на заставе один из офицеров. Поставив приказ очередному наряду, я ходил по заставским помещениям, слушая ставшими привычными, причитания сержанта Зайцева; он чистил все оружие своего отделения. Когда дежурный собрался очередной раз организовать помывку коридора, то я сказал, что не нужно, так как чистый не обязательно мокрый. Дежурный по заставе, исполняющий обязанности старшины заставы младший сержант Макаревич Олег, невысокий и очень спортивный парень, к тому же обладающий светлой головой, усмехнувшись, сказал, что сам давно так думает, и никого поднимать не стал. Еще у меня было желание отправить спать сержанта Зайцева, но отменить команду начальника заставы я не мог, хотя прекрасно понимал, что вряд ли и завтра сержант сможет заставить своих подчиненных выполнять его команды. Пробродив часов до двух, дождавшись, что Зайцев доложит об исполнении приказания начальника, я лег спать на кровать дежурного. В четыре часа дежурный разбудил меня и я поставил приказ часовому заставы, потом в шесть утра сменил дежурную службу и больше спать не ложился. В восемь часов пришел начальник заставы, сообщил мне, что сегодня от нас к новому месту службы убывает старший лейтенант Суханов. Я попрощался с Геной и стал готовиться на пост наблюдения. Заранее пообедав, проверил состав наряда и выехал на участок. Подъем на «Сиську» обычно занимал сорок минут. Со мной в наряде было три солдата; один увольняемого призыва, а двое призыва май-84, «молодые» Юра Банаков и двадцати двух летний Саша Терехов, в будущем Александр Матвеевич, или просто Матвеич, но это было намного позже. Подъем осуществили достаточно организовано. Сказывалась усталость и я не рвал как обычно, а поднялся наравне с солдатами. Отслужив на посту наблюдения до наступления сумерек, мы спустились к подъехавшей автомашине и убыли на заставу. В этот день я не сидел на заставе до глубокой ночи, а после общего отбоя ушел домой – спать.
Дальнейшая моя жизнь на заставе уже не имела таких нагрузок. Начальник стал нагружать меня работой с документами, которую я что тогда, что сейчас терпеть не могу, но делать-то ее надо, хотя необходимость этой работы у меня во все времена вызывала большие сомнения. Я порывался постоянно покинуть канцелярию заставы, чтобы проверять бесконечные хозработы, чистоту оружия, внутренний порядок в помещениях, автомашины, котельную, дизельную… а начальник опять загонял меня в канцелярию и вручал для заполнения бесконечные журналы, заставлял составлять какие-то планы. Отдушиной у меня стали проверки нарядов и даже выезды в «тревожную группу» по сработкам системы.
Нужно сказать, что особой необходимости в моем руководстве не было, так как застава работала как отлаженный механизм. Сержанты все были увольняемого призыва, кроме Дмитрия Зеленцова, призыва май-83 и уже упомянутого мной Зайцева; соответственно задачи, что ставились личному составу на сутки, в основном выполнялись. Еще один младший сержант призыва май-83 был Олег Макаревич. Он раньше служил рядовым, оператором РЛС, но начальник заставы заметил, что парень способен на большее, и поставил его на должность прапорщика – старшины заставы. Олег быстро освоил всю тыловую отчетность заставы, сумел завоевать авторитет даже у старшего призыва и хорошо справлялся с должностью. Сейчас. Анализируя всю свою службу, могу выделить Макаревича как одного из самых способных солдат и сержантов «срочной» службы, что встретились на моем офицерском пути.
В тоже время я часто думал, что будет с заставой, если попробовать ликвидировать такое разделение по призывам? Я был убежден, что будет лучше, но по своей наивности полагал, что ноябрь-82 уже не переделать, поэтому их лучше не трогать, а работать больше с другими призывами, делая упор на изменение их отношения к пресловутой «дедовщине». По этому пути, кстати, идут многие молодые офицеры, но путь этот тупиковый, так как увольняемый призыв не уволится никогда. На смену уволенным придет другой призыв, тоже увольняемый. И так будет продолжаться до тех пор, пока офицер не поймет, что работать надо со всеми, требуя свое от всех призывов, а от увольняемых – в первую очередь. Это на первых порах очень трудно, но другого пути увы, нет. К тому же нужно признаться, что офицерам самим приходилось заниматься пресловутой «неуставщиной». Не знаю как раньше, в те годы у нас в отряде это было сплошь и рядом, вплоть до рукоприкладства.
Почему в казармах управляют «деды»? Да все просто, их боятся. Боятся в первую очередь крепкого кулака, сплоченности старшего призыва. Часто ссылаются, что у старшего призыва больше опыта, но это верно только частично. Возьмем, например, способного, хорошо развитого парня младшего призыва и скажем так, средненького по способностям увольняемого. Частенько бывало, что по своим профессиональным знаниям и умениям «молодой» превосходит «деда», но тем не менее, «дед» пользуется отнюдь незаслуженными привилегиями. Теперь остановлюсь на «неуставных» отношениях со стороны офицеров. Какие реальные рычаги воздействия имеет офицер на солдата? Да небольшие. Выговор солдату в принципе не страшен; очередное звание не задержат, в отпуск в декабре не отправят, «тринадцатой» зарплаты не лишат. Сержанту же потерять звание конечно, менее приятно, но лучше уж частенько пойти на конфликт с офицером, чем с друзьями-подчиненными, что часто являются и земляками, а то порой и друзьями с «гражданки». Остается гауптвахта, но здесь часто возникали вообще дикие парадоксы. Дело в том, что одним из основных показателей оперативно-служебной деятельности заставы было наличие грубых нарушений дисциплины, к которым относились почти все нарушения, кроме «нарушения распорядка дня» и «нарушения формы одежды». Если начальник заставы, а право наложить трое суток ареста из руководства заставы имел только он, пытался отправить солдата на гауптвахту,то по прибытии в отряд потенциальный арестант попадал в заботливые руки офицеров политотдела, перед которыми вел себя как паинька, а те в свою очередь выясняли, как ведут себя офицеры заставы. А потом бедный начальник был сам не рад своему решению наложить арест на солдата, так как на него от старшего начальника летел поток нотаций; вы солдата застегнуть не можете? Не можете в строй поставить? Сразу человека на гауптвахту отправить норовите? Чем вы там вообще занимаетесь? Это однако, не мешало например, начальнику отряда увидев солдата, что просто под плохое настроение попал ему с расстегнутым крючком ХБ сразу влепить ему десять суток ареста. Это политотдел вполне устраивало.
К тому же в подразделениях процветало укрывательство пресловутых «грубых» нарушений дисциплины. Скрывались пьянки личного состава, мордобой, продажа имущества местному населению, так как если не доложишь, то велик шанс, что все останется как есть. А если же доложишь, то солдат отсидев на гауптвахте арест, что ему наложит начальник отряда, так как в этом случае трое суток ареста от начальника считается малым наказанием, вернется на заставу, или будет переведен в другое подразделение. Офицер же гарантировано получит взыскание за «упущения в работе с личным составом. Приведшие к грубым нарушениям дисциплины у личного состава» и забудет про очередное звание, потеряет «тринадцатую» зарплату (правильное название денежное вознаграждение за поддержание высокой боевой готовности), не увидит нормальное лето, так как отпуск будет посреди зимы и долго-долго будет «отмываться» от своего доклада о пресловутом «грубяке».
Правда, недонесение о «грубяке» имело и определенный риск, так как многочисленные группы из управления отряда, а то и округа, что работали на заставах, частенько сами выявляли не доложенные «грубяки», и тогда офицер получал и за «грубяк», и за «недоносительство».
Единственно, когда командиры подразделений чувствовали себя «королями», то когда начиналось увольнение в запас. Тогда многие солдаты становились кроткими, исполнительными, но это не касалось тех, у кого уже был такой «букет» нарушений, что им кроме последней партии и не «светило». Такие солдаты вообще выходили за все приличные границы.
Следует еще заметить, что в те годы увольнение в запас с пограничных войск было до глупости тяжелым. Весенний призыв в войска осуществлялся в основном в апреле месяце, а увольнение в запас в июне-начале июля. А с осенним призывом вообще был кошмар; призывали в октябре, а до Нового Года увольнялась только «показная» партия, может еще успевала первая, а потом только числа с пятого января и до конца февраля. Последняя же партия, самых отпетых «отличников» (тех, кто здорово отличился в соблюдении воинской дисциплины) могла уехать в начале марта. Их называли «подарок маме».
Вот в таком положении мы тогда проходили службу.
На нашей заставе положение усугублялось еще и запредельным количеством увольняемого призыва. Если бы увольняемых было поменьше, то не резало бы так глаз огромное количество «контролирующих» различные работы по отношению к числу непосредственно работающих. Видел ли это начальник заставы? Не сомневаюсь, что да. Но он сам вырос до своей должности в подобной атмосфере, приобрел большой авторитет у личного состава и относился к данной ситуации как неприятному, но временному явлению. Сабитов резонно считал, что ему хватит опыта и умения удержать заставу в «рамках» до увольнения в запас такого большого призыва. Да и не последнюю роль играло то, что прослужив с этими солдатами всю их службу на одной заставе, начальник во многом «сроднился» с ними; он многое знал о них, а они про него. К тому же за четыре года у Сабитова сложились хорошие отношения с офицерами управления отряда и он многие вопросы решал по-свойски, минуя командование отряда. Я несколько раз задавал вопросы начальнику про особое положение увольняемых, но Сабитов посоветовал мне особо к ним не лезть, так как с ними он управится сам. Учитывая малое количество других призывов совет этот мне мало что давал.
Дней через пять после моего прибытия на заставу как-то часов в одиннадцать дня начальник зашел в канцелярию изрядно выпивши и сказал мне:
- Составляй план охраны. Проводи боевой расчет, руководи заставой. Я в кишлаке на оперативной работе, - после чего сел в «уазик» и был таков. Нужно сказать, что не без труда, но с задачей я справился. Начальника я за подобный поступок не осуждаю, сам так иногда поступал в будущем. Очень уж однообразна была наша жизнь на заставе, а пресловутый досуг для офицеров не предусматривался вовсе. Назавтра, придя на заставу, начальник стал руководить как ни в чем не бывало. Сам был весел и свеж, было видно, что человек отдохнул.
Сам я тоже аскетом не был. Временами мы выпивали, когда вдвоем, а когда и с прибывшими на заставу офицерами управления. Правда, наши посиделки происходили в основном вечером, после ужина и к личному составу на массовые мероприятия мы не выходили. Ну, а приказы «под шафе» ставили, в «тревожки» ездили. Да и представьте жизнь, когда кроме пяти-шести часов сна, часто здесь же, на заставе, все время проводишь среди личного состава. Телевизор с одной программой в ленинской комнате, да и тот периодически ломался. Это еще хорошо, а то совсем недавно и телевидения вообще не было! Правда, я его вообще не смотрел тогда, было некогда. Новости свежие вообще не знал, так как газеты привозили нам весьма «древние» и что-то почерпнуть из них было сложно. Периодически привозили с отряда фильмы, которые смотрели в ленинской комнате, где находился киноэкран; их называли «фильмы по тряпке». Были они как правило старые, всеми просмотренные еще в детстве. Тяжело было совсем недавно курсантом в училище, а офицером оказалось тоже непросто. Жили офицеры-холостяки от отпуска до отпуска. Женатые часто жили также, так как у многих жены жили, как у нас говорили «внизу», у родителей. Многим здесь был не климат, кто-то уезжали рожать детей, потом ждали до года пока ребенок окрепнет немного, потом поднимались на Мургаб, но пожив немного обнаруживали, что ребенку здесь не климат и уезжали снова. В отпуска офицеры спускались с солидной денежной суммой, так как на «двойной» оклад каждые пол-года добавлялась «неприрывка», а тратить их здесь было некуда. В отпусках большинство эти деньги как попало тратили, так как по уму их истратить также было некуда. Отпуск был сорок пять суток, как и на любой заставе, будь эта застава хоть в Сочи, хоть на Мургабе. Тем не менее ни один офицер не сомневался в необходимости своей службы. Некоторые не выдерживали нагрузок, пытались перевестись или уволиться, но при этом не было ни одной мысли о том, что наша служба не нужна. Те, кто переводился, или реже увольнялся, говорили в основном честно, что просто не могут служить в таких условиях, кишка тонка. Говорили, как бы извиняясь перед теми, кто в таких условиях служить мог, а таких было большинство.
Двадцать седьмого сентября вышел Приказ Министра обороны СССР о призыве на военную службу и об увольнении в запас военнослужащих, выслуживших установленные сроки. И хотя до увольнения большинству призыва ноябрь-82 было далеко, настроение у солдат какое-то время было приподнятое. Событие солдаты отпраздновали в столовой праздничным столом, а увольняемые были бы не против отпраздновать по горячее, но Сабитов контролировал их эти дни железно. В начале октября произошло еще одно заметное событие в нашей не очень разнообразной жизни. Мы с начальником заставы были вызваны на пограничную комендатуру на партийное собрание, так как оба были члены КПСС. Там я встретился с «однокашником» Юрой Гончаровым, что служил на «местной» заставе замполитом, познакомился с другими офицерами комендатуры. С комендантом, майором Григоренко Сергеем Михайловичем я уже был знаком, а с его замами, майором Сухининым и старшим лейтенантом Шутовым увиделся впервые. Пока мы были на партсобрании, на заставе остался офицер штаба капитан Манаков. По приезду нас на заставу Манаков высказал кучу комплиментов начальнику:
-Приятно приезжать на такую заставу! Сидел я в канцелярии и читал журнал, а старшина заставы мне докладывал о том, что застава построена туда, куда нужно по распорядку дня! В установленное время мне доложили, что обед накрыт, здорово! – хвалил начальника капитан. Хвалить заставу – все равно, что хвалить начальника. После данных дифирамбов мы совместно поужинали и Манаков еще с одним офицером, что ехал с другой заставы, убыли в отряд, увозя с собой по ляжке мяса архара, которыми наградил их Сабитов.
Жизнь моя на заставе становилась привычной, привычной становилась и пресловутая «дедовщина» и трудно сказать, как бы сложилась моя офицерская судьба в дальнейшем, как бы я сформировался как офицер, если бы все продолжилось в том же плане, но ближайшие события взорвали мой с трудом устоявшийся мирок. Началось с того, что оказывается у меня в почке сидел камень, в один не очень прекрасный момент этот камень вдруг «пошел». Что такое почечная колика непосвященным не понять, а кто знает тому и объяснять не надо. Я выл, катался по кровати, но боль не отпускала. Промучился я сутки, но потом начальник вызвал меня и сказал, чтобы я ехал в отряд, в санчасть. Машина на выезд уже стояла и я кое-как собравшись убыл. По прибытию, не захотя к оперативному, я кое-как добрел до санчасти, где мне сразу же поставили какой-то укол. Спустя пять минут боль отпустила и я, замученный суточной болью, провалился в сон. Проспав до утра и позавтракав, решил позвонить на заставу и узнать, как там дела. Однако меня опередил дневальный по санчасти, который сообщил, что мне с «Чечектов» уже звонит начальник заставы. Дальнейшее меня огорошило;
- Ты как? – спросил Сабитов,
-Нормально, отпустило! – бодро ответил я
-Давай срочно выезжай на заставу, принимай ее. Меня перевели в Зайсан.
-А кто будет начальником? – растеряно спросил я,
-Меня это не… - сказал Сабитов, но потом добавил:
- Из Зайсана приедет начальник, по прямой замене.
Сказать, что я был ошарашен, значит ничего не сказать. Я моментально собрался и прибежал к оперативному. Тот сказал, что если хочу быстрее на заставу, то нужно идти на Памирский тракт и ловить машину, что я и сделал. Минут через сорок я был на заставе.
Начальника на заставе не было, он уехал в Ранг-Куль, прощаться с соседом и местными жителями. Я пошел в канцелярию и стал планировать следующие сутки. Потом провел совещание, боевой расчет и стал руководить заставой. Руководил как умел. Вечером Сабитов приехал, как и ожидалось слегка пьян, сказал, что прием-передачу заставы сделаем завтра и ушел домой, спать. Ночью меня разбудил дежурный и сообщил, что прибыл на заставу старший лейтенант Ващенко. Владимир Васильевич Ващенко служил до меня «замбоем» на нашей заставе, был назначен начальником заставы «Памирская» и убыл в отпуск. Теперь ему предстояло забрать свои вещи и перевезти их на свою заставу. Я немного был с ним знаком и очень обрадовался его приезду. Мы стали беседовать, я пытался получить информацию о заставе от нового человека и сравнить ее с той, что получил ранее. Так мы проговорили до утра.
Утром появился старший лейтенант Сабитов и мы пошли «считать тыл». Отряд не удосужился выслать какой-либо комиссии на прием-передачу, да и не бралось в расчет неопытность заместителя, а также то, что сутками ранее я был в санчасти. Основы тылового обеспечения заставы я знал, но не более того. К тому же каких-либо остатков по службам у меня не было, весь прием я осуществлял по заставскому учету, не сверяя его со службами отряда, веря Сабитову на слово. В основном кстати, все было неплохо, но отдельные нюансы потом возникли. К тому же завтра начальник собирался уже ехать в отряд на расчет, хотя вообще-то по правилам на прием-передачу заставы положено пять суток, но повторюсь, руководству отряда дела до нас не было. Кое-как приняв имущество, я подписал написанные Олегом Макаревичем ведомости, положив их в сейф, и пошел руководить заставой, а начальник занялся своими делами, стал паковать вещи. Нужно добавить, что перевода он не ждал и известие о том, что он начальник заставы Зайсанского отряда было для него самого как гром среди ясного неба. Почему получился такой скоропалительный перевод не знаю, как для него, а для меня так и осталось тайной.
Назавтра начальник убыл на расчет в отряд, а для меня осталась еще одна загадка; как может начальник заставы за один день сдать заставу? Но до вечера он управился! А я на боевом расчете конкретно «дал слабину». В этот день было день рождения у солдата увольняемого призыва, добродушного, высокого и сильного парня рядового Бирюкова. Я вызвал его из строя на боевом расчете, поздравил с днем рождения. А когда жал ему руку, то почувствовал конкретный алкогольный запах, солдат был выпивши. Я стал сразу чинить «разборки», а после боевого расчета вызвал его в канцелярию и потребовал отчета. Там же я сказал, чтобы он пошел подумал и привел бы всю компанию, с которой отмечал праздник. Немного погодя в канцелярию пришли еще пять «дедов», которые проявляли некоторое беспокойство, просили, чтобы я не говорил начальнику, но запредельного страха я у них не заметил. Я потребовал, чтобы они отдали мне остатки спиртного, но они заявили, что у них больше нет. Я ничего лучше не придумал, как объявил им выходные и сказал, что если подобное повторится еще раз, то я доложу в отряд. Как выяснилось позже, у них было еще спиртное, которое они после отбоя выпили, но не светились и легли спать. Благо дурак замбой им дал возможность спокойно до завтра проспаться.
Вечером прибыл Сабитов, причем с ним приехал «ЗИЛ», который предназначался для отправки его вещей в Ош. Мы с ним накоротке поговорили ни о чем и он ушел домой. Назавтра с утра личный состав погрузил его вещи, мы все сфотографировались на прощание и по заставской традиции солдаты вытолкали машину руками за ворота. Так я впервые в своей короткой офицерской биографии остался исполняющим обязанности начальника заставы; шел мой двадцать третий день службы в должности заместителя начальника пограничной заставы «Чечекты».