Гамаюн

Хистори этого маленького «полотна» удивительна. Зиждется она на моём откровении — восхищённого почтения бесконечной фантазии народной…

С давних пор, когда я ещё могла покупать себе книги, лежала у нас на полках маленькая, но очень содержательная книжица: что-то там про прялку и птицу Сирин.
Супруг мой — царствие ему небесное — очень любил её перечитывать: там про рукомёсла, а он своим рукам лениться не давал.
Меня же, как обречённого оформителя, привлекало монохромное сопровождение рисунков этой вещицы.
И я намечтовывала себе, что вот когда я стану свободным художником, я расцвечу всеми красками нарисованных там птиц: убористые, как бы резные по дереву, они были удивительны.
И звали их соответственно — именами удивительными: Гамаюн, Сирин, Алконост.

Супруг мой давно в мире ином.
А я с Лерой. Она — самостоятельна.
И вот я решилась совершить нырок в желаемое Неведомое.

Отобрала у ребёнка гуашку, нашла кисточку — да и намалевала себе Птицу Гамаюн.
А она — певунья, вот и пою я вместо неё — красками. И рисую.

Но птицы эти, умещаясь на народных промысловых изделиях, были осторожно откровенны: и вроде бы птицы, но в то же время — как бы и люди. С соответствующей атрибутикой.
Ну, естественно, и я туда же, греха не ведая.
Но меня быстренько очухали, и мне пришлось таки очнуться — чай не в прежние времена живу, когда прялки были в ходу!

Долгонько лежала моя Гамаюн в соответствующей по размеру ей папке.
Думала уж и уничтожить сей листочек.
Но трансформация, с ней произошедшая, забавила меня: рисовала я — точно Гамаюн. Птица-Гамаюн. Птица.
Но то ли сезон подходил к концу, то ли ещё что…
Но стала она у меня превращаться в бабочку!
И чем дальше — тем больше…

Стала я размышлять — и её оправдывать.
А что, если она устала?

Вот возьми — и устань!
Птица ты или насекомое — устать можешь, это точно.

Ну и поменялось у меня к ней отношение. Поменялось, конечно.
Начала я ей сочувствовать.
Убрала всю атрибутику, ей чужеродную, да и упокоила душеньку.

Спит моя бабочка. С ладошкой под щёчкой спит.
Может, и суждено ей проснуться.
А может — уснула навсегда. Кто её знает?
Фольклёрный элемент.

А мы-то — живые.

Конечно, живые.
И я среагировала на непрекращающуюся критику своей милой мне работы.
Милой — хотя бы потому, что нарисована она в память о моём супруге и его любимой книжице.
Нарисована — после огромного временного перерыва в рисовании.

Я, пожалуй, не стану больше её выставлять.
А впрочем… здесь попробую.
В подвальчике.
Чуть позже.

24.12.24