Тихие игрушки

Я всегда думал, что страхи детства остаются в детстве.
Что с годами мы вырастаем из них, как из старой одежды.
Но есть страхи, которые ждут. Терпеливо. Годами. Пока ты не вернёшься.
Мы переехали в дом в августе — я, мой сын Артём и две недели до школы.
Дом был старый, деревянный, с перекошенными окнами и лестницей, которая стонала при каждом шаге.
Я вырос в похожем.
Может, именно поэтому выбрал этот.
Как будто хотел что-то проверить.
Артёму понравилось. Особенно его новая комната.
— Тут хорошее место, — сказал он, расставляя игрушки по полке. — Они будут всё видеть.
Я тогда не придал значения словам. Просто устал. Просто был рад, что он легко адаптируется.
На третье утро он спросил:
— Пап, а ты ночью заходил ко мне?
— Нет. Спал как убитый. Почему?
Он пожал плечами:
— Игрушки передвинуты. Будто кто-то сделал перестановку.
Я усмехнулся:
— Может, ты сам играл и забыл?
— Я не трогал их, — тихо сказал он. — Они ночью шепчутся. Но я не понимаю слов.
Он не просил поверить. Он говорил как есть.
Я поднялся проверить.
Три плюшевых зверя — медведь, заяц и собака — стояли уже не на полке, а на столе.
Ровной шеренгой. Спиной к стене. Лицом — к кровати.
Как будто смотрели на него всю ночь.
Следующие дни я следил.
Каждую ночь — одно и то же.
Игрушки перемещались.
Я убирал их на место — но утром они снова были не там.
Сначала — на край стола. Потом — на стул рядом с кроватью.
Потом — на пол, ближе к изголовью.
Каждое утро я пытался найти объяснение.
Сквозняк. Глупый розыгрыш. Лунатизм.
Но внутри уже начал расти холод.
Тот самый, знакомый.
Который начинается между лопаток и опускается в живот.
В одну из ночей Артём пришёл ко мне — бледный, босой, трясущийся.
— Они не спят, — прошептал он. — Они дышат. Очень тихо. Я слышал.
— Кто?
Он посмотрел в темноту за моей спиной:
— Они.
Я уложил его рядом. Включил ночник.
Он уснул быстро. Дети умеют забывать.
А я — нет.
Я вспомнил.
Мне было шесть.
Мои игрушки тоже начали менять положение.
Мама говорила, что это сквозняк. Или кот.
Но кота у нас не было.
Однажды я проснулся — и плюшевый мишка сидел у меня на груди.
Его глаза — чёрные, пластиковые — были направлены прямо в мои.
Я закричал.
Мама пришла, прижала к себе, сказала, что мне приснилось.
А утром мишка исчез.
Я нашёл его в ванной. Мокрого. С торчащим куском ваты из разорванного шва.
Как будто изнутри кто-то пытался выбраться.
И не смог.
Теперь — повторяется.
Я хотел выбросить игрушки Артёма.
Но в комнате их не было.
Ни на полке. Ни под кроватью. Ни в ящике.
Он сказал:
— Они больше не здесь. Они прячутся, когда ты смотришь.
Ночью Артём закричал.
Я ворвался — он сидел в кровати.
Ссадины на руках. Взгляд — полный ужаса.
— Они были в углу. На потолке. Шевелились.
— Это был сон?
— Нет. Сон не может оставить следы.
На обоях в углу — тёмные царапины.
Длинные, полукруглые. Будто когти.
Я не спал до утра.
Слушал дом. Скрип досок. Тишину, в которой что-то шевелится.
Когда рассвело, Артём сказал:
— Они сказали, ты был первым. Что ты ушёл. Но должен вернуться.
Они тебя ждали.
Сейчас он спит.
Я сижу рядом. Свет не выключен.
На коленях у меня нож.
Я слышу дыхание. Не его. Другое.
Мелкое. Быстрое. Как у зверька.
Из темноты.
Из щелей.
Изнутри.
Они не двигаются, пока я смотрю.
Но у меня не хватит сил смотреть вечно.
Им нужно только одно —
чтобы кто-то моргнул.
Забыл.
Уснул.