Покаяние. Роман, Глава 26

XXVI

Сравнивать Кирилла со Стрекозой из басни «Стрекоза и Муравей» можно было уже в ту пору, когда сентябрь походил к концу и, несмотря, на южные районы европейской территории той страны, за пределы которой он не собирался переезжать, но вот только бы найти того Муравья, к которому попроситься на зимовку. А вопрос становился острее и острее. Семейный подряд под руководством бригадира Васи, если не сегодня, так завтра уже собирался уезжать домой, так как в тех кварталах, которые они охраняли, сбор урожая садовых плодов средне-осеннего срока созревания был закончен. Ну, а у Кирилла и Катерины, если считать её работником по собственной инициативе, ещё на полмесяца затягивался. Если и не до ноябрьских праздников, то до середины октября приходилось ещё, грубо говоря, мягко выражаясь, куковать здесь.
Зарядили дожди и всё больше холодные, осенние. Да и дней пасмурных становилось всё больше. И эта сумрачность погоды не лучшим образом влияла на настроение Крохи, которая только начинала отходить от второго стресса, первый из которых случился в самом начале июня, когда она родила мёртвого мальчика, а второй совсем недавно, из-за самопроизвольного выкидыша.
Да и у Кирилла настроение, в отличие от того, которое было в течение трёх месяцев, также было не из геройских. А ему этого ни в коем случае не должен был показывать Крохе, чтобы та не опустилась до депрессии. И он осторожно намекал ей, может пора «под крышу дома своего». На что Кроха всегда обижалась и однажды даже высказалась так:
– Хочешь избавиться от меня? Ладно, если бы кто-то был, кроме твоей ненаглядной Любаши, а так… Пустит она тебя обратно, а? Ой, не знаю… Я бы, наверное, на порог указала. Может, как закончатся тут работы, ко мне махнем? С отчим, ты, думаю, и сам понял, что не уживёмся, но чё-то придумаем с жильём. Съёмное найдём. Что думаешь? – казалось, что после трагического события, Катя повзрослела, как минимум года на три и стала серьёзней.
– Катя, мы с тобой были такими наивными, а вот чуть нас прижали обстоятельства и всё… Это я виноват, что с первого дня не решился на то, чтобы не допустить развития всего этого… Тогда было бы легче и тебе, и мне. А, как я, то чуть-чуть помучился бы, пострадал, перебесился и, если бы и не забыл совсем, то не доводил бы так себя до безумия, как сейчас, если что. Да и ты тоже, думаю.
– Ты меня не любишь? Или разлюбил? – вид у Крохи был жалким, как у ребёнка.
– Я обеих вас люблю и детей своих люблю, и запутался. Думал, что время рассудит, какие-то чувства завянут, а какие-то зацветут жасмином… Всё по-прежнему и без тебя не могу и по дому сердце рвётся. Это я тебя не хотел раньше расстраивать, ты ребёночка под сердцем носила, нельзя было волноваться. Потому сейчас и хочу, чтобы не было ничего недосказанного, как есть, как на духу перед тобой повиниться. Виновен я перед тобой. Я думал, что у тебя всё несерьёзно, игра, даже влюблённость, но ошибся. А теперь привык к тебе, ты вросла в моё сердце, что заноза, вынь – кровоточить будет долго и болезненно… – Кирилл замолчал, сидел, опустив голову и курил, делая глубокие затяжки, затем медленно выпуская дым.
– Трудностей испугался? Я так и знала, раз сразу не решился, когда мы ездили к тебе домой и ты признался ей, твоей жене во всём, то никогда её не бросишь. Тем более, что она тебе только пригрозила, но решительно не выставила и после ты сколько раз ездил, даже сумку собирала с продуктами. Нет, если бы она хотела тебя выставить, давно бы это сделала. Значит уверенна, что ты помечешься и вернешься к ней виниться, так? – Кроха в этот момент была похожа на сварливую жену, какой Кирилл её ещё никогда не видел.
Кирилл ничего не ответил, затушил очередную сигарету в примитивной пепельнице, тяжело вздохнул и сообщил:
– Дождик собирается. Я сбегаю в долину, хлебушка куплю, сосисок, чего ещё там нужно.
– Я с тобой, – без раздумий выпалила Кроха, – к Филипповне заедем, проведаем и кое чего, того же молочка да яиц попросим. Ей яблочек повезём, а она пусть для себя, хоть внукам, как приедут отдаст.
– Может, я сам, я из-за погоды, да и так, тебе какой смысл трястись?
– Да ещё я у неё ниток хочу попросить. У нас закончились, а тебя просить, чтоб из дома привёз не хотела. В ларьке не продают, только продукты, я спрашивала. Поедем вдвоём, да, Малыш?
– Ну не в угол же мне тебя ставить…
Это в городах женщине на сборы нужно иногда от получаса до нескольких часов времени, в зависимости от того, какова цель поездки, по магазинам, в гости, на банкет или важное мероприятие и люди какого ранга там будут присутствовать, но почти всегда женщина должна блистать и быть неотразимой, чтобы затмить, если не всех женщин там, куда готовится визит, то большую их часть. А здесь, в райском уголке вселенной, где наряд часто отличается лишь наличием мотоциклетного шлема, да и то его роль – сделать так, чтобы на месте назначения волосы имели примерно такой же вид, как в момент трогания. Ну не брать же для этого женскую сумочку с косметикой и расчёской?! Это излишества.
А потому, через две минуты оба уже мчались на мотоцикле по кратчайшему маршруту, через крутой спуск от памятника, погибшим, при освобождении этих возвышенных мест кряжа, во время прорыва Миус-фронта советскими воинами, что был установлен на самом верху острия острога кряжа, а под ним располагалась знаменитая фабрика «Красный бумажник», с высоченной, чуть ли не на половину высоты горы, кирпичной дымовой трубой предприятия.
Только спустились в долину и в 30-40 метрах от подножья располагался тот коммерческий магазинчик, даже не киоск, а именно магазинчик с неплохим ассортиментом. Здесь был в основном заморский продовольственный товар, который, с развалом Союза и сближением с западом, хлынул морским потоком на рынок сбыта, на полупустые полки государственных и райповских, сельских кооперативных магазинов, и во многочисленные, растущие, как грибы частные магазинчики.
Люди ходили в сельмаг, чтобы купить немодные шмотки или обув фабрики «Скороход» для работы на тракторе или автомобиле или на ферме, в поле или саду. А в коммерческие шли за заморскими деликатесами, может быть и не за натуральными, но в красивой упаковке с броскими названиями этикеток. Рядом, напротив был как раз сельмаг и небольшой, послевоенной постройки сельский клуб.
Также рядом, с тыльной стороны магазина протекала река, через которую был перекинут железный мост. Через него Кирилл переезжал, когда возил домой детям фрукты. Эта дорога была, как минимум не для быстрой езды, с рытвинами, но в полтора раза короче, а, главное, что можно было проехать, чтобы не «светиться» на посту ГАИ на въезде в районный центр.
Пока скупились, тем более после ожидания, хоть и небольшой очереди, на улице прилично потемнело, стало темнее, как поздним вечером.
– Может не будем никуда сегодня заезжать, Кроха, рванём опять напрямик назад в гору?
– Нет, ты тогда что Филипповне наговорил, когда меня разыскивал? Вот! Она, небось, переживает, а у женщины сердце слабое. Заедем ненадолго, я её успокою, уже сколько не видела и заодно продуктами запасемся. Да и что зря в коляску ящик яблок задвинули?
– С тобой спорить бесполезно, – вздохнул Кирилл.
– Вот именно! Слухай мэнэ, тюрьма ны мине! – засмеялась Кроха.
Бабулечка, конечно, была рада, долго обнимала Катюху и всё расспрашивала, как да что и что-то тихо на ухо шептала. Кирилл, чтобы не смущать женщин, отошёл, присел на старую скрипучую лавку, которая могла и обломиться, если или резко сесть, или массой поболее барыней. Закурив, поглядывал на небо, где со стороны трубы бумфабрики, почти цепляя её своей грузной дождевой массой, не плыли, а грозно надвигались чёрные дождевые тучи и уже начал накрапывать дождь.
– Кроха! – позвал Кирилл и повернувшись к тому месту, где стояла бабулька с Катей – их там не было.
Видимо в хату пошли, толи нитки выбирать, толи за продуктами. Кирилл нервничал, так как, кроме лёгких, промокающих курточек и мотошлемов, которыми можно было только голову защитить, от дождя защититься нечем. Хотя!? Кириллу пришла мысль, чтобы Кроха не ерепенилась, а сразу «ныряла в коляску, в ней можно было и полностью накидкой укрыться. Но она же упрямая…
Когда Кроха вышла во двор с сумкой в руках и следом семенила бабушка, уговаривая или переждать или взять какую-либо одёжку, хоть старенький плащ. Но Кроха развернула Филипповну в хату и быстро побежала к мотоциклу, где немного посопротивлявшись, всё же прыгнула в коляску.
Дождь был ливневым, да ещё и с ветром. Кирилл прикрыл Кроху дерматиновой накидкой, сам набросил шлем. Защитное стекло заливалось дождём и пока асфальтированную дорогу, по улице посёлка различал, но с трудом. Боковые щитки, хоть и защищали ноги, но тем потоком, что лился сверху промочил водителя очень быстро до самой нитки. С трудом поднялись по основному подъёму в гору, по которому сверху уже набрав мощь, лились бурлящие потоки, захватывая вымытую из «проезжей части» с почвой каменистые включения тирсы и даже размерами с кулак каменистые отложения.
Наверху подъёма плотное дорожное покрытие закончилось и мотоцикл начало водить по раскисшей дороге. Кирилл выскочил на обочину, где трава выполнила и роль связующего, сцепляющего звена колеса с почвой и не давала подкрылкам забиться грязью. 
Въехали в сад, нужно было проехать два квартала. Пока была возможность, Кирилл держал мотоцикл по травянистой полосе между колеёй. Дальше рельеф был с перепадом и в низине образовалась большая лужа метров в пятнадцать и объехать её было нереально.
Кирилл рискнул проскочить сходу, на второй передаче и на максимальном «газу». Почти сразу исчез звук ревущего мотора, из-за того, что труба глушителя утонула и производила выхлоп в воду.
«Вот тебе и подводная лодка в российских садах…» – подумал Кирилл, вспомнил, как выполняется выхлоп отработанных газов дизелей, в режиме РДП (работа дизеля под водой).
Кроха, приподнимала накидку и пыталась понять, что случилось. И вот уже половина водной преграды позади и… тут отказал правый цилиндр двигателя. Видимо защитный колпачок всё же пропустил воду, хлынувшую волной на свечу, подобно, как создаёт катер на водной глади, и она отказала. Мотоцикл резко потерял обороты. Один цилиндр пытался справиться с нагрузкой, но она была запредельной. Движок «сдох». Наступила тишина, только выхлопные трубы зашипели и, остыв от водного «душа», утихли.
Кирилл всё равно был мокрый до нитки, потому без раздумий слез с сиденья и оказался почти по колено в холодной воде. Больше всего он боялся, что вода, через трубу глушителя и выхлопные трубы попадёт через открытые клапаны головок в цилиндры. Тогда, пиши – пропал.
– Малыш, всё, приехали?! Будем толкать? – засыпала вопросами Кроха, заливаемого непрекращающимся дождевым потоком Кирилла.
– Видимо, да! – пытаясь быть спокойным ответил Кирилл, – может ты отсидишься в коляске, пока дождь не утихнет?
– А ты? Нет, я тебе помогу.
– Погодь чуток, – Кирилл сделал попытку просушить колпачки, использовав зажигалку, но это плохо получалось.
Попытавшись несколько раз запустить движок, но кроме бульканья из выхлопной трубы в воду, двигатель не давал признаков своей готовности выручить хозяина мотоцикла и пассажирки. Попытка сдвинуть тяжёлый мотоцикл, да и ещё увядший в раскисшем чернозёме, было безнадёжным занятием. Это поняла даже Катюша, потому что уже без вопросов, молча и быстро выпрыгнула в лужу, с невесёлым восторгом от погружения в холодную и мутную воду.
– Говори, Кир, в какую сторону толкать, я помогу.
– Ой, помощница ты моя… – с попыткой улыбнуться, ответил Кирилл, – попытаемся вперёд. Я буду тянуть, а ты толкать, только тогда, когда я скажу, по команде. Ферштейн?!
– Ферштейн, дорогой! Как скажешь.
Кирилл, приложив в решение создавшейся проблемы все знания по кинематике и распределению сил, крутящих моментов и направление их реакций, в голове даже возникла схема силового многоугольника, какие он строил в курсовом проекте по теории механизмов и машин. В результате молниеносного и хаотичного размышления, он пришёл к одному самому разумному варианту, который мог бы в данной ситуации сработать или придётся транспорт бросать здесь до тех пор, когда случайный трактор не будет проезжать по этой, совсем в это время осеннего сезона не ходовой дороге. И это могло произойти через сутки или двое.
Кирилл зашёл на перёд мотоцикла, стал к нему лицом, сел буквально в лужу, нащупал каблуками раскисших туфлей грунт, сделал, какие смог углубления, для упора каблуками, взялся обеими обоими руками за спицы переднего колеса в верхней части обода и попробовал потянуть на себя. Мотоцикл сдвинулся с места ненамного, после проворачивания колеса. В данном случае, это управляемое колесо стало временно ведущим, а движок заменяла мышечная сила, создающая крутящий момент на колесо.
– Врёшь, не возьмёшь! А мы тебя возьмём! Кроха, стань сзади, возьмись за багажник и, как почувствуешь руками, что мотоцикл начинает двигаться, начинай толкать. А когда остановится и ты бросай, не трать силы. Поняла?
– Поняла, Малыш! Нас мало, но мы в тельняшках! – вся мокрая и в грязи, но с улыбкой на лице, ответила девушка.
– Вот это я понимаю. У нас боевая команда. С богом!
Сантиметр за сантиметром, но тяжелая техника, как с помощью лебедки, медленно, но двигалась вперёд. Когда выбрались из лужи, дождь пошёл на убыль и вскоре притих. Наступал вечер, нужно было или спешить или бросать технику на ночь здесь.
Кирилл вынул инструмент из багажника коляски, выкрутил свечи, провернул двигатель вхолостую. В цилиндрах воды не было. Нашёл на обочине консервную банку, набрал в неё бензин из бака. Чуть отошёл и поджог бензин. Прогрев и просушив свечи, быстро ввернул их на место. Один поворот рычага кикстартера и мотор взревел. Для убедительности, Кирилл перегазовал. Двигатель работал устойчиво.
– Штурман, в люлю! – скомандовал Кирилл и, плавно тронувшись, с пробуксовкой, медленно начал разгонять «красного коня», стараясь держать колёса по траве.
Остановив мотоцикл у хижины «Рыжей Бороды», Кир и Катя, испытывая озноб от переохлаждения, вбежали внутрь. Поспешно сняв одежды до гола, непослушными, озябшими, от долгого пребывания в воде руками сначала немного растёрли друг друга полотенцами и напялили побольше сухих одежд. Но согреться в холодном помещении сразу не получалось.
– Малыш, а ты давно не пьёшь спиртного?
– К чему такой неуместный вопрос? – такого вопроса от Крохи он не ожидал.
– Может быть, нам стоит с тобой согреться для начала чем-либо крепким, а потом уже… – запнувшись на полуслове, продолжила, – ты же вообще пил раньше, никогда не рассказывал…
– Ой, Кроха, пил – это ничего не сказать, я спиртное ел с хлебом и не морщился. Это я лет пять, как не пью, от слова совсем. Как перестроечный кризис начался, чтобы мозги были трезвыми, иначе выживать проблемно было, дабы не пропасть, решил завязать основательно. Иначе… даже не знаю, и думать не хочется.
– Ну я не знаю за тебя, а я выпью для согрева. Ты же меня отказываешься согревать.
– Ты забирайся под одеяла, а я быстро костёр разведу и воды согрею и на чай, и обмыться нужно же… Слушай, а что это ты меня провоцируешь, а? Всё за выпивку говоришь? Испытываешь или совращаешь?
– Скорее второе и уже не в первый раз. Ты разве не заметил? Мама мне хорошего домашнего лекарства, когда приезжала привезла, лучше коньяка и настоянная на травах. Я до поры, до времени не хотела тебя совращать, но сейчас… Тебе налить пять капель или после меня?
– Возможно, ты сейчас и права. Давай, продегустируем и я пойду костёр разводить.
Катя перегнулась через кровать и откуда-то, погремев немного, достала бутылку, с коньячного цвета содержимым. Нашла холодную закуску и предложила:
– Наливай! Это твоя привилегия…
– За что? Чтоб здоровы были… – предложил Кирилл.
– За нас, Малыш! За наше счастье! На брудершафт!
Такого ощущения, что во внутрь вливают или кипяток или раскалённый свинец, Кирилл, пожалуй никогда не ощущал. Даже спирт, который «шилом» называли на службе и после того, не вызывал такого колюще-жгущего эффекта. Скорее всего и от того, что отвык от употребления, и от того, что организм был переохлаждён.
  Не прошло и пяти минут, как Кирюха ощутил себя почти пьяным. Это было давно забытое ощущение и к нему прибавилось другое, чувство тепла, которое зародилось изнутри. Настроение естественно улучшилось, Кирилл себя чувствовал почти, как при первом своём употреблении спиртного ещё в юности.
Малыш нагрел воды и вскипятил чай. Обмылся сам, выкупал Кроху, как своего ребёнка некогда в тазу, сливая с ковшика теплой водой и энергично разгоняя кровь в грудном отделе особенно. Кроха визжала, хохотала и впрямь была похожа на Дюймовочку, родившейся в цветке.
Обернув свою взрослую и непослушную девчонку, Кирилл перенес её в кровать. Она не сопротивлялась тому, когда за ней ухаживали, как за маленькой, только высовывала свой, чуть сморщенный из-за улыбки, носик со счастливым детским лицом. Но это было далеко не так, просто так благодатно подействовало мамино зелье.
– Малыш, ну хватит тебе курить. Туши керосинку… я жду тебя!
– Сейчас иду, только дверь замкну…
Кроха громко захохотала, толи от слов «дверь замкну», толи от того, что ей тоже захорошело от выпитого крепкого спиртного.
Конечно, никакой двери в кирпичном домике не было, а чтобы от ветра штора не гуляла, её края жильцы пристёгивали и закрепляли крючками к дверной лутке и стенам.
Как прошла ночь в этом домике, расположенном в затерянном мире, в райском уголке под облаками знает лишь Бог и, возможно, ещё домовой, ведь они во всех домах живут, а этот чем хуже других. Надо полагать, что она была доброй и закончилась сладким сном, но далеко за полночь. И благо, что из-за сильного дождя съёма яблок в саду не будет, да и приезжие тоже не сумасшедшие, чтобы в такую погоду решиться на подвиг.

Кирилла разбудил сильный кашель Кати. «Не уберёг я её, всё-таки не смог уберечь…» – Кирилл осторожно прислонился ко лбу Крохи – она «горела», купание в холодной воде не прошли даром. Сам тоже себя чувствовал не так, как вечером и тому было несколько причин, тоже купание, усталость от напряга с мотоциклом, после непривычной попойки и сладострастной ночи.
– Доброе утро, Малыш, – ощутив прикосновение губ и потянувшись, с милой улыбкой от ощущения, что она проснулась счастливая и не одна, а в объятьях того, с кем она, несмотря на невзгоды, счастлива.
Кирилл не хотел сразу её расстраивать, возможно она ещё не поняла, что заболела, а жар воспринимала, как то, что рядом тот, кто согревал её всю ночь. Укрыв хорошо Кроху одеялом, встал и скоро оделся, так как в помещении за ночь сильно остыло.
– Полежи, понежься, а я пока печь затоплю и завтрак приготовлю.
– Может, я тебя хочу на завтрак. Я голодная Хочуха, я тебя съем, иди сюда… ну-у…
– Ты, Хочуха, я тебя сейчас завтраком накормлю и на полустанок к дедуле схожу. Тебя нужно подлечить и не затягивать, это опасно. Попрошу у него мёда и козьего жира.
– Ты, что меня ещё и козьим жиром будешь кормить, как рыбьим?
– Нет, растирать им тебя буду, хорошо помогает, в грудь нужно и в спину хорошенько вотру…
– Малыш, ты бы лучше меня поцелуями полечил, они, что горчичники, враз на ноги поставят.
– Ну, да, конечно, – улыбнулся Малыш, чтобы не показывать то переживание за чадо Божье, которое улыбалось с искринками лукавства и искушения в зелёных глазах.
Быстро набрав в походную сумку яблок, Кирилл отправился на полустанок по самой прямой дороге, даже срезав чуть путь через балку и пройдя через тоннель железнодорожного моста, через двадцать минут уже разговаривал с хозяином подворья на верхней окраине хутора. Дразнить собак Кириллу не пришлось, так как хозяин возился во дворе, дела привычную ежедневную работу по уходу за домашним хозяйством. Козы были еще в загоне, из-за обильности вечернего дождя, хозяин их припинать на привязь к кольям на пастбище не спешил, дабы спала роса с травы.
– Небось, нужда привела тебя к нам, мил человек? Давно не заходил, а по непогоде пожаловал, стало быть, так?
– Здравствуйте! Да, к сожалению, всё так и есть.
Кирилл сразу перешёл к проблеме, из-за чего он пришёл. А потом понял, что у него плечо сумка оттягивает, извинился и передал гостинец.
– Да, есть и молочко утрешнее, старуха сдоила, и медок найдём, и жира внутреннего козьего дам, и для растирки, и для приёма внутрь не помешает.
–  Спасибо вам огромное! Чтобы я без вас делал.
– А, как же иначе?! Человеку в беде завсегда нужно помогать. Я всю жизнь на краю хутора у проезжей дороги живу, всякую беду знаю. Кто только не обращался, даже ворюги, конокрады, чтобы выручил их, лошадь краденную купил. На кой она мне ляд?
Хозяин ушёл и минут через пять вышел из летней кухни, прижимая к груди несколько стеклянных и пластиковых бутылей. Видимо, старики большую часть времени проводили и столовались, и кладовка там была и подвал рядом был расположен.
– Настой большелистного подорожника будешь давать ей три раза в день, через полчаса после еды по столовой ложке, но можно, чтобы наверняка, чуть поболее, по две, но неполные. Я и сам и старуху этим лечил. Не хуже лекарств помогает. Но всё же, молочко горячее и мёд, только не с горячим, а так его с ложки давай, а козий жир можно, если сможет пить, в молочко добавлять и выпивать горячим, и в кровать. Потом разотрёшь жиром. Да и антибиотики сейчас гляну в аптечке, для верности. А в поликлинику, что она никак не хочет?
– Упрямый ребёнок, да и она же приписана не здесь. Если совсем худо, то скорую, конечно, можно вызвать, но надеюсь, что до этого дело не дойдёт.
– Кирюша, я верующий, хоть и храма у нас в хуторе нет, но я у икон помолюсь за Катю. А ты, если нужно, заходи, не стесняйся и ничего не нужно, так приходи, хоть приезжай, как протряхнет. Ступай с Богом! Её надолго одну не оставляй. Уж слишком она у тебя бойкая… дочка, – дедуля ухмыльнулся и, покачав головой, добавил, – берегите друг друга.
Когда Кирилл пожал коренастому, чуть сутулому старичку, Николаю Ефимовичу, крепкую руку и развернулся уходить, но неволько оглянулся на голос, но не хозяина, а его жены, то увидел, что старик спешно убирал руку, завершая крестное знамение в спину Кирилла. Кирилл добродушно улыбнулся и как-то нелепо попрощался, подняв руку, как это делают молодые люди. Ефимович улыбнулся в ответ и заспешил на зов, исходящий из глубины двора.
– Дед, куда ты запропастился? Ты хозяйство думаешь управлять? – выглянув в полуоткрытую дверь, позвала хозяйка.
– Вот видишь, кому как, а я вот так уже шестой десяток живу, – не останавливаясь, повернувшись в пол-оборота, пожаловался Кириллу. – Привыкли друг к другу, конечно, и уже «не разлей вода» и другой раз прибить хочется. Как я без неё, а она без меня? Никак! Счастья вам! – И уже громко, чтоб услышала, зависшая на дверной ручке супруга, громко ответил, – да иду уже! Что ты раскудахталась?
Больше недели Кирилл возился с Крохой, как со своей дочерью, даже больше, так как малые дети более послушны. Помощь предложила и Надежда, помощник бригадира, через два дня приехав с рабочими совхоза на сбор яблок. Она убедительно приглашала Катерину к себе домой, где будут нормальные условия, но та, что и следовало ожидать, наотрез отказалась. И заодно категорически запретила звонить своей матери, номер телефона которой Кирилл знал и как-то, между прочим, предложил самый лучший вариант.
– Ну, что я тебе плохого сделала? – чуть не плача взмолилась Катя, – мне уже намного лучше. Ты мой самый лучший лекарь. Не нужно мать расстраивать, я скоро выкарабкаюсь, уже дышать легче, и температура почти нет. Ты меня любовью лечишь, Малыш…
– Не дай Бог что-нибудь… ты же знаешь, я матери обещал…
Видимо, Катерина, вкладывала в своё желание быстрее выздороветь всю силу воли, что скоро у неё появился аппетит и она пошла на поправку. Такому характеру, какой был у этой миниатюрной, но волевой молодой женщины, могли бы позавидовать и многие парни.

Оставались считанные дни до расставания, а расставание было неизбежно. Кирилл твёрдо решил возвратиться домой, просить у жены прощение и сделать всё, чтобы дети не страдали от того, что между родителя пробежала чёрная кошка, вернее зеленоглазая искусительница, перед очарованием которой отец не смог устоять.
Через несколько дней, как Катерина стала на ноги, работы в саду закончились. Кир и Кроха устроили прощальный вечер, как говориться, при свечах и под открытым звёздным небом. А небо здесь особенное потому, что из-за возвышения плата на сотню метров над всеми населёнными пунктами, разбросанными в округи, никакие фонари ночного освещения не могли затмить контрастность ночного бездонного неба с яркостью звёзд на небосводе. Эффект был подобен и тому, если на ночное небо смотреть из колодца, с той разницей, что здесь зрительно горизонт утопал ниже горизонтальной линии и казалось, что можно было заглянуть за тот горизонт, который в обычных условиях, находясь в долине, мы можем наблюдать.
Вечер вдвоём у костра, такое надолго запомнится, как и памятная надпись на тополе исполине, который был свидетелем их свиданий у родника «оазиса любви», даже стены этой хижины «Рыжей Бороды» долго будут хранить их энергетический код, их чувственный потенциал, унисон их сердечного боя и потайные мысли, и ночные грёзы, и желания, и счастье встречи, и боль расставания… Здесь они прожили небольшой отрезок своей жизни, в чём-то беспечной и грешной, безумной и незабываемой, но с ней чувств и страстей было столько, что могло хватит кому-то на несколько жизней.
И завтра они обо всё будут говорить в прошедшем времени. Но это будет завтра. А сейчас они поднимая, нет, не бокалы с шампанским, а чайные чашки и произносят тосты, благодаря тот день, благодарят тот случай, что свёл их судьбы, за эти три с половиной месяца, более ста дней вместе – это целая вечность. Кто-то эти дни готов бы был и полжизни отдать, а они дарили друг другу счастливые моменты.
Они оба сходили с ума, совершая безумные поступки. Они проживали каждый день, как последний и потому все дни были памятны и неповторимы. Они были максимально искренни. В большей или меньшей степени, но оба были грешны и этот грех им предстоит искупить. А, может быть потом всю жизнь доказывать кому-то, что он не в силах был справиться с тем, что нахлынуло на него, что девятый вал в море любви и страсти, утопив в душевном и плотском грехах.
Но грех Катерины, если он и был, то настолько мал по сравнению с тем, каким камнем он на годы или до конца жизни вселился в душу и в разум его, и постоянно будет давать о себе знать. И он является смертным не только потому, что должен караться смертью – это было самое «лёгкое» наказание, в крайнем случае, быстрое и без особых мук. А вот, когда ты живёшь и каждый день ощущаешь его, и он не отпускает тебя. И он – незаживающая рана не только, и не столько в твоей душе – он незаживающая рана на сердце того, кого ты предал, кому ты изменил.
Но все эти осознания придут обязательно, но это будет завтра. А сейчас… а сейчас у них прощальный вечер. Завтра Кирилл отвезёт Катерину на полустанок на дневную электричку. Они расстанутся, со слезами и болью, но расстанутся. Навсегда?! А этого никто не мог друг другу гарантировать. В треугольнике три стороны. И пока ещё до конца неизвестно, какие две стороны создадут свой «угол», скреплённый вершиной, с названьем союз или семья, а какая сторона этого треугольника окажется лишней, в дальнейшей судьбе героя. И всё зависит от выбора лишь одной стороны, у неё есть для этого особые права и «козыри», и, если она их применит, то опять-таки будут возможны два варианта. Первый вариант – простит и нарушенный семейный угол начнёт восстанавливаться. Второй вариант – не примет и тогда у отвергнутой стороны снова есть два варианта. Первый, идти к той, кого он сейчас отвергает и просить её, всё начать сначала. Второй вариант – остаться самому, как старуха у разбитого корыта.
Но Кирилл сегодня об этом не думал, это его внутренний голос готовил на завтрашний день вопросы «на засыпку». А сегодня, а сегодня об этом думать не хочется. Прохладный октябрьский вечер. Полная луна, а в матовом свете её, усиленном мерцающим огнём мечущихся прежде, чем оторваться и раствориться бесследно во тьме, язычков, двое, сегодня ещё ощущающих себя счастливыми, влюблённых людей. И они мечтают, что это счастливое сегодня продлиться бесконечно долго, что они сегодня заказали вечер и вправе диктовать правила, огласить даже для звёзд регламент вечера, а луну уполномочили остановиться и не допускать дневное светило до особого распоряжения.
«Мечтать не вредно, вредно не мечтать!» – тихо, чтоб не испортить своими подсказками красивый, но прощальный вечер, внутренний голос и уже даже не вслух, а сам себе добавил, – «вы, как хотите, а я, как знаю, буду отдыхать, так как могу представить, какой непростой завтра для всех день предстоит пережить…».