Памир-Мургаб-2 глава 3

Врио, но начальник!

Накануне отъезда Сабитова с заставы произошли два события; вечером заехал на заставу начальник отряда полковник Корнилов и спросил у меня, справлюсь ли я один на заставе, или прислать кого? По нормальному, конечно нужно бы было прислать, но разве кто-то в такой ситуации сознается? Вот и я сказал, что справлюсь сам. Однако утром на заставу, практически в момент отъезда Сабитова, прибыл заместитель коменданта пограничной комендатуры по политической части старший лейтенант Шутов. На личности этого офицера хочу остановиться подробнее.
Старший лейтенант Шутов Александр Иванович как выяснилось в будущем, был отличным человеком, но осознал я это значительно позже. Тогда же, в октябре восемьдесят четвертого он мне в основном не понравился, так как выглядел этаким настороженно-нахохлившимся, в доверху застегнутой камуфлированной куртке, с подозрительно-недоверчивым взглядом. Разговаривал «старлей» нарочито грубовато, даже высокомерно. В канцелярии Шутов задал мне несколько вопросов, касающихся жизни заставы, на которые я ответил в общем-то уверенно и достаточно по-свойски. В конце разговора он сказал мне:
- Хорошо, только ты, друг, не забывай, я не заместитель начальника заставы! – этим давая понять, чтобы я держал дистанцию, хотя я и не собирался общаться с ним на «ты».
Только значительно позже я понял причину такого поведения замполита комендатуры. На должность он прибыл меньше месяца назад, после училища служил четыре года в Панфиловском отряде замполитом заставы, причем не простой, а именной: имени «Ленинского комсомола». Служил судя по всему успешно, поэтому и был назначен на вышестоящую должность, перепрыгнув ступень инструктора партийно-политической работы комендатуры. Его положение осложнялось еще и тем, что в подчинении оказались начальники застав, почти все старше его, уже капитаны, которые мало признавали старшего лейтенанта как своего начальника. Сам же он месяц назад еще на равных общался с замами с застав, а сейчас боялся оказаться в том же положении, будучи в новой должности. К нам на «Чечекты» кстати, у него и была первая служебная командировка, вот и надувался он, нагонял на себя суровость и бывалость, чтобы не дай Бог, лейтенант не надумал с ним на равных общаться. Повторюсь, что в будущем все наносное уйдет, а хороший человек и грамотный офицер проявится в полной мере. Но до этого было еще далеко, а пока…
Деятельность на заставе осложнилась неожиданной (пока еще неожиданной!) проблемой; сломался единственный дизель и застава осталась без электричества, а это значит, что жизнь если и не встала, то во всяком случае значительно испортилась. От электричества питались сигнализационный комплекс, все зарядные устройства для аккумуляторов (рации, фонари, коммутатор), колонки склада горюче-смазочных материалов, электропечи на кухне, насосы в котельной. С отряда ОРТМ привезла новый дизель, но большой, в здание дизельной он не входил и его поставили прямо на грунт, благо он был на станине. Во время процедуры установки весь не занятый на службе личный состав толпился вокруг дизеля, где отирался и я, не зная с чего начать свое руководство, так как все мысли были заняты проблемой, когда же снова будет свет? Шутов похоже сам не знал, чем заняться, бесцельно ходил по заставе, цеплялся к солдатам в основном по поводу формы одежды и с разных углов раздавался его крик. Так продолжалось где-то до обеда, пока в конце концов дизель не смилостивился перед нами и электричество не направило жизнь в привычное русло. После этого я не без труда, но сумел отправить личный состав в русло распорядка дня. Правда, деятельность заставы отличалась от той, что была совсем недавно, увольняемый призыв делать ничего не хотел, а выражаясь солдатским языком, воины «тупили». Это проявлялось во всем, кроме службы в пограничных нарядах, хотя и на службу увольняемого поднять, если у него было время сна, оказывалось сложновато. Единственно, что получалось в этот период хорошо, так это политзанятия и воспитательная работа, которую проводил Шутов, чувствовался и опыт, и выучка. Я же планировал службу, проводил боевой расчет, да постоянно воевал с увольняемым призывом, хотя если честно, то не очень отходил от принципов, что сложились при Сабитове и хозяйственные работы оставил на откуп старшине и сержантам, глядя сквозь пальцы на то, что увольняемые мытьем полов обременены не были. Понимал ли я что это ненормально? Да, понимал, но как переломить ситуацию не знал, а также не знал, как же поведет себя новый начальник заставы, который когда-нибудь, да и приедет с Зайсана? Кстати, интересен был один факт; как известно на заставе у каждого есть личный номер. У меня, заместителя начальника заставы этот номер был «2», но я не долго думая стал себя в книге пограничной службы записывать номером «1»! Этот факт стал в будущем предметом насмешек со стороны офицеров отряда. Правда, в итоге, через пару лет я на этой заставе этим номером все-таки стал.
Вскоре произошло еще одно интересное событие; на заставу к нам для прохождения службы в должности старшины заставы прибыл прапорщик Виктор Новичков. Он только что закончил школу прапорщиков, а до этого служил срочную службу на заставе «Маркансу». Вводить его в должность поручили Шутову, не особо беспокоясь, что тот в тыловом обеспечении заставы не особо и разбирался. Старший лейтенант что сам знал поведал, в основном процитировав частично 25-й приказ, «Наставление по ведению войскового хозяйства на пограничной заставе» и дня через три отбыл на комендатуру, а мы «руководители», остались вдвоем. Что ж, руководили как умели, хотя умели плохо. Наше руководство заключалось в том, что мы трепали нервы себе и увольняемым, причем себе наверное больше. Еще наше положение осложнялось тем, что абсолютно не было поддержки от командования отряда. Если и приезжали какие офицеры с управления отряда, то все заканчивалось криком и объявлением нас со старшиной бестолковыми. Это может и плохо, но я не уверен, что если бы было по другому, то пошло бы мне на пользу. Пусть тяжело, но я чувствовал, что ума разуму набираюсь. А как могло быть иначе? Где-то восемнадцать – двадцать часов в сутки я занимался профессиональной деятельностью, на четыре-шесть часов проваливаясь в сон.
Результатом первого опыта было то, что я разглядел «анатомию» увольняемого призыва. Призыв, как я уже писал, был очень большой и монолитным быть не мог по определению. Я условно разделил его на три группы:
1. «Элита», человек семь-восемь, в которую входили самые авторитетные «зованые». Эти солдаты и сержанты кроме службы не выполняли никакой задачи, в отношении других солдат и сержантов каких-либо противоправных действий не допускали, а просто жили на заставе. К ним действительно подходило определение «квартирант». На приемах пищи либо не присутствовали, либо не ели, а после собирались в столовой и кушали после, собравшись вместе. Повара же к этому настоящему приему пищи готовили им пищу.
2. «Обычные деды», человек около десяти. Эта категория была самой беспокойной, так как постоянно подчеркивала свое «место под солнцем», но в тоже время не имела авторитета такого, как у «элиты». Доказывая это превосходство и право на свое особое положение, они постоянно вступали в пререкания со мной и старшиной, придирались без какого-либо права и повода к солдатам младших призывов, а питались со всеми вместе, забирая себе лучшие куски из того, что было на столе.
3. «Недоросли», человека три-четыре. Эти увольняемые авторитета не имели, котировались на уровне следующего по старшинству призыва. Они не указывали никому, кроме самого младшего призыва, да собственно и не очень сами хотели кем-либо повелевать в силу личностных качеств. Данные солдаты просто выполняли свою работу, привилегий не имели.
После таких умозаключений я первым делом начал наращивать давление на вторую категорию, так как от них исходила вся нервозность на заставе. Я прекрасно понимал к тому времени, что если бы удалось в полном объеме подчинить себе «элиту», то все проблемы были бы сняты, но каких-либо особых рычагов воздействия на них не видел. От управления отряда помощи ждать было бесполезно, а коллектив заставы нынешнее положение дел воспринимал как нормальное, так что союзников у меня не было. Умения создать предпосылки для создания единого коллектива – тоже. Правда, все имеет начало и все имеет конец. Вечером первого ноября мне доложили, что едет «машина с Оша». Это не могло быть начальство и я сказал дежурному, чтобы встречал. Вскоре на заставу вошел капитан, которому я и представился, а тот в ответ представился мне. После этого представления у меня запела душа, так как услышал я от капитана следующее:
- Начальник заставы капитан Коваленко, Станислав Евгеньевич.
Правда, радость была не очень долгой, так как вечером того же дня, в канцелярии беседуя со мной, Станислав Евгеньевич сказал, что в этом году в отпуске он еще не был. Если учесть, что начался ноябрь, то мне стало ясно, скоро опять буду без начальника, а отпуска у нас были с учетом дороги почти два месяца. Это конечно омрачало мою радость, но все-таки уже наступила определенность; я точно знал, у кого являюсь заместителем. Так начался уже четвертый этап моей очень и очень недолгой офицерской службы.

Наконец-то заместитель!

Капитан Коваленко Станислав Евгеньевич оказался человеком очень общительным, веселым. Служить на заставу он приехал с женой Еленой и грудной дочерью Ксюшей. Посмотрев квартиры, остановился на той же, где жил Сабитов и с места в карьер приступил к работе. Чувствовался солидный опыт работы с людьми и главное природный дар находить с подчиненными общий язык. Начальником заставы в Зайсанском отряде Станислав был не долго, но успел за пять лет послужить заместителем, потом еще и замполитом на двух заставах; судя по его рассказам, биография у него была достаточно бурная, пережить пришлось всякое. Просто если охарактеризовать его, то начальник мне очень понравился. К тому же я поделился с ним соображениями о традициях в коллективе и к моей радости Стас ( а в личном общении мы перешли в общении на имена, без свидетелей естественно) сразу заявил, что каких-либо привилегий увольняемым давать не собирается и все хозяйственные работы будут выполняться всеми. Еще он просветил меня, что если мы сейчас дадим слабину, то потом трудно будет управлять заставой; личный состав точно должен знать, что даже самые авторитетные солдаты не могут наводить ревизию командам офицеров и прапорщиков. Нужно сказать, что эту школу я пронес через всю свою службу.
Как только Коваленко принял должность, то сразу стало заметно в управлении его твердую руку. Старший призыв конечно, возмущался, часто сравнивая нынешнего начальника с бывшим и поэтому частенько были слышны их жалобы на судьбу. Что «вот при старом начальнике было так, а вот при новом…», но Стас умело пресекал подобные митинги; когда шуткой, когда окриком, а когда и наказанием. Что греха таить, наиболее наглые выходки личного состава наказывались и рукоприкладством. Однако что интересно заметить: круговая порука на заставе объединяла и солдат, и офицеров. Солдаты прекрасно знали, что за факты рукоприкладства офицера командование размажет и сотрет в порошок, но как правило до отряда данные факты не доходили. Отношения были какие-то полудворовые; солдаты, когда зашкаливали своей наглостью и нарушали какой-то определенный предел допустимого во взаимоотношениях, получив запрещенное, считали, что это «за дело» и претензий не имели. С другой стороны и мы не пытались все их выходки вытаскивать на суд командования отряда, а соответственно их послужной список оставался чистым, что не мешало им по человечески уволиться в запас, когда подойдет срок. Данное положение дел нормальным считать нельзя, но не мы, младшие офицеры, сложили такой порочный порядок. К глубокому сожалению этот порок касался всех Вооруженных Сил и как бы сейчас не доказывал мне кто-либо, что данные случаи не характерны для того времени – не поверю, так как этим вопросом интересовался с момента начала службы и накопил обширную информацию, чтобы сделать соответственный вывод.
Мне в этот момент стало и легче и труднее одновременно. Легче, так как начальник руководил всеми вопросами, а я в основном решения не принимал, а только притворял их в жизнь, а труднее, так как новые требования, что предъявлялись к личному составу, от меня воспринимались хуже, так как совсем недавно от меня исходили другие требования, часто противоположные. Однако несмотря на очень сильное давление со стороны личного состава, я продолжал держать «генеральную линию», что определил начальник заставы. Конечно, становилось труднее и труднее, так как солдаты увольняемого призыва уставали от неизвестности больше и больше. Шел ноябрь, а с заставы был уволен в «показную» всего один человек; сержант Эмильбек Кодонов, киргиз с г. Ош. Это был реально требовательный и добросовестный сержант, мог предъявить законные требования к любому солдату с заставы. Даже своего призыва. Его многие недолюбливали, но побаивались и слушались беспрекословно. Не последнюю роль сыграло и то, что Айбек Сабитов по национальности тоже числился киргизом, хотя реально был наполовину уйгур, но так как уйгуров в пограничные войска не призывали, то об этом в его личном деле не было ни слова. Кодонов, а также его земляк Талай Шайбеков числились «любимчиками» начальника и остальные солдаты и сержанты были с ними на дистанции.
Когда же будут увольняться остальные неизвестно. Трудно было понять, почему тогда было такое увольнение с погранвойск? Мечта у любого была уволиться до Нового Года, но мечта эта была несбыточной. Тем не менее, солдаты получали письма из дома, из которых узнавали, что их одноклассники «шурупы» (военнослужащие других родов войск) уже прибыли домой, а у многих родители недоуменно спрашивали, что же ты, сынок, натворил такое, что тебя не увольняют в запас? Наверное ты служил плохо, нас позорил? Это давило на солдатскую психику, добавляло нервозности в коллективе, нередки были срывы у солдат старшего призыва. А что мы могли им противопоставить? Трескотню о долге, об «особом положении пограничных войск», о «важном предназначении»? Не воспринимали это люди! Им это все за время службы очень и очень надоело, даже обрыдло. Просто хотелось домой, увидеть людей в «гражданке», самим одеться в теплую и удобную одежду, пройтись по улице, где тебя никто не строит, не тычет в нос какой-то формой одежды, или плохо заправленной кроватью. Хотелось проснуться утром и не спешить подниматься, зная, что никакой замбой не прицепится, почему ты не встаешь? И осознавать в этих условиях, что тебе существовать на заставе еще больше двух месяцев было если и не невыносимо, то очень и очень тяжело. Некоторые даже в сердцах говорили, что если бы два года назад одели не зеленые, а красные или черные погоны, то были бы уже дома. Еще у личного состава бытовал миф, что если бы не уехал старый начальник, то он бы сумел договориться в отряде, тогда увольнение с заставы шло бы более активно. Так это было бы, или нет судить нельзя, так как проверить этот факт было невозможно. Может и смог бы Сабитов уволить до Нового Года на пару солдат больше, а может и нет. Не думаю, что это бы кардинально изменило ситуацию.
Вскоре «масла в огонь» подлил один случай. У водителя заставского «уазика» Сорокина был двоюродный брат, что проходил службу в отряде в хоз. взводе. Как и положено «обознику» у него к концу службы была и зафиксированная пьянка, и гауптвахта, но одновременно у него в активе были и более короткие отношения с некоторыми представителями командования отряда. То со склада ПФС продукты поможет донести, выбрав куски получше, то еще какую услугу окажет. И вот, еще до моего приезда, на заставе работал зам. начальника политотдела майор Левыкин. Узнав, что солдаты братья, хоть и с разными фамилиями, политработник сболтнул, что уволит их в запас вместе. Вскоре. После приезда Коваленко на заставу, группа с отряда под руководством Левыкина снова работала у нас и Левыкин подтвердил свои слова. Нужно ли сказать, что Сорокина окрылила такая перспектива! Смущало только наличие грубого нарушение дисциплины у брата с обоза, это могло привести к тому, что увольнение до Нового Года не светит. Продолжение же случилось паршивым; в середине декабря Коваленко собрался рассчитываться в отпуск, а Сорокину перед этим позвонил брат и сказал, что его отпускают домой. Стас быстро дал команду Сорокину рассчитываться, «уазик» поставить в бокс, так как сдавать было не кому и собираться с ним в отряд на расчет на «зацию». Это и было исполнено, после чего они уехали в отряд. Вечером того же дня Коваленко заехал на ошском «ЗИЛе» на заставу, забрал семью и отбыл в отпуск, а назавтра вечером неожиданно вернулся Сорокин, который рассказал, что его не рассчитали, а заявили, что ему нет замены и будет он еще служить. Весь призыв атаковал меня с просьбой позвонить командиру с просьбой уволить Сорокина в запас. Я позвонил, но начальник штаба, что остался за командира, отчитал меня, заявил, что я иду на поводу у личного состава и чтобы больше я его с этим вопросом не беспокоил. После я позвонил Левыкину, но в ответ услышал, что «мало ли что он обещал? Ситуация изменилась, так что пусть служит воин, а придет время – уволится»! Чувство было как у оплеванного, бессилие и несправедливость ситуации были очевидны. Через пару дней брат Сорокина на ошском «ЗИЛе» заехал на заставу, пожал руки брату и его сослуживцам и был таков. Как вам ситуация? Ну, да это я забежал вперед, а до этого произошел случай, который мне тоже сумел только добавить стресса. В начале декабря заставу посетил старший лейтенант Сабитов.

Приезд бывшего начальника.

Капитан Коваленко очень хотел в отпуск, но увы, его все не отпускали, хотя уже начался декабрь и казалось бы тянуть смысла не было. Стас судя по всему очень устал за это время и поэтому «залег в санчасть», хотя с небольшой простудой мог бы и перекантоваться на заставе. Я уже привычно руководил заставой совместно со старшиной и уж особых-то сложностей не имел, ждал возвращения начальника с санчасти. Однако как-то вечером ко мне в канцелярию зашел дежурный по заставе и доложил, что едет старший лейтенант Сабитов. Я очень удивился, но сказал, чтобы подготовили на него ужин и ночлег. Вскоре Сабитов позвонил мне с комендатуры и сказал, что через пару часов приедет. Не сказать, что я обрадовался его визиту; Коваленко переделывал заставу «под себя», ломал старые устои и только-только, стало что-то получаться, так что его визит был не очень-то полезен. Сразу «заболели» несколько старших нарядов увольняемого призыва, которым предстояла служба в ночь, люди бегали по заставе с горящими глазами и было видно, что они рады встрече с бывшим командиром. Когда доложили о том. что на заставу заехала машина, то я сделал вид, что чем-то занят и встречать не вышел, в общем-то послушав бестолковый совет старшины заставы прапорщика Новичкова. Так конечно делать не следовало, все-таки несмотря на изменения в жизни заставы Айбек мне ничего плохого не сделал, а учитывая годы, что он отдал «Чечектам», элементарное уважение проявить следовало. Зайдя на заставу, Сабитов поздоровался со мной и огорченно заметил, что мог бы я и встретить бывшего начальника. Чувствовал я себя неудобно; с одной стороны понимал его правоту, но с другой стороны уже достаточно намучился с воспитанным им личным составом и где-то элементарно злился на его приезд. В итоге мы поужинали и Айбек не стал больше сидеть со мной, а ушел в комнату связи, куда вскоре битком набился весь увольняемый призыв. Там они и говорили всю ночь, а я с паршивым чувством сидел в канцелярии. Правда, ответ на вопрос, зачем он приехал я получил; при расчете в отряде Сабитов не смог забрать деньги со сберкнижки в кишлаке и сейчас за ними и приехал. Может еще какие были дела, но мне об этом не ведомо. Утром Сабитов уехал в Мургаб, в обед заехал на заставу и уехал в Ош, а буквально через пятнадцать минут на заставу залетел злой и взъерошенный Станислав Евгеньевич Коваленко. Залетев в канцелярию, капитан сорвался на меня, что я только Сабитова встречаю, а он такой чести не удостоин? Я даже в ответ не стал говорить, что был не в курсе его приезда, а ответил, что и Сабитова не встречал.
Стас приказал построить заставу и лично назначил всех солдат на хозяйственные работы, так как был субботний парко-хозяйственный день. Причем упор при назначении на мытье полов Стас сделал на увольняемых, которые демонстративно развернувшись, ушли в баню, которая уже была истоплена. Немного погодя, Коваленко решил поднять заставу по команде «в ружье». После того, как застава построилась на плацу, начальник подвел итог, сказал, что поднялись плохо и объявил команду «отбой», чтобы повторить тренировку. Личный состав разделся в спальном помещении, улегся в кровати, а Стас снова отдал команду «в ружье». Личный состав команду проигнорировал, продолжая молча лежать в кроватях, а капитан отправил меня в спальное, чтобы я поднял людей. Я походил по спальному помещению, без каких-либо успехов покричал «заставу в ружье» и ни с чем вернулся. Стас сказал, чтобы я шел снова поднимать людей, на что я ответил, что не пойду, так как видно по настрою, что люди не выполнят команду. Начальник успокоился и сказал мне:
-Леш, запомни, если мы сейчас их не сломаем, то будет еще хуже!
-Согласен, но сколько бы не ходил по спальному - команду они не выполнят. Иди сам! – сказал я.
Стас понимал, что и на его команду будет реакция не лучше, и принял другое решение; он дал команду в канцелярию вызвать сержантов. Когда сержанты пришли, а большинство из них было увольняемого призыва, Коваленко сказал им, что церемониться не будет. Если сейчас застава не поднимется в «ружье», то он лично позвонит командиру и все сержанты отправятся в отряд пешком на гауптвахту, причем рядовыми. Это конечно, был чистой воды блеф, так как кроме группы с отряда, что учинила бы «разборки» прежде всего нам, вряд ли бы что мы получили от такого доклада, но сработало; застава поднялась по команде в «ружье». После поднялась еще раз, потом еще… После был парко-хозяйственный день, на котором увольняемый призыв орудовал забытыми половыми тряпками, отмывая заставу. Странно было наблюдать у людей какую-то обреченную покорность; вроде бы не оговариваются, все выполняют, но вместе с тем чувствовалось внутреннее неприятие людьми всего, что происходит на заставе. Было понятно, что надлом такой вечным не будет, а рано или поздно все-таки прорвется каким-нибудь безобразием.
К тому времени, кстати, три грубых нарушения на заставе мы уже получили, причем на ровном месте. Как я уже сообщал, у нас на заставе работала группа майора Левыкина. Я впервые столкнулся с работой группы отряда на заставе и был честно сказать, поражен. Вся оценка работы сводилась к бесконечным проверкам нескончаемой документации. Офицер управления доставал план и спрашивал, проводилось ли на заставе такое-то мероприятие, что было написано у него в списке. После ответа, что проводилось спрашивал, где это записано? Если в одном из бесчисленных журналов запись находилась, то ставился «плюс», а если нет, то «минус». В итоге по результатам этой бестолковщины писалась справка. Ни степень подготовки личного состава, ни другие вопросы не имели такого решающего значения, как эти дурацкие «записано- не записано». И вот во время проверки документации на узле связи лейтенант Канат Садыков, закончивший училище годом раньше меня, но служивший в разведотделе отряда, отыскал непонятную объяснительную на имя зам. коменданта по политчасти старшего лейтенанта Шутова, написанную младшим сержантом Кривенковым, призыва май-83, что будучи в наряде совместно с рядовыми Осининым, призыва май-83 и Мартищенко, призыва ноябрь-83, приобрели у местного две бутылки портвейна «точик сафет», которые после того, как прошли по системе дозором, выпили на шлагбауме при возвращении на заставу. Датирована объяснительная была двадцатым ноября, но выяснилось, что это случилось двадцатого октября.
Канат не стал отдавать эту объяснительную старшему группы, а отдал Коваленко, проявив таким образом солидарность с нами. Станислав Евгеньевич однако ответил, что его еще на заставе не было и скрывать он ничего не собирается, после чего отдал эту бумаженцию Левыкину. На солдат пошумели, объявили им выговоры и все, а мы получили это в справку, после чего в этот факт нас стали тыкать носом на всех совещаниях в отряде. Как мы называли, пришлось «дергать гвозди», так как если называлась на совещании называлась застава, то начальник должен был встать и представиться; начальник заставы капитан Коваленко. Хочу напомнить, что при Сабитове застава в отряде котировалась как хорошая, а вот через пару месяцев после его отъезда про нас никто уже не говорил и доброго слова.
Вот так мы и стали нарушителями и разгильдяями.
Вообще хочу заметить, что то время мне запомнилось каким-то почти враждебным отношением управления отряда к офицерам нашей заставы. Работы всех групп отряда создавали только нервозную и неприятную обстановку, нормальная жизнь заставы заканчивалась, приходилось только крутиться вокруг комиссии, таскать им постоянно какие-то журналы, отрывать личный состав от плановой работы для мероприятий, которые запланированы у групп. В отличии от отрядных офицеров группы и отдельные офицеры, что приезжали из оперативно-войскового отдела из г. Фрунзе, у меня лично оставили более приятное впечатление, так как были намного доброжелательнее. В частности до сих пор добром вспоминаю подполковника Кодинцева Николая Егоровича, что работал у нас на усиленную охрану границы 7-го ноября. С ним после я неоднократно сталкивался в дальнейшей службе и данное чувство только окрепло.

То ли ВРИО, то ли нет?

В середине декабря 1984-го года капитан Коваленко убыл в очередной отпуск, а я опять попал в странное положение; формально я так и остался заместителем начальника заставы, так как приказом начальника отряда исполняющим обязанности начальника заставы был назначен капитан с комендатуры, занимающий должность инструктора партийно-политической работы. Фамилию его называть не хочу, так как офицер был очень слабенький (оценка не тех лет, а нынешних), но человек был неплохой. Пусть так и будет просто Капитан. Приехав на заставу, Капитан ничего кроме книги службы не принимал, так как ко многим вещам просто не имел допуска. Он пробовал первое время планировать службу, проводить боевой расчет, но получалось у него, если честно, неважно. Как-то незаметно получилось, что вскоре он только выпускал ночные наряды в определенные дни, проводил политзанятия, иногда политико-воспитательную работу. Всю же работу начальника заставы стал выполнять я, в том числе планировал Капитана на службу в нарядах, на проверки. В определенные дни Капитан договаривался с комендантом пограничной комендатуры о выезде домой, на комендатуру на пару дней, тогда мы служили только с прапорщиком Новичковым. Виктор неплохо начал осваиваться на заставе, но беда была в том, что он не планировал старшинской карьеры, а рвался на должность инструктора по комсомольской работе в политотдел отряда, причем не беспочвенно, так как ему эту должность обещали. В итоге, кстати, он туда и попал, правда уже весной.
Перед Новым Годом произошло еще несколько событий, что навсегда отпечатались в моей памяти, но особенно следует выделить первые в моей жизни сборы начальников пограничных застав, что проводились в отряде. Заместители начальников застав на сборы попадали лишь в том случае, если начальник по какой-либо причине отсутствовал; Коваленко был в отпуске вот я и удостоился такой чести. Этому событию я был рад, так как это для меня было новым и интересным.
Сборы запомнились прежде всего отвратительной организацией. Нас с утра загнали в класс командирской подготовки и довели распорядок дня сборов, расписание занятий. Однако расписание не соблюдалось, проводить занятия отправляли тех офицеров отряда, что попадались на глаза кому-нибудь из командования отряда. К занятиям почти никто не готовился и превращались они в обычный треп и травлю анекдотов. Временами мы могли час-другой толкаться в классе, пока не заглядывал кто-нибудь из командования и после вопроса «а что вы сидите?» говорилось, что нам дали возможность походить по службам, решить свои вопросы, а вот в такой-то час будет проводить кто-то занятия. В установленный час мы собирались и все повторялось вновь. В последний день должно было быть служебное совещание, которое проводил заместитель начальника штаба округа полковник Москалев совместно с командованием отряда, а перед этим должен был проводить занятия исполняющий обязанности начальника отряда, начальник штаба майор Проничев Владимир Егорович (да, да, он самый!). Однако и его в назначенный час не было, а появился он уже перед совещанием. Его занятие правда, в отличии от других, было подготовленным. В конце занятий Проничев высказался по каждой заставе; когда подошла очередь нашей заставы, то он сказал, что наша застава сильно сдала позиции и спросил у меня:
-В чем дело?
- Дело ослажняется наличием очень большого увольняемого призыва, - честно ответил я.
Мой ответ очень не понравился Проничеву и он высказался в мой адрес очень нелестно, заявив что я не умею работать, так как по его мнению как раз легче всего работать с увольняемым призывом. Я видел, что разговаривать со мной он больше не намерен и на вопрос, все ли я понял, бодро отрапортовал:
-Так точно!
Начальники застав вечером в «приежке» просвещали меня, что нужно всегда отвечать так, чтобы начальство услышало то, что хочет услышать, а не то, что хотел бы ответить я. На тот период времени это, очевидно, было верно.
Совещание под руководством полковника Москалева было очень конкретным и деловым, да и живым, интересным. Однако сборы остались в памяти в основном из-за неформального общения с начальниками застав в «приежке», за бутылочкой, под картишки. Я неплохо играл в шахматы, в преферанс, знал много анекдотов и в общем в коллектив начальников вписался хорошо. Помню как сейчас добродушного и мягкого капитана Владимира Напольских, сдержанного, но порой бесшабашного Олега Коломина, немногословного Геннадия Гурьянова, веселого оптимиста Виктора Губенко, только что назначенного (и не долго прослужившего) доброжелательного Валерия Лосева, немного нагловатого и ш****ного Рамиля Зайнетдинова, флегматичного и огромного Александра Дементьева, ироничного и уверенного Владимира Ващенко, невысокого, круглого и очень шустрого Нафиса Шамсутдинова, хитрого, доброжелательного и сдержанного Эрнеста Манерова. От неформального общения я получил много больше, чем от остальных занятий. Начальники всегда выслушивали мои проблемы, советовали, обсуждали разные ситуации, приводили примеры из своей практики. Со сборов я уезжал полный сил и желания работать.
Однако по прибытию на заставу меня ждал крайне неприятный сюрприз; в мое отсутствие было разморожено отопление в доме офицерского состава. Кочегар то ли специально, то ли по головотяпству, перестал топить офицерский дом и к моему приезду в нем лопнули батареи. Получив накачку на сборах, я никуда не доложил, а пользуясь тем, что старшина отправил жену домой, а начальника на заставе не было, соответственно члены семей мерзнуть не могли – просто переехал жить на кровать в сержантском классе, перенеся туда же свои немногочисленные вещи. Капитану с комендатуры этот вопрос был вообще до фонаря и мое объяснение, что мне жить на заставе удобнее его вполне устроило. Так через три месяца офицерской службы я вернулся на привычное казарменное положение. Так незаметно для меня подошел новый, 1985-й год. При подготовке к празднику я выехал на участок добыть мяса. До этого я не стрелял на участке, хотя был к этому готов, так как что Сабитов, что Коваленко постоянно «браконьерили», добывая архаров. Перед отпуском Стас тоже добыл немного мяса, но оно имеет свойство заканчиваться, а я же не рисковал охотиться из-за Капитана. Перед Новым Годом он выехал на комендатуру и я рискнул. Первая поездка успеха не принесла, хотя несколько раз стрелял, но неудачно и я уже было смирился с этим и приехал на заставу ни с чем. Но вот после обеда я выехал снова на левый фланг и легко подстрелил четырех крупных архаров, после чего триумфально прибыл на заставу! Личный состав занялся подготовкой, а я стал просто дожидаться праздника.
Праздник получился отличный; у нас на территории заставы размещалось подразделение разведотдела. Службу несли они за забором, допуска туда «заставские» не имели, но подразделение питалось в нашей столовой, солдаты поддерживали отношения и на Новый Год в ленинской комнате заставы, за шикарно накрытым столом солдаты подготовили и провели отличный конкурс-КВН. Проходил он не между заставой и «разведчиками», а увольняемые призыва двух подразделений соревновались со сборной остальных призывов. Получилось однако по доброму, весело и душевно, запомнилось навсегда. Однако закончился Новый Год и впереди меня ждал очень насыщенный и тяжелейший январь.
Месяц занялся с уточнения решения начальника отряда на зимний период, которое на нашей заставе проводил майор Проничев Владимир Егорович, начальник штаба отряда, которому уже прочили должность начальника отряда. На тот момент ему еще не было и тридцати двух лет, но считался он почему-то очень способным и перспективным.
Я лично относился на тот момент к Проничеву с большой симпатией и был рад пообщаться с ним на заставе, однако общение это разочаровало. Приехав на заставу вечером, Проничев заслушал мой доклад, а потом весь вечер молча сидел с книгой пограничной службы. Ночью начальник штаба съездил на проверку наряда, а назавтра начальник штаба поехал со мной на рекогносцировку участка, дав команду мне позвонить на соседнюю заставу «Ранг-Куль», чтобы их начальник прибыл на стык к двенадцати часам для организации взаимодействия. Во время рекогносцировки, проехав по участку на «УАЗике» нач. штаба около двух часов, было сказано от силы десяток слов. Когда мы прибыли на стык по системе, то соседей там не оказалось, а Проничев спросил:
-В чем дело? Где «Ранг-Куль»?
Я позвонил на заставу и выяснил, что приехав раньше срока и позвонив на нашу заставу, соседи ждать не стали, а уехали на стык к линии границы; об этом я и доложил начальнику штаба. Проничев недовольно поморщился, высказал мне свое неудовольствие и мы проехали по системе на участок соседей. С соседнего участка Проничев позвонил к ним на заставу и узнал, что те уже на заставе. Там находился офицер штаба, но в том, что соседи творили что хотят виноват почему-то остался я? Проничев распорядился, что взаимодействие организуем завтра в семь утра здесь же, на стыке и мы убыли на заставу. Вечером он проводил со мной занятие по организации службы на заставе в течении суток, на котором сказал, что начальник заставы должен планировать и контролировать подчиненных, а те только все исполнять. Как же заставить людей выполнять команды он не рассказывал, а желания спрашивать у меня не возникло. Я понял, что с таким человеком откровенного разговора состояться не может.
Утром я поднялся в пять часов, подготовился к выезду на участок. Однако неудачи преследовали меня с завидным упорством! Дело в том, что на заставе не было теплых гаражей, машины прогревались постоянно и были готовы к выезду, а вот в системе охлаждения «УАЗика» начальника штаба был залит тосол и водитель заявил, что его будить для прогрева машины не нужно. Его разбудили в шесть утра, накормили завтраком, он завел «УАЗ», но… машина с места не трогалась, так как замерзли «мосты». Автомобиль намертво приклеился к Чечектинской земле…
Проничев, когда узнал об этом, сорвался на меня, заявив, что я сорвал взаимодействие! Он кричал, что водитель мог бы и совсем не спать, но машина должна быть готова. На мою фразу, что это не мой солдат заявил, что я должен отвечать на своем участке за все. У меня появилась мысль, что неплохо бы предложить ему замолчать, коли уж я на участке самый главный, но озвучивать я ее не стал. Настроение было паршивое, хотя мне доложили, что заставской «УАЗик» с водителем рядовым Сорокиным на выезд готов. Я хоть и без комментариев, но весьма победно посмотрел на Проничева; тот понял мой взгляд и взбесился еще больше, хотя и промолчал, но молчание было красноречивее ругани.
Обстановку разрядили соседи, что приехали на заставу и мы занялись вопросами взаимодействия. К этому мероприятию я подготовился хорошо и Проничев немного успокоился, слушая мои уверенные ответы. После взаимодействия, несмотря на раннее утро, по команде нач. штаба я поднял личный состав, разместил людей в ленинской комнате и Проничев подвел итог работы с личным составом, а потом убыл в отряд. После того, как его наконец-то сдвинувшаяся с места машина покинула территорию, я испытал огромное облегчение.
Личный состав после этого капитально расслабился, руководил я при помощи крика, мата и угроз, еле-еле добиваясь элементарного выполнения элементарных требований. Но тут произошел случай, которым я сумел переломить ситуацию и стал более уверенно руководить заставой. Зайдя утром в столовую, я застал «зованую элиту» за завтраком, где на столе были котлетки, пирожки, джем, сгущенка… Солдаты же враждебно смотрели на меня, ожидая крика, взаимно испорченного настроения, но я просто сказал:
-Приятного аппетита!
-Спасибо, та шант! Садитесь с нами!
-Нет. Спасибо, я уже позавтракал. Поедите – зайдите в канцелярию! – сказал я и ушел. Решение возникло спонтанно, воспаленный и измотанный мозг интуитивно искал выход.
Когда солдаты вошли в канцелярию, я предложил им присесть и сказал:
-Ну, ребята, спасибо за службу! Недолго я с вами послужил, а теперь решил вас уволить!
Улыбки озарили их лица, раздались слова благодарности, но я продолжил:
-Однако извините, в запас я вас уволить не могу, а на заставе от вас толку давно нет, поэтому я вас увольняю в отряд! Я только что позвонил командиру и он сказал, чтобы я вас отправил в отряд, где вы будете служить пока вас не уволят!
-Ага, были хорошие! А теперь стали плохие! За что нас так?
-Может и были вы хорошими, но сейчас вы мне лично на заставе не нужны! Пусть с вами в отряде нянчатся, а я буду с нормальными солдатами охранять границу, без вас обойдусь! Все, свободны! Завтра отъезд в отряд с разведчиками, собирайте вещи! – закончил я разговор, солдаты вышли.
Через некоторое время они пришли поговорить снова и стали клясться, что будут все исполнять, только лишь бы я оставил их на заставе, но я был непреклонен. Я решил, что пусть походят до вечера в уверенности, что я их отправлю. Если хорошо прочувствуют ситуацию, то придут снова, а если нет, то действительно я отправлю их в отряд, причем без доклада. Семь бед – один ответ, пусть приедет группа с отряда, пусть меня сотрут в порошок, но на заставе будет так, как надо мне, а не так, как нужно «дедушкам-квартирантам». Если же уберут меня с заставы, то так тому и быть, но больше игнорировать себя я не позволю. На боевом расчете я вывел «элиту» из строя и объявил свое решение всей заставе; народ почувствовал, что это не шутка и застава вошла в ступор. Я же, уйдя в канцелярию, нервно курил, предчувствуя развязку, которая не заставила себя ждать:
-Разрешите войти, та шант! Разрешите обратиться, дежурный по заставе….
-Что хотел?
-Застава с вами поговорить хочет! Все в ленинской сидят!
-Хорошо, - сказал я и пошел в ленинскую.
Команда «смирно», что была мне подана, отличалась от всех тех многочисленных команд, что уже подавались мне; чувствовалось, что она подана Командиру, а не сопливому лейтенантику, который существует для потехи и подначек, которого можно игнорировать, от которого мало что зависит. Я подал «вольно» и спросил, что хотят мне сказать солдаты? Вопросы были ожидаемы, «элита» клялась, что не поставит мне больше проблем, а остальные просили, чтобы я оставил ребят на заставе.
-Ну что делать? Я попробую поговорить с командиром, но как он к этому отнесется не знаю! – сказал я.
-Вам командира соединить? – спросил дежурный по связи,
-Не нужно, я сам позвоню! – ответил я, так как говорить-то с командиром мне было не о чем. После этого я вошел в комнату связи, выгнал связиста, а сам взв трубку коммутатора, нажал на пустую клавишу, где не было подключенного абонента, стал говорить в молчащую трубку:
-«Эхолотный»? Соедини командира! Ну и что, что дома? Начальник заставы говорит! – после небольшого молчания продолжил:
-Товарищ полковник на участке без происшествий! Товарищ полковник, разрешите солдат, что я просил отправить в отряд, оставить на заставе! Пожалуйста, товарищ полковник, все вопросы сняты! Справлюсь, товарищ полковник! Спасибо, до свидания! – будто бы закончил я, после чего положив трубку, вышел из комнаты связи и посмотрев на народ, изрек:
-Живите! – после чего пошел в канцелярию. Вслед мне неслось радостное «спасибо» и т.д., а я же, зайдя в канцелярию, выкурил подряд три сигареты. После чего не успокоившись, достал из сейфа бутылку водки и выпил стакан. Нервы стало отпускать.
С этого момента было и легко, и трудно, да и разных ситуаций с личным составом была масса, но людьми я уже руководил увереннее, а главное наконец-то стал чувствовать себя Командиром, который ни разу больше не позволил личному составу управлять собой. Конечно солдаты и «тупили», и допускали грубые нарушения, с виду принципиально ничего не изменилось. Изменилось только одно, их реакция на мои команды, на мое присутствие, на мое восприятие их поступков, а это уже совсем другое дело. Ну не было в то время нам, офицерам границы. Элементарной поддержки от командования отряда! Именно поэтому я выдумал себе союзника в лице командира, который сам не ведая об этом, помог мне в моем становлении.
Через два дня произошло наконец-то приятное событие; с заставы уволилось четверо; сержанты Телегин и Гасанов, а также рядовые Бирюков и Шайбеков. Лед тронулся, на календаре было десятое января 1985-го года. Сразу пошли разговоры, когда будет следующая партия, гадания на кофейной гуще, когда уволят остальных. Я же решил, что нужно внести какую-то свежую струю внести в службу заставы. И конечно, как было не проявить при этом было свою силу и выносливость? Вот и придумал я дурь, которая всегда пользуется уважением у молодежи, так как позволяет взглянуть по-другому на себя, любимого.
По графику, присланному с отряда, должны мы были осуществлять выходы на пограничные перевалы. Обычно это выглядело так; доезжаем до перевала, поднимаемся, наблюдаем и уезжаем, а я же решил. Что мы по Мургабской щели до перевала пойдем пешком! И вот состав наряда: лейтенант Володин, сержант Макаревич, рядовой Муртбаев с собакой Бара, рядовой Комарынец и рядовой Рожнов в шесть часов утра подъехав к первым воротам, тронулись в путь. Идти было не так-то сложно, но вот очень уж далеко; маршрут составлял двадцать шесть километров туда и столько же обратно. Самое интересное, что сходили мы эти пятьдесят километров! В семнадцать часов были уже на заставе, устав до чертей. Особенно тяжело было слабенькому физически Володе Комарынцу, который помню, на пятиминутном привале причитал:
-Мама, дойду до первых ворот и умру! – но дошел, не умер. По приезду на заставу застал я зам. начальника разведотдела, что стал орать на меня за какую-то мелочь, но мне было в общем-то безразлично, так как я думал:
-Ори, не ори, а я вот смог на Памире пройти пятьдесят километров, мои солдаты смогли, а ты-то сможешь? А, не знаешь? И что тогда орешь? – пусть я не говорил это в слух, так как сил уже на конфликт не осталось, а еще нужно было проводить совещание, боевой расчет. Делать свою ежедневную работу, тем более стала она у меня наконец-то получаться.
В двадцатых числах января с заставы одна за другой уехали еще две партии и настроение стало веселее, но личный состав не был бы личным составом, если бы не готов был постоянно что-то отмочить, так вышло и у нас. Как-то решил я лечь спать пораньше, но не успел заснуть, как в сержантский класс зашел прапорщик Новичков и попросил меня зайти в канцелярию. Я встал по-тихому, чтобы не разбудить Капитана, что появился на заставе после долгого перерыва и вышел. В канцелярии я увидел сидящего сержанта Зеленцова, начальника РЛС призыва май-83, симпатичного парня-новосибирца, очень авторитетного и неглупого, но немного приблатненного, развязно-нагловатого. Службу Зеленцов нес хорошо. Сержантом был требовательным, если бы не наглость и развязность, то мог бы стать одним из лучших на заставе, но видно натуру переделать трудно, тем более совместная служба у нас началась уже тогда, когда у него полтора года уже позади были, сформировался он.
Я спросил его, почему он здесь? Ответ же не обрадовал:
-Потому, что выпил!
-Я разразился руганью, поднял всю «микрогруппу» и обнаружил, что пьян водитель прожекторной станции рядовой Каштанов, на службу ехать было не кому, да и не на чем. Я отдал команду вызвать ко мне рядового Сорокина, чтобы дать ему команду готовить машину на выезд, а сам определил новый состав наряда, который собрался выслать вместо ПТНа. Ответ дежурного был, что Сорокин заболел, ноя сразу понял, что это за болезнь и пройдя в спальное, поднял его сам. Действительно, Сорокин был не просто пьян, а пьян в «лоскуты». Тогда я приказал ему завести машину и сесть на место старшего, а сам поставив приказ новому наряду, загрузил их в машину и сев за руль, повез сам на участок. По пути я размышлял, как наказать пьяниц. Проблем бы не было, но мешал Капитан, что мирно спал в сержантском классе, так как устроить заставе «варфоломеевскую ночь» при нем было проблематично, поэтому я решил, что эту самую действенную процедуру применять не буду, хотя не помешало бы поднять всех «в ружье» и отправить служить на стык в полном составе, где охраняли бы они Родину, пока пьяницы не вычистили бы заставской сортир до дна. И чистили бы как милые, так как пока бы я не сказал, что хватит, мерзли бы все их товарищи на участке. Жестоко? Может и да, но разве захочется потом снова сотворить подобное?
В итоге я конечно, принял какие-то меры, но все-таки не очень достаточные, так как мешал мне Капитан, будь он неладен. Усилил заставу, блин! Дом разморозил, а какой с него спрос? Кого волнует, что я вообще даже ВРИО не числился формально, что на сборах был в этот момент, все равно скажут, что лейтенант разморозил дом! Да и картошку в овощнике в это же время прихватило, а теперь если приедет кто на заставу и откушает сладковатого картофеля, то глядит на меня снисходительно: лейтенант сопливый, что с него взять?
И в общем-то ничего плохого Капитан мне не сделал, а вот вместо пользы от него один вред. Да ладно, переживем.
Но все заканчивается, закончилось и мое единоличное правление (который уже раз!), в день моего рождения, в аккурат третьего февраля, на неделю раньше срока с отпуска на заставу прибыл капитан Коваленко с семьей. Но такой радости, как первого ноября, я уже не испытал, так как чувствовал, что привык за это время сам командовать, уже и не очень хотелось опять быть замом. Но… умом я понимал все правильно, да и по-человечески уважал я Станислава Евгеньевича Коваленко, уже зарождалась наша дружба. Так что все нормально, живем!