Наследие Арна. Время Стариков. Гл Третья. Ч Третья

 Эрик сын Эрика, хилый шестилетний малыш,  прибыл в свое королевство. Ходили слухи, что некая служанка датского королевского двора уронила его на каменный пол и с тех пор мальчик остался немного кривым и хромым.  Словно несчастий, выпавших на долю малыша оказалось недостаточно, вскоре он потерял и мать, поэтому мальчика сопровождал учитель и наставник Эренгисле Виг.  Почему и как умерла молодая королева Рикисса точно не мог сказать никто.

    Теперь все пошло, как решилось на семейном совете Фолькунгов. Старый Фольке стал королевским ярлом, Бенгт сын Элины — маршалом, а сын Ульвхильды, Эмунд сын Йона сохранил за собой место в королевском совете. Неудивительно, что Кнут сын  Хольмгейра, старый товарищ Биргера, также получил место в совете и что той же чести удостоился его родич по имени Кнут сын Христиана.  Единственная неприятность заключалась в том, что епископы под руководством нового архиепископа Улофа Басатёмера назначили королевским секретарем пышущего гордостью епископа Бенгта из Скары. В результате Фолькунги лишились своего источника информации, которую поставлял им брат Биргера Карл Линчёпингский, занимавшийся составлением всех королевских документов.

     Биргер благородно отклонил предложенное ему место в совете. Причин имелось несколько. Во-первых, он не хотел рисковать своей дружбой с Кнутом сыном Хольмгейра. Хотя они не виделись много лет, но по-прежнему считались близкими друзьями. Биргер счел за лучшее не подвергать испытанию старую дружбу, справедливо полагая, что им с Кнутом вряд ли удастся прийти к согласию в вопросах торговли, власти или войны. Он действительно не забыл слов покойного конунга Эрика, что вражда между ним и Кнутом может разрушить благосостояние всей страны.

   Кроме того,  являясь ярлом Фолькунгов, он по сути  обладал большей властью, чем королевский ярл и маршал вместе взятые, поскольку оба должны были подчиняться решениям, вынесенным на семейном тинге. Биргер был убежден, что реальная власть, власть Фолькунгов, требует внимания и труда гораздо большего, чем люстрации*  в Совете малолетнего конунга. К тому же у него имелся один не ощипанный гусь, которым он собирался заняться с предельным усердием —  Фолькунги еще не отомстили за смерть его брата и дяди в Леале.

*Люстрация законодательное ограничение прав некоторых категорий лиц на занятие определённых должностей, профессиональную деятельность и неприкосновенность личной жизни 
 
    Этот вопрос стал актуальным как никогда  в лето 1224 года на момент коронации - разбойничий флот с востока вновь прорвался через Меларен и убил не только свеев; избиению и разграблению подверглись  три фермы Фолькунгов. Значит, пришло время мстить. А Фолькунги стояли за Биргера как один, он мог с легкостью собрать более сотни всадников. Момент сейчас  был самым подходящим — в королевстве царило единство, и большая армия Фолькунгов могла отправиться в чужие земли, не опасаясь вернуться к разоренным пепелищам своих фермам.
                *   *   *

     Тем же летом они медленно, но верно переправили десять эскадронов кавалерии Форсвика из Сёдерчёпинга в Висбю, а оттуда на большом судне — в Ригу. Среди командиров были Бенгт сын Элины  с тридцатью двумя воинами из Имсеберги, Эмунд сын Йона из Ульфшема и Матеус Маркусян из Форсвика. Биргер не скрывал разочарования, что рыцари Сигурд и Оддвард отказались присоединиться, заявив, что  не горят желанием сражаться под началом Биргера. Тем не менее, они внесли свой вклад, выделив четыре эскадрона из Форсвика и Лены.
 
   Войну Фолькунгов профинансировали Арнес и Форсвик, а среди самых молодых всадников был замечен Кнут сын Торгильса из Арнеса, внук господина Эскиля, и не помышлявший о торговле. Биргер назначил его своим confanonier, что было не только честью, но и самой безопасной позицией в кавалерии —  считалось, что знаменосец погибает последним.

   Поначалу брат Арминус без особой радости встретил первую группу всадников с варварских земель Запада, сошедших с кораблей в гавани Риги. Однако вскоре выяснилось, что этих мужчин возглавляет  его молодой друг Биргерус Готский.

   Собравшись в первый вечер за ужином, Биргер, брат Арминус и Бенгт сын Элины, довольно неплохо владевший языком церкви, начали с довольно вялой беседы. Брат Арминус посетовал, что у рыцарей Меча немало своих невзгод с дикими литовцами, а банды разбойников Эзеля - лишь маленький раздражающий камешек в ботинке войны, на что Биргер возразил, что  бандиты обнаглели настолько, что безнаказанно бродят по Меларену, и больше не может быть речи ни о чем ином, кроме как наказать их — с помощью Братства Меча или без него.

     Брат Арминус ответил, что лучше всего провести осень в молитвах и размышлениях, наблюдая, как лед тускнеет и становится достаточно прочным, чтобы рыцари меча смогли перейти по нему вместе со своими христианскими братьями, что стало бы гарантом победы.

  Их молитвы были услышаны. Зима началась с мягкого редкого снега, но после Рождества подул ледяной северный ветер и вскоре море замерзло, как гладкий щит. Армии рыцарей, огибая Рижский залив, двинулась по бесконечному гладкому льду под чудовищный грохот копыт пятисот лошадей.

   Встретив на берегу слабое и беспорядочное сопротивление, они перебили всех, а потом поспешили на север и атаковали островитян вдоль восточного побережья, не пощадив никого, носившего оружие или доспехи. Вскоре над островом повисли столбы черного дыма погребальных костров.

   У южного берега они наткнулись на  древнюю крепость, мало чем отличавшуюся  от сожженного Леала. Армия рыцарей стала там лагерем, тщательно очистив форт от мусора и грязи, а одетые в зеленое монахи Братства обошли и опрыскали розовой водой все полы и стены.

  Победа была у них в руках — весь остров с десятью тысячами жителей принадлежал им безоговорочно. Пока лед был прочным, сани с конфискованным награбленным спокойно ходили между Ригой и Эзелем, а конные патрули держали берег острова под наблюдением, дабы словить всякого, кто намеревался сбежать с золотом и товарами. В любом случае, основа обороны острова сломлена была  окончательно.

    Несомненно, у рыцарей меченосцев и Фолькунгов цели были различны. Братство собирались построить на острове  замок, а вместе с ним и  церкви, чтобы окрестить всех язычников, потянувшихся к ним добровольно.  Эти люди получали вместе с крещением защиту своей жизни и имущества.

А цель Биргера?

   Прежде всего месть, объяснил он спокойно. Во-вторых, освобождение от рабства всех мужчин и женщин Свеаленда. В-третьих, поиск и возвращения похищенное имущества его владельцам.

     Брат Арминус задумчиво кивнул на эти, как он выразился, дешевые и понятные требования. Главное, чтобы они не мешали друг другу. Его священники нетерпеливо  ожидали начало крещения. Уже сейчас  толпы язычников окружили крепость в надежде получить нашивку в виде белого креста на  одежду, который получал каждый окрещенный, чтобы не быть по ошибке убитым.

  Однако Биргер умолял их не торопиться и подойти к делу с осторожностью, благо времени у них было  предостаточно. Если бы каждый мог быть окрещен на собственной ферме, все прошло бы гораздо легче.

  Уже на следующий день рыцари-мечники и  четыре эскадрона Фолькунгов переезжали от двора к двору,  следом за ними тянулся обоз с освобожденными рабами и изъятыми вещами.

   Миссия спасения продолжалась вплоть до весны.  Лед растаял, все оставшиеся живые на Эзеле  были крещены. Освободили более тысячи рабов, изъятые ценности заполнили десять ганзейских кораблей. На одной из ферм Биргер обнаружил самую дорогую для себя находку -  меч ярла Карла Глухого. Он счел, что жители фермы не заслуживают милосердия, и все, от древнего старика до новорожденного младенца, были казнены.

   Биргер постарался потолковать с каждым освобожденным мужчиной и с каждой освобожденной женщиной из Свеаленда, недвусмысленно намекнув, что своей свободой они обязаны  исключительно Фолькунгам. Настанет день и, возможно, ему придется попросить их об  ответной услуге.
   
    Каждый поклялся , что если придет такой день,  ним один из них не забудет своего долга перед тем, кто вытащил их из безнадежности черной бездны, где они жили до тех пор, пока не услышали божественной музыки топота копыт всадников Фолькунгов.
                * * *
     Больше ни один  разбойник с Эзеля не будет  терроризировать  жителей долины Меларен, провозгласил Биргер на  семейном совете в Бьёльбо. Кроме того, он привез домой два золотых сундука с костями своего брата и ярла Карла Глухого. Многие полагали, что Ульф сын Карла Фаси примирится с Биргером,  получив меч  отца и  увидев, как прах его предают благословенной земле Бьёльбо. Но, похоже, тот так и не захотел простить Биргера.

   Архиепископ  Улоф Басатёмер, вдумчивый и скромный человек, сам отслужил заупокойную мессу по епископу Карлу сыну Магнуса в соборе Линчёпинга.
В стране наступило время долгого и благодатного мира. В королевском Нёсе забыли об интригах, а конунг-ребенок безмятежно рос на попечении своих датских наставников.  Новый архиепископ Улоф был более чем напуган и даже не заикался о новых крестовых походах на восток. Биргер же завоевал не только золото, но славу и честь всего королевства, поскольку месть Эзелю не обсуждал теперь только ленивый.

   В эти светлые годы Биргер больше времени проводил  с Сигню.  Ей подарили прекрасную недавно отстроенную ферму на берегу озера Унден. Вокруг двора пролегали участки вспаханных полей, а прибрежные луга давали в изобилии выпас для скота. Усадьба была богатой, но находилась вдалеке от проезжих дорог и со всех сторон ее окружали заповедные леса. Правда от Аляроса к западному побережью Вёттерна проложили дорогу, так что почти каждый день мимо фермы проезжал какой-нибудь путник. Хозяйство Сигню было малолюдным и почти без защиты, но высоко реявшее знамя Фолькунга давало понять случайному злоумышленнику,  что для него лучше пройти мимо. Биргер шутил, что его герб принесет ей больше безопасности, чем стражи, жаждущие пива и создающие проблемы.

    Он любил приезжать к ней без охраны, его личная жизнь касалась его одного. С ней он был тих и скромен, как и любой  мужчина, у которого есть жена и ребенок. Там, в глубине леса, в объятиях желанной женщины, он забывал о войне и о власти. Поэтому всякий раз, когда он появлялся у нее и спал с ней, его охватывало странное умиротворение.

  Он с трудом расставался с Сигню, часто уезжая от нее поздним вечером  и ему приходилось преодолевать большие расстояния  при лунном свете или ночевать в лесу. Он не боялся людей, вынырнувших из темноты, потому что никто не был настолько глуп, чтобы приблизиться к человеку с гербом Фолькунга — Биргер позаботился о том, чтобы  вдоль и поперек знали , что случится с тем, кто обнажит меч против Фолькунга. А с силами тьмы блуждавшими по дремучему лесу, он сталкивался разве что под жалкой маской. Лесные звуки были ему  знакомы. Крик совы был просто совой, как и любовный рев оленя в сентябрьскую ночь был всего лишь оленем и не более того.

   В тот единственный раз, когда все  пошло не как обычно, он ушел от Сигню слишком поздно и заночевал в лесу. Биргер лежал в одиночестве у догоравшего костра и, в полудреме пытался удержать воспоминание о  ее бесстыдных ласках, красивом лице и ловком податливом теле. Он обещал ей рядом со львом Фолькунга нарисовать одно или несколько красных сердец как знак их любви, и это стало бы их секретом, их гербом. Он не мог сделать ее женой не только из-за недовольства Ингрид Ильвы. Он не хотел становиться примером для юношей, которым приказывал жениться во имя власти, поскольку власть и любовь редко следовали одним и тем же путем. Возможно, милая Сигню понимала это, а может быть, продолжала надеяться на чудо.

   Засыпая, он  подумал о своем сыне Грегерсе — мальчик провел три года в Форсвике и за это время научился многому. Он видел своего сына лишь на больших рождественских пиршествах в Бьёльбо, куда приглашали и Сигню,  а также  на Светлую Пасху, когда в Форсвике останавливались все работы. Сам он в Форсвике так никогда и не появился. Да, он встречал рыцарей Сигурда и Оддварда на каждом собрании Фолькунгов, поскольку они выступали от имени Лены и Форсвика, но они обменивались холодными поклонами и не более того.  Он  много лет не видел Альду, знал только, что она родила двух дочерей, имена которых  позабыл.

 В первую морозную ночь той осени  он плотнее закутался в медвежью шкуру и толстый плащ и, согревшись, погрузился в сладкую дрему,  увидев сны, не имеющие ничего общего с всадниками и властью.

   Шестеро мужчин напали на него ранним утром, когда он провалился в глубокий сон. Он не смог вскочить и защитить себя, запутавшись  спросонья в плаще, прежде чем они  привязали его к стволу сосны, разожгли костер и начали осматривать свою добычу. Поскольку они сразу не убили его, Биргер предположил, что какой-то враг поручил им взять его живым, и не счел нужным вступать с ними в спор. Они удивили Биргера еще больше, распаковав его багаж, и поначалу остались очень довольны найденными дорогими вещами, но вскоре у них возникли подозрения, и тогда они повернули его щит к огню и увидели герб Фолькунгов. Разбойники, а это были именно они, устроили горячую перепалку, из которой Биргер понял, что они вовсе не преследовали его, а охотились за добычей. Однако Золотой Лев поставил перед ними трудный выбор: быстро сдаться и молить о пощаде или убить Фолькунга и тщательно зарыть тело или утопить его  в ближайшем озере. Похоже, что двое из шестерых обладали большей властью над остальными, которые сникли, как рабы, когда на них прикрикнули.

   Произошедшее казалось Биргеру настолько неестественно смешным и нелепым, что он и не подумал бояться за свою жизнь. Из всех людей королевства, которых разбойники смогли отыскать в лесу, этим несчастным попался самый неподходящий. Несмотря на то, что он был связан и обездвижен, его разобрал такой смех, что он расхохотался во все горло. Ссора между грабителями прекратилась, и  они молча уставились на него, лишь их глаз в сером рассвете сияли от испуга.

— Что может рассмешить стоящего в шаге от смерти? — шагнув к Биргеру, спросил один из них. Он наклонился и сурово посмотрел в его глаза, словно отыскивая там следы безумия.

— В  таком случае вы от смерти  в семи шагах, — медленно ответил Биргер. — Так что, парень,  тщательно подбирай слова и не торопись.

— А может мы собираемся пощадить тебя в обмен на выкуп от твоих родичей, поэтому благодари Бога, что мы не убили тебя сразу, — гневно ответил другой, а его люди столпились вокруг него, чтобы лучше слышать.

— Фолькунги не платят выкупа за родичей. Зато мы убиваем всякого, кто поднял на нас руку. Так что тебе, разбойник, не позавидуешь. Похоже, вы, ребята, единственные, кто поймал и связал Фолькунга — дружелюбно, словно объясняя ребенку, ответил Биргер.

— Что ты можешь предложить за свою жизнь? Что ты дашь нам взамен, если мы отпустим тебя? — спросил разбойник.

— Обещаю всем вам быструю и безболезненную смерть, — широко улыбнулся Биргер, но заметив на их лицах страх, смешанный с гневом, продолжил. — Я так понимаю, раз вы не считаете такое предложение слишком щедрым, возможно, нам следует придумать что-то получше. Назови свое имя и объясни, почему ты оставил ферму и хозяйство, чтобы бродить по лесам. Ты говоришь как человек, рожденный свободным, а не как раб.

— Сначала назови свое имя, Фолькунг! — дерзко приказал вождь разбойников.

 — Я Биргер сын Магнуса из Бьёльбо,  ярл Фолькунгов. Теперь немедленно освободите меня от этих веревок, и  мы  продолжим  беседу в более дружеской обстановке, — ответил Биргер с улыбкой, предугадывая, как упоминание его имени повлияет на несчастных грабителей.

     Посмотрев на серое небо и совершив крестное знамение, они перерезали ремни, удерживающие пленника. Он медленно растер запястья, без колебаний взял меч у одного из мужчин, идиотски на него пялившегося, и заткнул его за пояс, прежде чем жестом пригласить их сесть вокруг костра. Он подождал, пока принесут еще дров и раздуют угли.

— А теперь я бы хотел послушать, что скажете вы, — осторожно начал Биргер, когда все расселись вокруг разгоревшегося и потрескивающего огня. — Понимаю, вы не собирались нападать на Фолькунга, тем более главу клана. Прощаю вам эту ошибку и обещаю быструю и легкую смерть. Однако давайте посмотрим, есть ли другой способ погасить ваш долг передо мной. Для начала я хочу знать ваши имена,  откуда вы и почему сбежали в лес.

   Два парня, верховодившие остальными, оказались братьями. Их звали Торгейр и Аунунд. Они жили на своей земле в мире и достатке как свободные земледельцы, их ферма называлась Бекафален и находилась рядом с фермой Йевстагорд. Некий злодей по имени Сванте похитил с фермы Йевстагорд  младшую дочку, надругался над ней и заставил стать его женой. Прошло время, он вернулся с вооруженным отрядом и захватил все хозяйство, заперев в лесной хижине отца и мать своей несчастной юной жены. Вместе с тем его аппетиты возросли многократно, и он насилием и угрозами подмял под себя  все фермы в округе — в конце концов, очередь дошла до обоих братьев и их отца. Простым фермерам трудно было противостоять юнкеру Сванте с его родовым гербом и длинным саксонским мечом. Он убил их отца, оскорбив его при свидетелях в его же собственном дворе, причем так громко, что отец, защищая свою честь,  вынужден был обнажить меч. Сванте забрал их ферму как плату за примирение, поскольку утверждал, что их погибший отец нанес ему царапину на руке, и тотчас  пинками и оскорблениями изгнал братьев с их родовой земли, а с ними и четырех рабов, ставшими недавно вольноотпущенниками. В какую сумму можно оценить свободу человека, находящегося вне закона? В лесу они занялись поимкой путников, заставляя их выкупать свою свободу, и таким жалким образом зарабатывали себе монету, чтобы не помереть с голоду.

    Биргер слушал с все возрастающим интересом, ему казалось, что он когда-то слышал о Йевстагорде. Имя Сванте также заставило его память напрячься. Он молчал, думал и, наконец, начал припоминать.
 
— Ну-ка расскажите мне об этом Сванте, — произнес он задумчиво. — Как выглядит его родовой герб? Не был ли он на тинге, чтобы на Божьем суде решить, кто украл три золотые монеты: он или девушка-рабыня?

— Точно! — удивленно воскликнул Торгейр. — Это  было до того, как он захватил ту ферму. Он гостил там, украл и обвинил  рабыню по имени Ирса, которую заставил  носить раскаленное железо, а потом девушку повесили. Да помилует Господь ее душу!

— Да помилует Господь ее душу,  — кивнул Биргер. — Я знаю эту историю. Много лет назад я был на том тинге в Аскаберге и долго не мог забыть вора Сванте. Теперь мы должны устроить все так, чтобы восстановить вашу честь.  Через три дня встречаемся на пристани Вётерна, что в конце этой тропы. Оттуда вместе поедем в Йевстагорд и восстановим справедливость.

    С этими словами Биргер встал, взял седло и зашагал к своему жеребцу. Вернувшись к костру, чтобы сложить свои вещи, он увидел, как шестеро мужчин хмуро о чем-то спорят. Он не мог понять причины их недовольства, поскольку был уверен, что сделал им предложение, от которого трудно отказаться.

— Откуда нам знать, что ты нас не обманешь? — взорвался брат, которого звали Аунунд. — Может быть, ты хочешь сбежать, а потом вернуться с целой ватагой и убить нас.

— Парень, попридержи язык и моли Бога, что еще жив. Если бы я хотел, то ты был бы уже мертв, как только мне вернули меч. Но я нашел лучшее решение.

— Попробовал бы ты, нас все же шестеро! — выпалил Аунунд.

— Верно, — Биргер медленно освободил меч из ножен и направился к нему. — Вас шестеро разбойников, а я Фолькунг. А теперь давай проверим правоту моих слов.

   Торгейр быстро поднялся и встал с распростертыми руками, закрыв своего недоверчивого брата и говоря, что он верит Фолькунгу так же несомненно, как сегодняшнему восходу солнца. Через три дня они все шестеро будут ожидать его у пристани Вётторна.

   Так оно и случилось. Биргер прибыл с двумя эскадронами из Бьёльбо и несколькими дополнительными лошадьми для Торгейра, Аунунда и их четверых освобожденных рабов. Все шестеро присоединились к задним рядам могучей армии всадников в синем с серебром, которые вскоре с грохотом прибыли на ферму  Йевстагорд.

  Господин Сванте выбежал на двор, подумав первым делом, что настали недобрые времена и воины явились скликать на войну всех мужчин, способных обращаться с луком и копьем.

   Однако вскоре он стоял лицом к лицу с самим ярлом Фолькунгов, нагрянувшим в его усадьбу, дабы прояснить вопрос, бывший ни в коем случае ни в пользу Сванте. Первым делом его заставили передать ферму Бекафален несчастным братьям Торгейру и Аунунду, затем он получил предложение о покупке Йевстагорда и принадлежащих ей угодий по смехотворно низкой цене, оказаться от которой было бы опасно для жизни, поскольку двор кишел всадниками в железных доспехах. Ярл Фолькунгов достал письменные принадлежности и пергамент, сам написал договор, так что все делалось честно и законно, вплоть до мизерной платы.

  Когда чернила и печать просохли, ярл Фолькунгов пригласил господина  Сванте во двор, еще минуту назад принадлежавший ему, вручил ему  меч и рассказал всем домочадцам, что мерзавец по имени Сванте, которого они считали  хозяином, был подлым вором, укравшим однажды три золотые монеты здесь, на ферме Йевстагорд. Обвинив в краже беззащитную юную рабыню по имени Ирса, этот паскудник избежал наказания, как скользкая гадина. Большего труса, чем этот Сванте, не найти, и теперь он уйдет из  поместья и фермы опозоренным навеки.

    Чем дольше говорил ярл, тем громче становились смешки и хохот домочадцев, но больше всех веселились братья Торгейр и Аунунд. Наконец Сванте не выдержал, глаза его потемнели от гнева и он с яростью  бросился с обнаженным мечом на человека, который за несколько мгновений втоптал его в грязь, превратив в ничто.

   Вскоре тело Сванте унесли, а  Биргер подошел к Торгейру и Аунунду, вытирая кровь с меча, объявил, что теперь между ними мир, все прощено и забыто. Однако им придется вернуть долги и заключить мир со всеми, кого они ограбили. Если же кто-то заговорит о суде и тинге, пусть они отвечают, что отныне находятся под защитой Фолькунгов и Бьёльбо.

  Однако они должны зарубить на носу — любая благосклонность имеет свою цену. Однажды Биргер попросит их об одолжении, может быть, мелком, а может быть, и очень серьезном. Братья поклялись всем святым, что сделают все, о чем их попросит господин Биргер.
Торгейр, старший из братьев, стал хозяином Бекафалена, а младшего, Аунанда, Биргер назначил управляющим Йевстагорда.  Отныне над Йевстагордом развевался флаг Фолькунгов — вот так и оказалось, что вспыльчивый Аунанд получил защиту самого ярла.