Ловец голосов

Я нашёл его на воскресной барахолке — между коробкой с пластиковыми руками от манекенов и поломанной кофемолкой, в которой застряли какие-то семена. Старенький диктофон — чёрный, с облупившейся кнопкой «REC», будто он слишком много слышал и забыл, что значит молчать.
Продавец — лысый старик с пальцами пианиста и шрамом на подбородке — протянул его мне молча. Ни слова. Ни взгляда. Словно знал, что я всё равно возьму.
Я не торговался.
Просто убрал диктофон в карман и пошёл дальше, даже не вспомнив, зачем вообще пришёл.
Дома я бросил его на письменный стол — между грязной чашкой и стопкой забытых дел.
И забыл. На пару дней.
А потом включил. Просто так. Просто чтобы проверить.
Лента зашуршала. В динамике — щелчки, трение, сухое дыхание. Как будто кто-то тяжело дышал совсем рядом.
И потом — голос. Мой. Но я этого не говорил.
«Ты подойдёшь к окну. Посмотришь вниз. Женщина с белым зонтом уронит телефон. Ты успеешь подумать: "Чёрт, как неловко"».
Щелчок. Тишина. Я застыл. Секунда. Другая. Смотрел на диктофон, как будто он сейчас мигнёт огоньком или улыбнётся.
Потом всё-таки подошёл к окну.
Женщина стояла у края тротуара. Белый зонт с сине-зелёными цветами. Прохожий случайно задел её плечо — и телефон вылетел из рук. Глухо стукнулся о плитку. Зазвенел.
Она выругалась и наклонилась.
Я отшатнулся.
Сердце в горле — как пойманная мышь, мечущаяся в беспамятстве. Не понимая, где выход.
Ночью я не спал. В висках стучит, и мысли бегают, не находя себе места.
Кофе не бодрил. Еда не насыщала.
Я избегал письменного стола, но диктофон лежал там, как бомба с часовым механизмом, на котором остались последние секунды.
А диктофон — лежал. Молчал. Ждал.
Иногда мне казалось: он дышит. Пластик тёплый. Как будто под ним — не плата, а плоть.
Прослушать вторую запись рука потянулась сама.
Я сопротивлялся. Боялся вздохнуть. Но проиграл.
«Ты снова не будешь спать. Умоешься холодной водой. Включишь ноутбук. Прочтёшь новость о мужчине, выпавшем с балкона. Внутри у тебя щёлкнет: "А если это не случайность?"»
Щёлк.
Новость была.
Улица Троицкая. Балкон. Пятый этаж. Свидетелей не было.
Фотография размытая. Тело — чёрный силуэт с пятном крови, как ожог на асфальте.
Я не знал его. Но внутри — под ребрами, начало шевелиться что-то другое. Нечеловеческое. Внимательное.
На третьей записи голос был… другим.
Ближе к моему. Чище. Как будто он узнавал меня лучше, начинал жить моей жизнью.
«Ты вспомнишь, как в десять лет запер младшего брата в подвале. На полдня. Тогда ты сказал родителям, что это был он сам. Но это был ты. Это был ты. Это был ты».
Горло сжалось.
Я не помнил. Запер эти воспоминания в дальний угол, в ящик за семью замками. Но тело помнило. Руки сжались, как тогда. Но в этот раз появилось чувство стыда за сделанный поступок.
После этого я стал бояться зеркал.
Каждый взгляд — как вскрытие.
Лицо оставалось моим, но выражение — будто чужое. Чуть искажённое. Словно кто-то смотрит на меня изнутри.
Я пытался избавиться от диктофона.
Выкинул.
Нашёл на столе — утром. Всё на том же месте, всё так же молчаливо ждёт.
Утопил.
Не пошёл ко дну — всплыл, как мёртвец, отказывающийся лечь в землю.
Сжёг.
Он лежал в пламени и не плавился.
Огонь не трогал его. Лишь колебался, дрожал, как от холода.
А диктофон — ждал.
В ту ночь я проснулся от голоса.
Диктофон уже работал. Я не нажимал «Play».
Но запись проигрывалась.
«Ты не расскажешь никому. Даже когда начнёшь слышать голос без диктофона. Даже когда он скажет, кто будет следующим. Даже когда он станет говорить вместо тебя».
Теперь говорю — не я. Моим голосом. Мои слова. Но внутри — тень.
Она двигает ртом, подбирает интонации. Сначала неуверенно. Потом — всё точнее.
Иногда я ловлю себя с диктофоном в руке.
Не помню, как взял.
На записи — мой голос, но не мои слова.
Записываю. Про других. Про тебя.
Сейчас ты читаешь это.
И думаешь — бред. Страшилка. Галлюцинация.
Ты даже, может быть, усмехаешься.
А потом услышишь — свой голос.
И он скажет:
"Ты подойдёшь к окну…"