Комната без утра

Он знал: с приходом утра станет легче.
Не в смысле облегчения — нет. Просто воздух станет менее плотным, и дыхание — не таким напряжённым.
Как если бы тьма слегка разжала пальцы.

Бессонница возвращалась каждый год.
Всегда в ту же ночь — на 12 сентября.
Тонкая трещина времени, разделившая всё на «до» и «после» —
и навсегда оставившая его по эту сторону.

Ночь замерла, как будто поставила мир на паузу и безмолвно говорила с ним о бесконечности времени.

Тишину нарушил зашипевший чайник, как будто вспоминал свои роли в прежних жизнях.
Он налил кипяток в чашку и сел у окна — в ту самую нишу, где когда-то, между книгой и тихим светом, она однажды заснула, уютно поджав ноги, укутавшись его кофтой.

Слышалось как за окном ветер перебирал афиши. За стеной кто-то хлопнул дверью.
Потом снова — тишина, настолько ощутимая, что казалась адресованной.
Город тоже не спал, он слушал.

Он открыл ящик кухонного стола, нащупал рукой небольшой конверт и достал его.
Почерк — такой знакомый, чуть неуверенный, с её склонностью наклонять буквы влево.

Иногда ему казалось, что письмо тяжелее, чем должно быть —
словно внутри не бумага, а что-то живое, нераспакованное, сдерживающее дыхание.

Дата на почтовом штемпеле была похожа на злую шутку: два дня спустя.
Он ловил себя на детской, почти трогательной иллюзии —
будто она всё ещё в пути, будто то, что произошло, можно не признать, если просто не распечатать конверт.

Он не стал открывать письмо и на этот раз.
Только подержал его в руках, вернул на место — и вышел на балкон.

Ночь дышала ровно, как больной в палате, где часы идут без звука.
За перилами было ровное, ничем не заполненное пространство.
В этой пустоте что-то утешало. Мысль о свободе от всего пришла не как тревога, а как тишина после долгого дня.
Не «уйти», а — отпустить.

И в этот момент, из глубины квартиры, ожило радио.
Хрипло, будто на пределе.
Азнавур.

Песня с той самой пластинки, которую они часто ставили после полуночи, когда бокалы с вином были пусты, и сигаретный дым застилал книги, лица, паузы.

Он не стал выключать.

Когда дверь балкона мягко скрипнула, он даже не удивился.
Кошка. Уличная. Мокрая. Как будто набросанная углём: несколько линий, сгусток взгляда. Кошка не мяукала, только неподвижно смотрела.

Он открыл дверь пошире — и она вошла словно всегда жила здесь, просто какое-то время отсутствовала.

Он вернулся на кухню, нашел блюдце и отломил багет.
— Прошу, мадам, — сказал он.
И сам удивился звуку своего голоса.

Кошка подошла, понюхала еду и отвернулась.
Беззвучно прыгнула на подоконник — туда, где лежала его кофта,
как забытая кожа прежнего времени, и стала устраиваться поудобней.

Чай давно остыл. Он поднёс чашку к губам, как бы убедившись в этом, снова поставил на стол и взял чистый лист.

Сначала — просто держал ручку.
Потом вывел одну строку. Потом ещё.

Он писал, не подбирая слов. Они сами складывались в строчки.
Он писал — больше для того, чтобы остаться.

Потом сложил лист, как складывают письмо, и положил внутрь книги.

За окном меркли звёзды.
Слышался глухой гул машины мусорщиков, чей-то голос, удар бутылок о стекло.
Ночь отступала.

Он посмотрел на кошку — тёплый источник покоя.
Она спала, как спит только тот, кто ни в чём не виноват.

Он наклонился чуть ближе — и тихо произнёс:
— Благодарю.

Кошка немного пошевелилась и потуже свернулась в клубок.



***

Спасибо за прочтение.
Если вам захочется задержаться со мной ещё немного — загляните в следующую историю.
Буду благодарна, если вы поделитесь своим впечатлением в рецензии — возможно, ваши слова вдохновят меня на новые страницы:

http://proza.ru/2025/07/18/1100       - Мама говорила -