Друиды

Наступил десятый день после великого затмения года Совы. Сборы закончили еще вчера, до наступления темноты, чтобы отдохнуть в последнюю ночь и накопить силы для тяжелого исхода. Наутро жители покинули дома и отправились к основанию Великого Древа с нажитым богатством: одеждой и утварью. Инструменты, что смогли найти в деревне, отвезли в пещеры на следующий день после затмения, в остальные дни мужчины перетаскивали запасы из погребов и амбаров, уводили скот и искали в лесу поваленные стволы. Друиды запрещали рубить живые деревья, даже осознавая, как близко подобрался конец.
Шестеро стариков обосновались в корнях Древа, совсем недалеко от поверхности, чтобы люди могли обратиться к ним за советом, но не посвящать в повседневные заботы деревенской жизни. С тропинки, глубоко в толстых ветвистых корнях можно увидеть слабенький огонек, словно одинокий светлячка, потерявшегося в темноте. Сегодня чудесный посох вынесли на поверхность, в руках старейшего он должен освещать путь в глубины Великого Древа, где корни образовали пещерную систему, уходящую так далеко в недра земли, куда не опускалась ни одна живая душа.
Старейший в сопровождении двух стариков пошел впереди, опираясь на посох, рассеивающий тьму вокруг. Те, кто шел следом, вынуждены были держаться за спины соплеменников и края телег, чтобы не потеряться в темном лабиринте. Друиды говорили, что факелы только навредят древу, к тому же огонь может отравить воздух. Последними лучами света были те, что пробивались между корнями, но стоило ступить глубже, как исчезли и они.
Два старика, что шли последними, не оставляли следов, они знали, что возвращаться придется нескоро, а когда настанет время, любые метки исчезнут, их потомкам придется самим искать выход на поверхность, возможно, придется исследовать все корневище, но на это у них будут века. Как гласило пророчество, конец мира не будет его концом, но уничтожит все живое на его поверхности, а чтобы выжить людям придется прятаться под землей, пока не настанет час, когда боги позволят спасшимся вернуться и заселить поверхность, построить новый мир, который не допустит ошибок предыдущего. В день одиннадцатый после великого затмения года Совы мир на поверхности перестанет существовать. Так гласит пророчество.
Никто не услышал ни звука обозначившего конец мира. Возможно, это произошло беззвучно, как день сменяется ночью, хоть люди и готовились услышать грохот, а может быть одиннадцатый день еще не наступил, потому как под землей ощущение времени теряется. Люди собрались в расширении пещеры вокруг посоха, чтобы отдохнуть от утомительного перехода, но это не значило, что наверху наступила ночь, а может, ночь уже прошла. Друиды присматривали за спящими, разбудив их, когда пришло время идти дальше, еще глубже.
Первый человек пропал между вторым и третьим привалом. Люди не могли сказать, когда видели его в последний раз и когда обнаружили, что его нет рядом. Казалось бы, следование друг за другом, от привала до привала не несло опасности, но те, кто шел позади и не попадали в светлую ауру посоха не знали, что окружает их, много ли других ходов, потому они просто шли друг за другом, предупреждая о кочках под ногами. Так или иначе, пропавшего не нашли, звали несколько часов, эхо расходилось далеко вокруг, и несколько раз, до людей, казалось, доносился крик, тихий сдавленный и такой глубокий, что никто не мог с уверенностью сказать, что это был не ветер, дувший с безжизненной поверхности.
Друиды объявили о сто двадцать четвертой остановке. Старейший медленно обошел свод пещеры, освещая путь между сталактитами и корнями. На глубине Великое Древо уступало каменным породам и почве, через которые продолжались пробиваться корни, все более редкие и тонкие. Старейший услышал журчание воды и это стало знаком окончания долгого пути. Подземный ручей собрал вокруг заросли корней, проросших так, что старикам пришлось переступать и раздвигать их. Заметив пришельцев, жук, размером с человеческую голову убежал в темноту. Ледяная вода пришлась людям по вкусу, а извилины корней образовывали подобие лачуг. Это место служило напоминанием о доме: корни будут их домами, подземный ручей — рекой, а посох между ними — солнцем.
На следующий день был пойман первый жук. Еда, что люди взяли с собой, подходила к концу, но друиды утверждали, что боги не покинут их, не позволят умереть с голода, как не позволили остаться без воды. Жуки в подземелье встречались редко, но в соседней пещере обосновалась целая колония. Их мясо было противно на вкус, возможно, если приготовить его на костре оно приобрело бы лучший вид, но друиды запретили и думать об огне, который навлек на мир гнев богов.
Со временем люди стали находить и других живых существ, которых раньше не могли и представить. Под землей жизнь текла своим ходом, изначально неведомым наземным жителям, но по мере привыкания к тлетворному мясу жуков, к ледяной воде, к окружающей тьме, они увидели в подземельях чуждый, но готовый принять их мир. Основными обитателями были жуки, собиравшиеся в колонии с порядками, походившими на муравьиные: среди них были и рабочие (их мясо и отведали люди), и солдаты, обитавшие только возле нор, а где-то в глубине, в сердце колонии, возможно, обитал самый огромный жук. Естественно, что у развивающихся насекомых, просто обязаны быть могучие враги, но первые месяцы люди их не замечали. Помимо жуков, в пещерах обитали трубки, маленькие и прямые как палки они собирались на корнях, и стоило кому-нибудь приблизиться, ускользали внутрь. Несколько раз люди замечали то ли огромных бабочек, то ли очень странных птиц, подолгу сидевших на толстых участках корней и вгрызались внутрь, видимо, в поисках трубок. Никто не нападал на людей, обходя стороной лагерь с источником света в середине. Друиды уверяли, что божественный свет бережет их, а потому нет нужды беспокоиться о внешних врагах и посвятить время приспособлению в новых условиях.
Прошло много времени пока люди окончательно смогли назвать подземную пещеру своим домом, некоторые утверждали, что прошло всего два месяца, а некоторые — полгода. Но под землей время не имело значения, здесь не было дня, не было ночи, не было времен года. Время будто остановилось. Каждое утро (а некоторые жители по привычке это так и называли) старые друиды будили поселение, объявляли новый день, но никогда не вели счета прошедших «дней». Строительных материалов, кроме стволов, что удалось провезти в подземелье, и повозок, которые разобрали по окончанию пути, не было, поэтому женщины научились плести стены из свисавших корней, отделяя границы шалашей. Мужчины научились охотиться на жуков, чтобы те не расцарапали кожу тонкими, но сильными лапками. Не имея твердых панцирей, как у наземных жуков, насекомые становились легкой добычей людского племени. Из-за холода и высокой влажности люди часто болели, постоянная темнота обесцвечивала кожу, в свете посоха они казались призраками, да к тому же истощение, вызванное непривычной пищей, плохо сказывалось на здоровье.
Пока одни приспосабливались к жизни, другие сидели в лагере, охватываемые паникой и мыслями о потерянном будущем. Соплеменники заботились о них, но никак не могли заставить отказаться от хандры и заняться делом. Ситуация усугублялась со смертями. Не выдержав пещерных условий, от простуды, истощений, отравлений и беспокойств умерло сорок восемь человек. Их тела относили в нижние пещеры и оставляли на съедение колониям жуков. По мере пребывания под землей, люди умирали реже, а это было знаком, что боги дают шанс их роду выжить.
Но надежду на выживание в пещерах поколебала смерть Орханка. Мужчина отправился добывать жуков, но не вернулся, поэтому, подняв посох, старейший с другими мужчинами пошли на поиски. Его обглоданное тело нашли у дальней стены пещеры, куда не заходил ни один человек. В тот миг люди поняли, что не все обитатели пещер готовы безвозмездно принять их в своих владениях. Сначала люди подумали на жуков, но, обходя с посохом пещеру, обнаружились десятки трупов, от которых остались только головы и ножки. Нашли и остатки перепончатых крыльев. В пещерах обитал кто-то еще.
До поры о смерти Орханка не вспоминали, но те, кто приходились колониям жуков естественными врагами не заставили ждать. Отведав человеческого мяса, они сочли новых обитателей приятными на вкус. Одержимые голодом, они не боялись не размеров людей, ни света посоха, так как были слепы и ориентировались, издавая мерзкие звуки из-под земли. Они подкапывались, оставляя тонкую корку, чтобы их нельзя было заметить, сжимались, и, когда наступало время, выскакивали. Второму человеку, подвергшемуся нападению, удалось спастись; он прибежал в лагерь, крича и силясь отодрать от шеи огромную, толщиной в руку, сороконожку. Ее острые лапы впивались в тело, а крепкое желтоватое туловище сжималась, не давая жертве пошевелиться. Сороконожку содрали, когда она успела несколько раз укусить человека, но вертлявая тварь ускользнула, не дав забить себя камнями. Подвергшийся нападению вскоре умер.
После этого случая сороконожки стали нападать чаще, не подползая к лагерю, они прятались вокруг, поджидая, пока жертва пройдет мимо. Единственный способ борьбы с тварями — ходить по пещерам группами, чтобы в роковой миг содрать насекомое. Стрекотание, по глубине напоминавшие уханье сов, раздавалось со всех сторон и люди не могли определить, где засели сороконожки. Впрочем, первоначальный страх сменился привычкой и выскакивающие из-под земли твари стали нормой жизни. К счастью, их нападения не были частыми, а в большинстве случаев атаки удавалось отбить, но любой погибший человек напоминал о положении лагеря.
После нескольких недель возни (друиды заговорили о необходимости ведения календаря) Дора, пятнадцатилетняя девочка, родила здорового ребенка. На глазах сотен людей появился первый ребенок, рожденный в подземельях. Люди воздавали хвалу богам, поклонялись посоху друидов, ставшему оплотом божественной силы, а к концу дня пели песни предков за здравие малыша. Это был самый счастливый день под землей.
Вскоре начал хворать старейший. Славившийся крепким здоровьем, вековой старик все меньше обхаживал дома-шалаши, поддерживая веру людей добрым советом. Он не разу не пожаловался на самочувствие, но и друиды, и обычные люди понимали — старейший чувствует себя хуже с каждым днем. Из корней ему сплели кровать, на которой старик проводил большую часть дня, принимая людей и, казавшийся им, все таким же бодрым и полным сил. Однажды, когда кто-то высказался про немощность старика, он встал с кровати и пошел к середине лагеря. Старейший объявил, что хворь заключается не в болях и немощности, а в ухудшении зрения. Люди вспомнили, как в последние время, обхаживая дома, он ходил медленнее и держался за корни. С этого дня старейшего сопровождал помощник, помогая старику не сбиться с пути. В лагере он был человеком, чьи уста вещали мудрость богов, а светящийся посох в руках давал надежду на будущее, на то, что боги не покинут их в подземном мире.
Шли годы, люди продолжали умирать, но надежда жила в сердцах. Вокруг посоха уже стояли шесть колыбелек, ради плетения которых друиды позволили срывать корни. За детьми присматривал слепой старик, знавший расположение кроваток наизусть, он по нескольку раз обходил их, покачивая и напевая старые песни на языке древних. Под землей умерло четверть людей, а на их замену вокруг посоха стояли всего шесть кроваток, но созерцание малышей, их спокойный сон давали понять, что надежда не потеряна и потомки смогут выйти наверх, в обновленный и счастливый мир.
Но будь старейший даже пророком, он оставался слепым стариком. Никто не мог предположить, как дадут знать о себе старые враги, но в один день, когда мужчины ушли за жуками, в колыбельках поднялся громкий плач. Матери принялись укачивать детей, и всех их удалось успокоить, кроме одного, полугодовалого малыша, рожденного предпоследним. Он продолжал отбиваться маленькими кулачками и реветь. Не увидев причины плача малыша, мать в слезах просидела с ним до вечера, пока к ней не присоединились еще несколько человек, которые только и могли, что наблюдать, как малыш выбивается из сил. Ночью он затих, и друид объявил матери, что малыш умер.
— Нет! — объявил старейший, наклонившись над ребенком. — Слушайте! Его сердце бьется.
Сначала им показалось, что ребенок просто заснул, устав кричать, но вскоре стало ясно, что звуки идут не из груди. Спустя десять минут напряженного ожидания головка младенца покачнулась, а из уха, перебирая лапками, выбралась маленькая сороконожка. Стоны и крики раздались среди собравшихся, мать ребенка и несколько женщин упали в обморок, а маленькое, еще неокрепшее насекомое скрылось, воспользовавшись замешательством.
Так умер первый ребенок. На следующий день матери осмотрели уши собственных детей, но не нашли в них ничего странного. Никто и не думал обвинять в смерти ребенка старейшего. Было видно, как он опускал голову, чтобы не смотреть в глаза тех, кого подвел. Вокруг колыбелек организовали дежурство, чтобы кошмар не повторился, но было поздно. Через пять дней все дети были мертвы.
В те же пять дней погиб один из друидов. Взрослая сороконожка набросилась на него в шалаше, и никто не услышал предсмертных хрипов старика. Через месяц от старости и простуды умер второй друид. Черная полоса прошла по жизни поселения, две беременные женщины не выходили из укрытий, а люди все чаще стали поговаривать о смерти. А когда несколько мужчин, исследуя нижние пещеры, наткнулись на гнездо сороконожек, стало ясно, что для поселения выбрано неудачное место. Люди изъявили о желании подняться выше. Предостережения о том, что воздух наверху может быть отравлен, посеяли в умах людей сомнения, но не заставили отказаться от идеи. Никто не знал, что произошло с миром после конца, некоторые подумывали, что боги позволят вернуться на опустошенную землю уже сейчас. В долгих спорах приняли решение отправить наверх группу мужчин, дабы те нашли пещеру более пригодную для жизни, однако, друиды запретили подниматься слишком высоко. Другой важный вопрос: отправиться ли с группой старейший, а вместе с ним и светящийся посох?
— Пусть идет, со светом они быстрее найдут нам жилье, да и осмотрятся получше, чем в этот раз. А мы и в темноте посидим, что нам, привыкать? Этих сороконожек свет никогда не пугал, а несколько дней-то мы высидим.
Следующий день посвятили сборам: убивали жуков, чтобы запастись мясом, выбирали мужчин для путешествия, наполняли бурдюки и прощались с товарищами. В начале следующего дня старейший взял посох и вместе с мужчинами отправился наверх. Старейший старался идти быстрее, ведомый под руки двумя людьми он крепко сжимал посох и делал уверенные шаги.
Время снова потеряло смысл, так как на привал останавливались от усталости, а отдохнув, продолжали идти. Стоянки делались часто, а потому день пути был короче дня в лагере и, чтобы не сбиться со счета, считали три остановки за одну ночь. Мужчины осмотрели десятки пещер и на исходе пятого дня выбрали широкую пещеру, окруженную сталактитами и сталагмитами, срастающимися, а от того принимающими причудливые формы и образующими толстую стену с редкими прожилками. Подводная река проходила совсем недалеко, в соседней, маленькой пещерке. С обитателями пока было не ясно, но обойдя пещеру вдоль, мужчины не нашли обглоданных останков. Их не пугала даже мысль, что придется ходить за жуками в старые пещеры, главное, что их семьи будут далеко от гнезда хищных сороконожек. Оставив еду и воду старейшему, с которым оставили одного человека, мужчины налегке вернулись в лагерь за остальными.
Но правда была в том, что больше всего в подземном мире боялись света. Его боялись жуки, прокладывая маршруты вдали от людского поселения, боялись птицы с перепончатыми крыльями, никогда не летавшие при свете, боялись трубки, не вылезавшие из корней при свете. Света боялись и слепые сороконожки, чувствовавшие его, а потому всегда строящие засады подальше от лагеря, и редко подходя, так тихо перебирая лапками, чтобы их не услышало самое чувствительное ухо. В этом была правда, и как любую правду, люди отказывались замечать ее.
Мужчина, один из тех, что отправился в лагерь, еле добрался обратно, упав, так и не дойдя до места, где сидел старейший. Мужчина, присматривавший за стариком, подтащил соплеменника к свету.
— Там… там все умерли. Твари кишели повсюду…
Сказав последние слова, мужчина умер. На руках и ногах сотни ран почернели из-за грязи занесенной при падении, когда он отбивался от сороконожек. Пока он брел обратно раны воспалились, и гангрена убила его. Очередной правдой стало то, что из ушедших в пещеры, в живых остались слепой старик и мужчина.
— Куда ты? — спросил старик, почувствовав, что спутник уходит.
— Обратно, к своей семье! — крикнул мужчина. — Отстань от меня!
Старейший остался один. Он не увидел, куда ушел спутник, но верил, что его можно догнать. Старик шагнул вперед, ударился о камни и упал. Несколько минут потребовалось, чтобы подняться, но старик уже не понимал, откуда они пришли. В голове все смешалось, он продолжал ощущать только свет посоха, едва пробивавшийся в глаза. Старик нащупал сумку с едой и бурдюк, на случай если он не сможет быстро догнать отчаявшегося мужчину. Уходя, он споткнулся о мертвое тело, но не обратил внимания.
Старейший не помнил, сколько шел. Он спал на сырой земле, когда уставал, ел и пил, но каждую свободную минуту посвящал ходьбе. Он не был уверен, что идет правильно, но понимал, что останавливаться нельзя. Он желал смерти за то, что не смог уберечь людей и не понимал, почему посох в руках до сих пор продолжает светиться. Разве боги не оставили их? Разве не послали наказание, убив род людской в один день? Старик думал и шел так долго, пока силы не покинули его. А когда он упал на колени и взмолился последний раз, то услышал непривычный, но до боли знакомый шум. Он поднялся и пошел дальше.
В лицо ударил теплый свет, а по седым волосам прошелся легкий летний ветерок. Где-то вдали журчала река, шумели деревья, пели птицы…