Помнить или забыть

Драматическая хроника воспоминаний фронтовиков

Актеры примеряют судьбы, вживаясь в предложенные сценой образы. Декорация лаконична – вагон-теплушка, пропахший дымом и тревогой. На спинке обшарпанного стула – невесомая косынка, рядом – видавший виды вещмешок, у стола – потрепанная книга. На вагоне-теплушке идут кадры военной хроники.(солдаты бегут в атаку.) Мгновение застывает. В свете рампы возникают Актер 1 и Актриса 1, одетые в военную форму.
СЦЕНА 1.
АКТЕР 1: Война… Тяжелое слово, тяжелое время. Определение ему найдется в любом словаре. Но лишь тот, кто видел войну своими глазами, познал ее истинное нутро.
АКТРИСА 1: Народная… Священная… Отечественная… Чем дальше уходит в прошлое та страшная война, тем меньше остается ее живых свидетелей. Но человеческая жизнь – не вечна, и лишь память способна продлить ее.
(В тусклом свете прожектора вырисовывается силуэт немолодого солдата. Он, сгорбившись, сидит на ящике, скручивая самокрутку).
СОЛДАТ 1: Первый рукопашный… Атака… Бежит по полю обезумевшая толпа, кричит «Ура!». И этот крик превращается в какой-то звериный рык, утробный вой: «А-А-А!!!». В голове только одна мысль: добежать, вцепиться в глотку врагу, рвать его! За погибших друзей, за сожженные города и села… А немцы тоже несутся навстречу, в атаку. Представляете, две лавины! И над всем этим – вой, рев, мат! Вижу, прямо на меня прет немец, огромина, рожа перекошена так, что мне аж страшно стало. Я про карабин-то свой и забыл. А он несется с винтовкой наперевес, на конце штык, как кинжал. И вот он с разбегу пытается меня этим штыком проткнуть. Я как-то дернулся в сторону, схватил винтовку за ствол и потянул на себя. Он равновесие потерял, заваливаться начал, я винтовку отпустил, и он рухнул…
(Свет прожектора меркнет, уходя от солдата… Голос затихает… Луч выхватывает из темноты другого солдата).
СОЛДАТ 2: Самое страшное воспоминание о войне – это первое, осознанное убийство. Когда человек смотрит тебе в глаза, даже если это твой злейший враг, выстрелить в него – невероятно сложно. Потом мы стреляли, ходили в атаки, ставили мины, убивали… Но тот первый страх, та боль, которую ты испытываешь в первый раз, преследуют тебя потом долгие годы…
(Свет гаснет, голос стихает).
АКТЕР 1: Все, что мы знаем о войне, мы знаем в основном из мужских уст, из мужских рассказов. Мы словно в плену мужского взгляда на войну. Но ведь на той страшной войне вместе с мужчинами сражались и женщины. Не только спасали и перевязывали раненых, водили в бой танки и самолеты, но и стреляли из снайперских винтовок, бомбили, взрывали мосты, ходили в разведку, брали «языка».
АКТРИСА 1: «Не женское это дело – убивать», – скажет одна из участниц той войны. Другая же напишет на стене поверженного Рейхстага: «Я пришла в Берлин, чтобы убить войну».
АКТЕР 1: Женская память о войне… Какая она?
(Тусклый луч прожектора выхватывает из темноты лица трех актрис, возникших на заднем плане).
АКТРИСА 2: Когда я расскажу вам все, что было, я опять не смогу жить, как все. Я вернулась с войны живая, хоть и раненая. Но я долго болела. Болела, пока не сказала себе, что все это надо забыть, иначе я никогда не выздоровею. Неужели вам нужно знать, что мы пережили? (Любовь Новик, санинструктор).
АКТРИСА 3: Живу с этим в душе все эти годы. Проснешься ночью и лежишь с открытыми глазами. Иногда думаю, что унесу все это с собой в могилу, и никто об этом не узнает. Страшно было… (Анастасия Демченко, старший сержант, медсестра).
АКТРИСА 4: А я рада, рада, что могу кому-то об этом рассказать. Когда посмотришь на войну нашими, бабьими глазами, она страшнее страшного становится. Мужчина… Он мог вынести. Он все-таки мужчина. А вот как женщина могла… Я сама не знаю. (Тамара Степанова, снайпер).
АКТЕР 1: Когда слушаешь их рассказы, перед глазами встает совсем другая война… С другим цветом, пространством, лицом…
АКТРИСА 1: Это будет рассказ не о войне, а о человеке на войне.
(Раздается крик журавлей. Актрисы делают шаг вперед и смотрят вдаль… На вагоне-теплушке появляются фотографии женщин в военной форме, представительниц разных родов войск, погибших в Великой Отечественной войне).
СЦЕНА 2.
АКТРИСА 1: Как сейчас помню… Сорок первый год…
(Актриса 2 берет косынку. Звучит предвоенное танго.)
АКТРИСА 2. Сорок первый год… Наш последний школьный звонок. Выпускной.
(Актриса 2 начинает кружиться с косынкой, проходя мимо остальных актрис. Они тоже начинают вальсировать.)
АКТРИСА 3. Было до того торжественно и трогательно, что слезы сами собой катились. Слезы прощания с детством, со школой… А потом мы поехали за город, встречать рассвет нашей новой жизни.
АКТРИСА 4. И мир вокруг казался таким прекрасным, будущее – чудесным и счастливым, ведь нам всего по семнадцать, восемнадцать лет! Мне Андрюша в любви признался, свои первые стихи подарил…
АКТРИСА 3. (берет книгу). Наташа… оживленная и одновременно какая-то тревожная, с широко раскрытыми, испуганными глазами, словно высматривала что-то. И где бы она ни была, с кем бы ни говорила, чувствовала на себе его взгляд. Я зачитывалась этими строками романа… представляла себя на первом балу. А как иначе? Я ведь актрисой мечтаю стать!
АКТРИСА 4. Что это за профессия – артистка? Несерьезно как-то…
АКТРИСА 3. А мне все равно! Хочу быть, как Орлова! (Прыгает на стул и, кривляясь, изображает небольшой отрывок из фильма «Цирк» с участием Орловой.)
АКТРИСА 2. Девочки, рассвет! Желание надо загадать! Встретили мы рассвет, счастливые, возвращаемся обратно…
АКТРИСА 1. Возвращаемся… а город словно сошел с ума: люди плачут, шумят… отовсюду радио гремит.
(Голос диктора: …Внимание, говорит Москва. Заявление советского правительства… Сегодня, в 4 часа утра, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…).
АКТРИСА 1. Война…
АКТРИСА 2. Война?!
АКТРИСА 3. Да не может этого быть! У нас же планы – кто куда учиться, кто кем станет… Какая война?
АКТРИСА 4. Взрослые плакали, а мы нет. Мы совсем не боялись, дурочки. Уверяли друг друга, что месяца не пройдет, как мы «дадим по мозгам этим фашистам»!
АКТРИСА 2. Мы были смелые… До нас еще ничего не доходило. Поезда, музыка играет, военная форма… А война – она где-то там, далеко от нас.
АКТРИСА 1. Это мы потом понимать стали, когда в дома первые похоронки пошли. Отца моего долго не брали, он всё ходил и ходил – не брали по здоровью и возрасту, а он рвался… И вот, ушел в Сталинскую, или как тогда ее называли, «Стальную» дивизию.
(Медленно нарастает звук строя солдат в сапогах, затем так же медленно затихает.) И тогда мы, девчонки, решили – тоже на фронт!
АКТРИСА 3. Нам пора воевать! Без нас война – не война!
АКТРИСА 4. И чтоб оружие сразу дали, непременно!
СЦЕНА 3.
(Кабинет военкомата. Актер 1 и актер 2 ставят на середину стол, стул. Актер 1 (командир) садится за стол.)
АКТРИСА 1. В военкоматах очереди огромные – и молодые, и старые, призывники и добровольцы… Страна в опасности, как я могла оставаться в стороне? (Берет со стола заявление.) «Прошу принять меня в ряды Красной Армии. Хочу с винтовкой в руках защищать родную землю от врагов, проклятых фашистов!»
(Актер 1 и актер 2 ставят стол, стул. Актер 1 (командир) садится за стол.)
АКТРИСА 2. (Кладет на стол заявление.) Товарищ командир? Вот мое заявление. Прошу принять меня добровольцем…
КОМАНДИР. Военная специальность есть? Нет! Машину водишь? Тоже нет! Раненых перевязывать умеешь? Молчишь? Тогда что ты там, на фронте, делать будешь?
АКТРИСА 2. Воевать!
КОМАНДИР. Когда мужчина идет воевать – это нормально, а когда женщина… девчонка… Это ненормально!
АКТРИСА 2. Нормально! Я клятву Родине давала! Если надо санитаркой быть – научусь. Надо связисткой – стану! Только на фронт!
КОМАНДИР. Это ты сейчас такая прыткая, а попадешь туда – по-другому запоешь. Думаешь, мне приятно таких, как ты, в пекло отправлять?
АКТРИСА 2. На фронт!
КОМАНДИР. Жди, вызовут.
(Убегает из кабинета. Навстречу актриса 4.)
АКТРИСА 4. Взяли?
АКТРИСА 2. Куда они денутся! Мы еще не знали, куда нас зачислят, куда мы поедем… Да и неважно это было, кем будем. Только бы – на фронт!
(Офицер сидит за столом и внимательно изучает стопку заявлений. На все вопросы отвечает машинально.)
АКТРИСА 4. Дяденька… В гимнастерке и сапогах…
КОМАНДИР. Это вы ко мне?
АКТРИСА 4. Я к вам. Вот заявление мое.
КОМАНДИР. Слушай меня внимательно. Если ранят бойца, перевязать его сможешь?
АКТРИСА 4. Смогу!
КОМАНДИР. А оттащить раненого в укрытие?
АКТРИСА 4. Смогу!
КОМАНДИР. А если ранят танкиста?
АКТРИСА 4. Что танкиста?
КОМАНДИР. Если его ранят, то где?
АКТРИСА 4. Где?
КОМАНДИР. В танке!
АКТРИСА 4. В танке!
КОМАНДИР. А в танке люк.
АКТРИСА 4. (Удивленно.) Что?
КОМАНДИР. Чтобы вытащить раненого танкиста, надо сначала забраться на танк, открыть люк, залезть в него…
АКТРИСА 4. Залезу!
КОМАНДИР. А если танк горит? Снаряды рвутся, пули свистят… Сможешь из горящего танка вытащить танкиста? А они мужики крепкие!
АКТРИСА 4. Крепкие… А я вот так возьму и вытащу!
(Подходит к офицеру и, резко взяв его под мышки, пытается поднять со стула.)
КОМАНДИР. Отставить! (Удивленно смотрит на девчонку.) Сколько тебе лет?
АКТРИСА 4. А сколько надо?
КОМАНДИР. Чего?
АКТРИСА 4. Ну… восемнадцать.
КОМАНДИР. А ну, не врать!
АКТРИСА 4. Ладно, семнадцать… с половиной.
КОМАНДИР. Дай сюда заявление. Подрасти сначала. Кругом – марш! И чтобы я тебя здесь больше не видел!
АКТРИСА 4. Но я все равно убежала на фронт!
СЦЕНА 4.
(Звук паровоза..Солдат на гармошке играет мелодия «22 июня ровно в 4 часа». Актриса 1 берет вещмешок.)
АКТРИСА 1. Когда я уходила на фронт, день был прекрасный. Светлый воздух, и мелкий-мелкий дождичек. Так красиво… Вышла утром, стою: неужели я больше сюда не вернусь? А я верила, что вернусь, что не погибну. Как это я могу умереть? Как это меня убьют, и меня не станет?
(Выходят остальные актрисы с вещмешками, актеры в военной форме.)
АКТРИСА 2. Вот прихожу я на вокзал, ищу своих подруг – мы договорились встретиться у поезда. И вдруг вижу – мама… Моя мама! Она прибежала к поезду. Мама была строгая, она никогда меня не целовала, не хвалила. Если что-то хорошее, она только ласково посмотрит – и все. А тут она прибежала, схватила мою голову и целует меня, целует… И так смотрит в глаза, смотрит… Долго. Я поняла, что больше никогда не увижу свою маму. Я это почувствовала. Захотелось бросить все, отдать вещмешок и вернуться домой…
АКТЕР 2. По ва-го-о-о-нам!
(Актриса 2 медленно заходит в вагон и кричит.)
АКТРИСА 2. Мамаааа!
СЦЕНА 5.
(Дверь вагона с лязгом закрывает Актер 2. На обшивке вагона – кинохроника: эшелон, уходящий на фронт, лица солдат, полные решимости. Застывшие кадры. Дверь вагона распахивается, и на землю спрыгивает Актриса 1.)
АКТРИСА 1. Долго нас трясло в этих теплушках… Тогда мы еще толком не осознавали, что нас там ждет, на передовой. И вот, прибыли, наконец, в пункт назначения, а там – сразу под бомбежку. Прямо в санпропускнике, в бане, нас и накрыло!
АКТРИСА 3. Как начали бомбить, мы, кто в чем был, выскочили на улицу. А я еще умудрилась полотенце на голову намотать, красное такое, мама дала, чтоб не простыла. Выбежали, а куда бежать – непонятно.
(Звук нарастающего гула самолета. Свист падающих бомб, оглушительные взрывы. Актрисы разбегаются в панике. Девушка (актриса 3) застыла на месте, красное полотенце – как мишень. Появляется молодой офицер (актер 2).)
АКТЕР 2. Девушка, живо в бомбоубежище! Бросьте полотенце! Вы же себя демаскируете!
АКТРИСА 3. Ничего я не демаскирую! И полотенце не сниму, мама сказала с мокрой головой не ходить! После бомбежки он меня и нашел…
АКТЕР 2. Почему не слушаетесь? Я ваш командир!
АКТРИСА 3. Я еще подумала: "Вот еще, чтоб ты моим командиром был!"
АКТЕР 2. Разговорчики… Выходи строиться!
СЦЕНА 6.
АКТРИСА 1. Мы рвались в бой, к подвигам, но к армейской жизни оказались совсем не готовы. Да и армия, по правде говоря, к нам не была готова. Девчонки ведь в основном добровольцами шли. На нас никто не рассчитывал, нас даже не ждали. В начале войны и женской формы-то не было, выдавали мужскую, с чужого плеча.
АКТЕР 1. Юные, оторвавшиеся от дома, еще совсем дети, а тут – воинская дисциплина. Привыкнуть к этой форме, научиться различать звания, поражать "цель", ползать по-пластунски, портянки наматывать, сутками не спать, противогаз надевать за секунды, окопы рыть… Война оказалась совсем не такой, какой они ее себе представляли, когда рвались на фронт. Суровая, будничная, вещественная…
(Выходит Актриса 4 (Соколова), в руках – огромные солдатские ботинки.)
СОКОЛОВА. А я в роте самая маленькая оказалась, метр пятьдесят три, тридцать четвертый размер ноги. Естественно, таких размеров военная промышленность не выпускала, вот и достались мне ботинки сорок второго! Надену и снимаю, не расшнуровывая! (Надевает ботинки и делает шаг вперед.) Тяжеленные! И ходила я в них, волоча ноги по земле. От моей строевой поступи искры из мостовой вылетают! На что это было похоже, только не на строевой шаг. Страшно вспоминать свой первый марш! (Соколова поднимает правую ногу вверх. Выбегают другие девушки в форме и тоже поднимают ноги. Делают несколько неуклюжих шагов. Появляется старшина.)
СТАРШИНА (актер 2). Отделение, становись! Равняйсь! Смирно! Носки подравнять! (Оглядывает строй.) Боец, это что вы в карманы напихали?
СОКОЛОВА. Что природа дала, то и напихали.
(Девчонки хихикают.)
СТАРШИНА. Отставить смех! Боец Соколова!
СОКОЛОВА. Я!
СТАРШИНА. Ко мне!
СОКОЛОВА. Есть!
(Соколова выходит из строя, чеканя шаг. Вдруг с ноги слетает ботинок и летит прямо в пах командиру.)
СТАРШИНА. (Сгибаясь от боли.) Ой!
СОКОЛОВА. Простите… (Подходит, отдает честь и во все горло.) Товарищ командир, боец Соколова по вашему приказанию прибыла!
СТАРШИНА (сквозь зубы). Отставить! Являются черти, а бойцы – прибывают. Ясно?
СОКОЛОВА. Ясно!
СТАРШИНА. Повторить подход к командиру.
(Соколова разворачивается, отбегает на несколько шагов, волоча ботинки, одергивает форму, поправляет шнурки, выпрямляется и кричит.)
СОКОЛОВА. Я готова! Давайте!
СТАРШИНА. Чего давать?
СОКОЛОВА. Зовите!
СТАРШИНА. А-а-а… Боец Соколова, ко мне!
СОКОЛОВА (подбегает и рапортует). Товарищ командир, боец Соколова по вашему приказанию прибыла!
СТАРШИНА. Вольно! Боец Соколова, как вы ходите? Устав не знаете! Сплошные замечания! А форма на вас как сидит? Почему ноги не поднимаете? Вас что, не учили? Объявляю три наряда вне очереди!
(Соколова переминается с ноги на ногу от боли, но, встречаясь взглядом с командиром, вытягивается и через силу улыбается.)
СОКОЛОВА. Есть, три наряда вне очереди! (В зал.) Повернулась, чтобы идти, а ботинки остались стоять. Ноги в кровь стерты.
СТАРШИНА. Отставить! Вот что, боец, сходи к нашему ротному сапожнику, Паршину. Пусть он тебе сапоги сошьет из старой плащ-палатки, тридцать…
СОКОЛОВА. Тридцать четвертого размера, товарищ командир!
СТАРШИНА. Лучше я сам схожу!
СОКОЛОВА. Пожалел…
АКТРИСА 1. Пожалел… Три наряда вне очереди!
АКТРИСА 2. Никаких поблажек нам не давали. Хоть и девчонки мы. Только и слышишь:
АКТРИСА 1. "Разговорчики прекратить!"
АКТРИСА 3. Вечером хочется посидеть, повышивать…
АКТРИСА 1. Не разрешается.
АКТРИСА 4. Два часа всего на отдых давали.
АКТРИСА 1. Мы в это время письма родным писали.
(Выходит старшина.)
СТАРШИНА. Отделение, воздух!
(Девчонки замирают.)
АКТРИСА 1. Упали!
(Девчонки падают на землю.)
СТАРШИНА. Вперед, по-пластунски, марш!
(Актрисы ползут по-пластунски.)
СТАРШИНА. Я как вас учил? Землю жрать! Живот в землю! По-пластунски, вперед! Я из вас, девоньки, солдат сделаю, а не мишени для фрицев! Вперед!
(Девчонки ползут, и каждая по очереди выкрикивает строки из своего письма, останавливаясь и складывая из бумаги самолетик.)
АКТРИСА 2. Мамочка моя милая! У меня все хорошо! За меня не беспокойся! Мы обязательно победим!
АКТРИСА 3. Дорогие мои родные! Не могу часто писать. Времени нет. Приходится всему учиться на ходу. Но я не унываю!
АКТРИСА 4. Здравствуйте, мамочка, сестренка, бабушка! Сообщаю, что жива и здорова! Жизнь наша солдатская протекает нормально. Кушаем 3 раза в день. Целую, ваша дочь!
СТАРШИНА. Вольно! Разойдись!
(Старшина уходит.)
АКТРИСА 1. А еще солдаты, видя, что мы такие молодые, любили над нами подшутить.
(На сцене появляется солдат (актер 1) с двумя ведрами.)
СОЛДАТ. Боец, а ты чего тут прохлаждаешься? Бегом за чаем на кухню!
АКТРИСА 2. Прихожу к повару. Он на меня смотрит:
– Чего пришла?
Я говорю:
– За чаем.
– Чай еще не готов.
– А почему?
– Повара в котлах моются. Сейчас помоются, будем чай кипятить…
Я приняла это за чистую монету, взяла ведра и пошла обратно.
СОЛДАТ. Где чай?
АКТРИСА 2. Да повара в котлах моются. Сейчас помоются, будут чай кипятить.
СОЛДАТ. Какие повара? В каких котлах? Повара в бане моются, в солдатской, как и все! Давай бегом на кухню!
АКТРИСА 2. Вернулась я на кухню, налили мне два ведра чая. Несу чай, а навстречу – двое старших по званию. Я тут же вспомнила, как нас учили, приветствовать каждого, потому что мы рядовые. А их двое! Как же я их двоих приветствовать буду? Иду и соображаю. Поравнялись, я ставлю ведра, одному честь отдаю и кланяюсь. «Кто тебя учил так честь отдавать?» – спрашивает меня старший. А я отвечаю: наш командир.
АКТРИСА 1. Все для нас, девчонок, в армии было сложно. Дисциплина, уставы – вся эта военная премудрость нам, конечно, не сразу давалась.
АКТРИСА 3. Вот я стою на посту и охраняю самолеты. А в уставе говорится, что если кто-то идет, надо останавливать: «Стой, кто идет! Стрелять буду!» И вижу, командир приближается к моему посту. Ну я на него винтовку направила и кричу: «Стой, кто идет!» А он не останавливается. Тогда я кричу: "Вы меня извините, товарищ командир, но я сейчас в вас стрелять буду!" Представляете? Я – командиру! Нашему Иванычу!
АКТРИСА 3. Вояка!
АКТРИСА 1. Смирно!
(Звучит мелодия частушки.)
АКТРИСА 1.
Наш Иваныч парень бравый,
Всех фашистов перебьет!
И девчатам из отряда
Тоже спуску не дает!
АКТРИСА 2.
Милый мой фашистов бьет, 
И мне тоже хочется!
Дайте, дайте пулемет,
Стану пулеметчицей!
АКТРИСА 3.
У фашиста нос кривой
И спина горбатая,
 А за пятою ногой
Следует десятая.
АКТРИСА 4.
Дали немцу по башке,
Ходит спотыкается.
Получи, фашист, гранату,
Чтоб уж не маяться!
ВМЕСТЕ. Посадила я в саду черную смородину.
Эх, я воевать пойду за Советскую Родину!
(Частушка заканчивается. Актрисы стоят по стойке смирно. Выходит офицер и дает им в руки текст военной присяги.)
АКТРИСА 1. (четко , громко). Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом…
АКТРИСА 2. Строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников. Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому Правительству.
АКТРИСА 3. Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
АКТРИСА 4. Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся… (На вагоне военная хроника. Последний кадр – взрыв снаряда.)
СЦЕНА 7.
АКТРИСА 1. Что было страшнее всего на войне для нас, девчонок? Видеть, как гибнут твои – ровесницы, мальчишки – каждый день у тебя на глазах. Сердце кровью обливалось, когда смотрела на раненых, искалеченных.
АКТРИСА 2. Засыпать было пыткой, не знаешь, откроешь ли глаза утром, или фашисты во сне прикончат. Холод, голод – через это все прошли. И все вокруг кричало войной – звуки, запахи, все пропитано ею до мозга костей. Но злость на фашистов, ненависть к ним жгла сильнее любого страха. Желание вышвырнуть гадов с родной земли было превыше всего!
(Актриса 4 берет мишень в виде немецкого солдата (можно снайперскую винтовку))
АКТРИСА 4. А я вам расскажу, как на первую "охоту" вышла, так у нас, снайперов, это называлось. До этого снайперскую школу закончила. Туда отбирали девчонок, да и то не всех. Зрение должно быть – как у орла, здоровье – богатырское. Потом поняла, почему мужиков не брали. Оказывается, у женщин пальчик на курке плавнее работает. У снайпера шанс только один – выстрелить точно. И не по повару какому-нибудь, а по офицеру, по командиру. Кроме винтовки, саперной лопатки и бинокля, брали с собой две гранаты. Одна – для фрицев, другая – для себя. Мы знали, как немцы с нашими снайперами расправлялись, если в плен попадали. Ну вот, вышла я на первую "охоту" (опускается вниз, положив мишень рядом). Замаскировалась, наблюдаю. Вижу, подъехала повозка, солдаты груз какой-то передают друг другу. И тут появляется немецкий офицер (поднимает мишень, придерживая ее рукой). Я приготовилась стрелять. А он постоял, покомандовал чего-то и ушел (опускает мишень). Я испугалась, что упустила его. И когда он снова появился (поднимает мишень), я уже хотела на курок нажать, и вдруг мысль в голове: это же человек, хоть и враг, но человек! И руки затряслись, дрожь по всему телу, озноб. Страшно вдруг стало. Я же его в прицел вижу, как на ладони. И внутри меня что-то противится, не дает решиться. Но я взяла себя в руки и нажала на курок плавно. Он руками взмахнул и упал (мишень падает вниз). Убила я его или нет, не знаю. Но после этого меня еще сильнее затрясло, страх какой-то появился: я… человека убила?! Когда по мишеням стреляла – ничего, а тут… я убила! Не могла после этого стрелять, руки тряслись. Но потом страх прошел. И вот как… Случилось это… Мы уже наступали, шли мимо поселка небольшого. И там, у дороги, увидели барак или дом, не разберешь уже, все сгорело, одни черные камни остались. Многие девчонки не подошли, а меня как магнитом потянуло. И в этих углях я увидела кости человеческие. Золу взяла, а у меня на ладонях звездочки. Это же наши солдатики, раненые или пленные, сгорели. После этого, сколько я ни убивала, мне уже не было жалко. Как увидела эти черные звездочки…
АКТРИСА 3. Снаряд в склад с боеприпасами попал, все вспыхнуло. Солдат рядом стоял. Молоденький совсем, мальчишка. Он склады охранял. Огонь его опалил. Уже не человек, а черный кусок мяса. Он подскакивал только, а все из окопов смотрят, растерялись. Я схватила простыню, подбежала, накрыла его и сама на него легла. Он вот так подергался и затих. Сердце разорвалось. Меня затрясло. Стою вся в крови, подошел старый солдат и обнял меня.
(Подходит солдат.)
АКТЕР 2. Кончится война, и, если она жива останется, человека в ней все равно уже не будет. Такой ужас пережить.
АКТРИСА 1. А для меня страшнее всего первый бой был. Небо гудит, земля гудит, кажется, сердце сейчас лопнет, кожа треснет. Не думала, что земля может трещать. Все трещало, гремело. Мне казалось, вся земля ходит ходуном. Я просто не могла… Как это пережить… Мне так страшно стало, что я решила: чтобы не струсить, взяла комсомольский билет, в кровь раненого обмакнула, в карман положила и застегнула. И поклялась себе, что выдержу, главное – не струсить, потому что, если я струшу в первом бою, дальше шагу не ступлю. Заберут с передовой, в медсанбат отправят. А я хотела только на передовой быть, отомстить за свою кровь лично. И мы наступали, шли по траве, а трава по пояс… Там уже несколько лет не сеяли. Идти тяжело было. Это на Курской дуге. После боя меня начальник штаба вызвал.
ОФИЦЕР. (актер 1) Ты куда лезешь? Куда тебя несет? Убьют, как муху. Это война. Давай переведу хотя бы в санчасть…
АКТРИСА 1. Прошу оставить меня в роте.
ОФИЦЕР. Молись богу, чтобы сразу убили, а если без глаз останешься, без рук? Ты подумала об этом? Кому ты потом такая нужна будешь?
АКТРИСА 1. Я об одном прошу: оставьте меня в роте.
ОФИЦЕР. Заладила, «оставьте». А ты знаешь, что такое рукопашный бой? Это ужас. Человек таким становится… это не для человека… Бьют, колют штыком в живот, в глаз, за горло душат друг друга. Вой стоит, крик, стон. И хруст – хрящи ломаются, кости трещат. Для войны это и то страшно, это самое страшное. Я все пережил, все знаю. Тяжело и летчикам, и танкистам, и артиллеристам, всем тяжело, но пехоту ни с чем не сравнить. (Достает из кармана гимнастерки фотографию.) Красивая?
АКТРИСА 1. Молодая.
ОФИЦЕР. Наша Ромашка. Мы ее так звали. Берегли. А тут бой. Ранило командира, она поползла его спасти. И вдруг перед ней снаряд. Командира – насмерть, она доползти не успела, и ей обе ноги разворотило. Мы ее несли в медсанбат, а она кричит не от боли: "Пристрелите меня! Я жить такая не хочу". Как ты не можешь понять, ты женщина и должна любить. Тебе детей рожать, а не с автоматом бегать. Думай!
АКТРИСА 1. Никому не поверю, если скажет, что страшно не было. Вот немцы поднялись и идут, пять-десять минут – и атака (Снова на вагоне идет военная хроника. Солдаты бегут в атаку). Тебя начинает трясти… но это до первого выстрела. А как команду услышишь, уже ничего не помнишь, вместе со всеми поднимаешься и бежишь. И тебе не страшно. (пауза.) А вот на второй день ты уже не спишь, тебе уже страшно. Все вспоминаешь, все подробности, и до твоего сознания доходит, что тебя могли убить, и становится безумно страшно. Сразу после атаки лучше на лица не смотреть, это совсем другие лица, не такие, как у людей.
СЦЕНА 8.
АКТРИСА 2. Солдаты… Да, грубоваты, кто спорит, но зато добрые! И справедливые. Такой обостренной, воинствующей справедливости, как в окопах, я больше нигде не встречала. Помню, как нас вши заедали, житья не давали. Солдатам проще – скинул рубаху, кальсоны…
(Выходят бойцы (актеры) в кальсонах, держа в руках гимнастерки. Хлещут себя, словно вениками, с остервенением.)
АКТРИСА 2. А каково девчонке? Приходилось искать какую-нибудь заброшенную землянку и там, раздевшись донага, пытаться вытравить эту заразу. Иногда кто-нибудь помогал – встанет в дверях и кричит: «Не лезьте, мужики! Маруська там воюет с гадами!»
БОЙЦЫ. Не суйся! Маруська там вшей давит!
БОЕЦ 1. А банный день! Целое событие!
БОЕЦ 2. А как по нужде сходить? Тоже проблема!
(Бойцы садятся на корточки и с помощью гимнастерок изображают некое подобие ограждения.)
АКТРИСА 2. Однажды приспичило, уединилась под кустиком, прямо над бруствером траншеи. Немцы, видать, то ли не сразу заметили, то ли дали спокойно закончить дело, но стоило мне начать штаны натягивать, как засвистело слева и справа. Я кубарем скатилась в траншею, штаны болтаются на щиколотках. Ох, и гоготали потом в окопах про то, как Маруськин зад немцев ослепил… Поначалу, признаюсь, меня этот солдатский хохот раздражал. Пока не поняла, что смеются они не надо мной, а над своей солдатской жизнью, над кровью и вшами. Смеются, чтобы выжить, чтобы с ума не сойти. А мне было достаточно, чтобы после кровавой мясорубки кто-нибудь спросил с тревогой: «Манька, ты цела?»
БОЙЦЫ. Манька, ты жива?!
АКТРИСА 2. Жива!
(Бойцы подхватывают актрису на руки с победным криком «Ура!»)
СЦЕНА 7.
(Актриса 1 надевает медицинский халат. Актриса 2 (Новик) берет санитарную сумку.)
АКТРИСА 1. (врач) Медсанбат… Рядом с передовой. Страшное место. Раненых – не счесть, не успевали спасать. Каждый третий умирал. Стоишь у операционного стола, а руки от усталости сами падают. Бывало, уткнешься лбом прямо в оперируемого… Сколько пришлось увидеть, сколько пережить… Там девчонки быстро становились взрослыми. Когда у солдата, мальчишки совсем, на твоих глазах отрезают руку или ногу, вся детскость мигом из головы вылетает. И ведь не было одинаковых ран. Война каждого калечила по-своему… (актрисе 4). Собирайся, машина пришла. В госпиталь раненых повезешь.
МИХАЛЫЧ. (актер 2) Товарищ военврач, там вас девушка спрашивает.
ВРАЧ. Пусть заходит.
(Входит ЛЮБА (актриса 3).)
ЛЮБА. Катерина Ивановна!
ВРАЧ. Люба… (Поворачивается). Люба! (Обнимаются). Жива! Как сбежала из госпиталя, вернее, дезертировала, и как в воду канула. Ни слуху, ни духу.
ЛЮБА. Я записку оставила.
ВРАЧ. «На дежурство не выйду, уезжаю на фронт. На передовую». А потом – ни одного письма. Что я должна была подумать? Садись, Люба, сейчас я тебя нашим фирменным чаем напою. Солдаты достали. Михалыч, чайку нам фирменного!
(Михалыч приносит чайник. ВРАЧ ставит на стол кружки.)
ВРАЧ. А у нас здесь своя передовая. Третьи сутки не спим. Все с ног валятся. Раненых – тьма. Ноги уже совсем отекли. Ты-то как?
ЛЮБА. (держит горячую кружку двумя руками). Я еще перед самой войной видела, как здоровые, сильные мужики на вокзале вагоны с зерном разгружали, мешки по шестьдесят-восемьдесят кило таскали. Примерно столько же весит человек. Они эти мешки тягают, а у самих рубахи хоть выжимай… На передовой было много девчонок, таких же, как я. Хрупкие, худенькие. И мы оказывались выносливее тех, кто постарше. Не знаю, как это объяснить. Таскали на себе мужиков, в два-три раза тяжелее нас. Раненого тащишь, его оружие, да еще и шинель на нем. Шинель бросишь, конечно. Бежишь за следующим. И так раз пять-шесть за одну атаку. Просто невероятно.
(Видит на стуле шинель. Подходит, берет ее. Звук взрыва. Шинель падает. ЛЮБА опускается на колени и осторожно поднимает шинель.)
ЛЮБА. А это уже в Сталинграде было. Одного протащу – оставляю, потом – другого. И так по очереди их тяну, потому что раненые очень тяжелые, их нельзя бросать. У обоих, как бы это сказать… ноги сильно посечены, кровь хлещет. Там каждая минута дорога. И вдруг, когда я отползла подальше от огня, дыма стало меньше, я обнаруживаю, что тащу одного нашего танкиста и одного немца… У меня был шок: там наши гибнут, а я немца спасаю! Я в панике. Там, в дыму, не разобрала. Вижу: человек умирает, кричит… А-а-а… Они оба обгоревшие, черные. Одинаковые. А тут я разглядела: медальон чужой, часы не наши, все чужое. Эта форма проклятая! И что делать? Тяну нашего раненого и думаю: "Возвращаться за немцем или нет?" Понимала, что если я его брошу, он умрет. От потери крови. И я поползла обратно. И продолжала тащить их обоих!
ВРАЧ. (обнимает Любу). Не может быть одно сердце для ненависти, а другое – для любви. Сердце у человека одно.
МИХАЛЫЧ. Товарищ военврач, там раненых с передовой привезли.
ВРАЧ. Подожди меня.
(Врач уходит с медбратом. Появляется актриса 4 (Новик). Небольшая пауза. Люба достает из вещмешка яблоко, кладет на стол и уходит. Заходит ВРАЧ. Подходит к столу.)
НОВИК. Сдала я раненых, назад машина пустая шла, и я… выспалась. (подходит к врачу). Товарищ военврач, мне стыдно.
ВРАЧ. Что случилось?
НОВИК. Я… выспалась… Я спала в машине.
ВРАЧ. Ну и молодец, что выспалась. Хоть один человек будет в форме, а то все еле ноги волочат. Иди! Там раненых привезли.
(Новик делает шаг назад и падает на стул. Плачет.)
НОВИК. Я больше не могу! Не могу! Я хочу домой! К маме!
ВРАЧ. Что? Что я слышу! Не могу! А что ты, голубушка, думала, когда на фронт просилась? Пальчик перевяжу, шину наложу – и все? Нет! Война – это смерть, кровь, смерть и кровь… (показывает медицинские карты). Да! Смерть. Я до сих пор помню своего первого раненого. Лицо помню… У него был открытый перелом бедра. Представляете, торчит кость, осколочное ранение, все вывернуто… Я знала теоретически, что делать, но когда я к нему подползла и увидела это… Меня чуть не вырвало. И вдруг слышу: «Сестричка, дай водички…» Это он мне говорит! Я эту картину, как сейчас, вижу. Как он это сказал, я в себя пришла. «Ах, - думаю, - чертова тургеневская барышня! Раненый умирает, а ее, нежное создание, тошнит…» Я развернула индивидуальный пакет, закрыла рану – и мне стало легче. И оказала помощь как положено.
(Врач достает фляжку и кружку. Наливает спирт и протягивает кружку девушке.)
ВРАЧ. На, пей!
НОВИК. Что это?
ВРАЧ. Микстура от страха. Давай до дна.
НОВИК. (пьет и начинает краснеть. Рот открыт, слезы из глаз). Это же спирт… Голова кружится!
ВРАЧ. Ничего, догонишь. Боец Новик, а ну марш на свой боевой пост – к операционному столу! И запомни, девочка, мы с тобой на войне и занимаемся нечеловеческим, но человеческим делом!
(Врач уходит. Новик смотрит ей вслед.)
НОВИК. Я еле ноги передвигать могла, меня всю трясло. И тут я вспомнила, как в Жмеринке мы попали под страшную бомбежку. Состав остановился, и мы побежали. Всю ночь сидели в лесу, прятались, а состав разнесло в щепки. Под утро немецкие самолеты стали прочесывать лес на бреющем полете. Куда денешься? В землю, как крот, не залезешь. Я обхватила березу и стою: «Ох, мама, мамочка! Неужели я сейчас погибну? Если выживу, буду самым счастливым человеком на свете!» Кому потом ни рассказывала, все смеялись. Ведь, что стоило в меня попасть? Стою во весь рост, береза белая… И вот уже через пять минут я стояла у операционного стола. И пошло-поехало. Оперируешь сутками, потом немного поспишь, быстро умоешься – и снова к столу. И через два человека – третий мертвый. Не успевали всем помочь. И вот уже через пять минут я стояла у операционного стола…
(Выходит актер 1.)
АКТЕР 1. По статистике, потери среди медиков на передовой занимают второе место после потерь стрелковых батальонов пехоты. Что такое – вытащить с поля боя раненого бойца, да еще и не одного?
АКТРИСА 3. А я расскажу. Поднялись мы в атаку, а немец давай нас косить из пулемета. И батальона как не бывало. Все лежат. Не все убиты, конечно, много раненых. Немцы стреляют, огня не прекращают. И вдруг, как гром среди ясного неба, из траншеи выскакивает сначала одна девчонка, потом вторая, третья… (Выбегают актрисы с медсумками.) Они стали перевязывать раненых и оттаскивать их в укрытие. Даже немцы на какое-то время опешили от изумления. К вечеру все девчонки были тяжело ранены, а спасла каждая максимум два-три человека.
АКТРИСА 2. Награждали нас скупо, в начале войны наградами не разбрасывались. Вытащить раненого надо было вместе с его личным оружием. Первый вопрос в медсанбате: где оружие? В начале войны его не хватало. Винтовку, автомат, пулемет – все это тоже нужно было тащить.
АКТЕР 1. В сорок первом был издан приказ номер двести восемьдесят один о представлении к награждению за спасение жизни солдат: за пятнадцать тяжелораненых, вынесенных с поля боя вместе с личным оружием, – медаль "За боевые заслуги".
АКТРИСА 4. За спасение двадцати пяти человек – орден Красной Звезды.
АКТРИСА 2. За спасение сорока человек – орден Красного Знамени.
АКТРИСА 3. За спасение восьмидесяти человек – орден Ленина.
СЦЕНА 8.
АКТРИСА 1. Война… Смерть, страх, изнеможение, адский труд. И женское терпение, без края. Любовь, верность, нежность – все, что в нас есть.
(Вдали, в лучах прожектора  две фигуры.)
АКТРИСА 3. Комбат наш с медсестрой… Поженились. Какая уж там свадьба на войне? Но любили друг друга – до дрожи. Он в бой идет, а она места себе не находит. Говорила, что не простит, если убьют его, а она не увидит. Хотела, чтоб вместе, одним снарядом. Умереть вместе или вместе выжить – вот и вся их надежда.
АКТРИСА 1. Любовь там, на фронте, другая была. Знали все: любишь сейчас, а через минуту – все, нет человека. Если уж любили, то всей душой. Фальши там не было места, потому что часто любовь заканчивалась фанерной звездочкой на могиле.
(Актрисы берут шинели. Звучит танго. Они обнимают шинели, танцуют с шинелями, словно с партнерами. Музыка резко обрывается. Актриса 2 прижимает шинель к себе.)
АКТРИСА 2. Муж мой… Погиб сразу… Осколок… Мгновенно. Секунда – и все. Сказали, привезли их, я примчалась… Обняла его, не дала забрать. Хороню? Утром решила – повезу домой, в Беларусь. А это тысячи километров. Дороги военные… Неразбериха… Все решили, что я с ума сошла от горя. "Успокойся, – говорят, – поспи". Нет! От генерала к генералу шла, пока до Рокоссовского не добралась. Сначала отказал. Ну, ненормальная, что с нее взять? Сколько их в братских могилах лежат, в чужой земле? А я опять к нему: – Товарищ маршал, хотите, на колени встану? – Я понимаю вас… Но он мертв… – У меня детей от него нет. Дом сгорел. Даже фотографий не осталось. Ничего! Если я его на родину привезу, хоть могила останется. И мне будет куда вернуться после войны.
Молчит. Ходит по кабинету.
– Вы любили когда-нибудь, товарищ маршал? Я не мужа хороню, я любовь свою хороню.
Молчит. – Тогда я тоже здесь умру. Зачем мне без него жить?
Молчал долго. Потом подошел, руку поцеловал. Дали мне самолет специальный на одну ночь. Вошла я, обняла гроб и сознание потеряла.
(Танго возобновляется. Музыка смолкает. Актриса 4 опускает шинель и достает из кармана белый шелковый платочек.)
АКТРИСА 4. А это Коля подарил. Первая моя любовь. Я никому не говорила, даже подруге лучшей. Любила его там, как никогда и никого. Хоронили его… На плащ-палатке лежал. Немцы стреляют… Быстро надо, война ведь. Ребята березу нашли и стали копать под ней. А я стою и думаю: "Запомни место. Березу эту, дорогу. Там деревня, дальше дуб… и береза. Запомни!". А как запомнишь, если все березы горят? И вот прощаться стали. Ребята толкают: "Иди, мол, первая". И тут я поняла – они про любовь мою знали… А вдруг и он знал, а вдруг и он любил меня? Вспомнила, как на Новый год он мне шоколадку немецкую подарил. Я ее месяц не ела, в кармане носила. А потом платочек этот подарил. Лежит он на плащ-палатке, сейчас его песком засыплют, а я стою и улыбаюсь… Потом подошла, наклонилась и поцеловала. Первая и последняя моя любовь.
(Актриса 1 (офицер) подходит к Актрисе 1.)
АКТЕР 1. Сколько мы с тобой воюем?
АКТРИСА 1. Три года.
АКТЕР 1. И два месяца.
АКТРИСА 1. Запомнил.
АКТЕР 1. Вот закончится война, что будешь делать?
АКТРИСА 1. К маме поеду.
АКТЕР 1. Хорошо, когда тебя кто-то ждет. Выходи за меня!
АКТРИСА 1. Замуж?! В этой копоти! В дыму! Среди руин… Замуж? Ты сначала посмотри на меня – разве я женщина? Видишь, какой я стала? Ты сначала сделай из меня женщину. Дари цветы, говори ласковые слова, потому что я этого хочу!
(Пауза. Офицер подходит и пытается обнять, но она ускользает. Он собирается уйти. Звучит голос диктора: "От Советского информбюро… Войска Первого Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова завершили разгром Берлина…")
АКТРИСА 1. Победа!
(Актриса падает. Офицер подхватывает ее, прижимает к себе. На вагоне – хроника. Солдаты ликуют.)
СЦЕНА 9.
ОФИЦЕР. Вот мы и в Германии. Границу перешли. Родина… Освобождена.
АКТРИСА 1. Я не узнавала наших солдат! Чистые рубахи надели. Откуда-то цветы появились. Таких счастливых людей я больше никогда не видела.
АКТРИСА 2. Я думала, что когда в Германию войдем, никому пощады не будет. Зачем жалеть их детей, если фашисты убивали наших?
АКТРИСА 3. Зачем жалеть их матерей, если они наших вешали?
АКТРИСА 4. Мы ничего не забыли. И я думала – что же будет с нами? С нашими солдатами? Мы все помнили.
АКТРИСА 2. И вот однажды пришли мы в поселок, а там дети бегают – голодные, несчастные. И я, которая клялась, что ненавижу их всех, собирала у солдат все, что было, что от пайка осталось, хоть кусочек сахара, и отдавала немецким детям. Конечно, я не забыла, я все помнила, но смотреть в голодные детские глаза спокойно не могла.
АКТРИСА 1. Шли мы как-то по дороге проселочной с бойцами, а навстречу немка с детьми. Один на руках, двое следом идут. И вот она поравнялась, упала на колени, что-то говорит, а сама руку к груди прижимает и на детей показывает. Я потом поняла – благодарила, что дети живы остались. Ее дети!
АКТРИСА 2. Кто о чем на войне мечтал: кто домой вернуться, кто до Берлина дойти, а я одно загадывала – дожить бы до восемнадцатилетия. Страшно было умереть раньше, не дожить.
АКТРИСА 3. Хочется увидеть, какие после войны счастливые люди будут. Какая красивая и счастливая жизнь.
АКТРИСА 2. Люди, которые столько пережили, будут друг друга жалеть, сколько добра среди людей станет!
АКТРИСА 1. Таких, как мы тогда, наверное, больше не будет. Таких наивных, искренних, настоящих.
АКТРИСА 4. Я не могу видеть, как дети в войну играют. Хочется забыть войну, трудно жить с такой жестокой памятью, с измученной душой.
АКТРИСА 1. Что с нами будет, если люди забудут и не передадут эту память?
(Крик журавлей. Фотографии женщин на вагоне исчезают, словно улетают в небо, как журавли. Актеры смотрят вверх, провожая их.)
АКТЕР 1. У нас, у живых, много прав. Но одного права у нас нет и не будет. У нас нет права забывать, что сделали фронтовики во имя Победы.
АКТРИСА 1. Мы все перед ними в долгу.
(На вагоне – памятник солдату. Вечный огонь. Актеры снимают пилотки.)