От Севильи до Гренады...

    в тихом сумраке ночей..."

 
мне надо было выветриться
и я прошел пол Испании пешком
я покрыл ее одним махом длиною в почти месяц
неодолимая горячая земля
покрытая матовыми оливковыми деревьями
с холодными ягодами созревающими в январе

земля трескалась горела
перемеживаясь горячими плодами от лозы
стекающими по ее ранам
холодным пьяным ручьем
до самого горизонта
плыли иссохшие облака

пятки пылали
глаза высохли
рубаха истрепалась
посох сломался
в глазах мираж дрожащий

но я ступил в этот город
плывущий в небесах
белыми парусами
своих стен

то ли я был это
то ли не я
задрожал воздух над самой землей
и стал выдавливать из себя краски
все до единой
до последней капли

охра
терракот
кармин
киноварь стекали по мостовым

и я влюбился
но она была богиней
а я оставался тварью
перед ней

тогда я бросился в челн
поддавшись на его уговоры
и он принял меня как брата
охладив мой пыл

и больше уже ничего не хотел я
плывя в его чреве
наслаждаясь тихим покоем его крепких ребер
так бы плыть и плыть
плыть и плыть
плыть и плыть

    Недоговоренное. Да, недоговоренное, амиго. Но все дело в том, что это недоговоренное, наверное, никогда не выговорится. Мир уходит стремительно в прошлое. Стекает за спиной каплями пота на желтой майке лидера и оставляет лишь темное пятно. Мы сдали этот мир. Бросили в самую трудную минуту. Или, быть может, просто надоели ему. И он нас оставляет сам за бортом и уходит в иные Галактики. Но что-то точно разрушилось. Я это понял, когда пересек Материк и добрался до его крайней точки – Гибралтара. Я там не был с прошлого века. Но, на мой взгляд, там прошли тысячелетия. Маррокеты, не чернокожие люди, а черномазая наглая лавина ломилась на Пиренеи, как будто оставила там матерей… И… никого не трогали. Кроме меня. Только мое европейское лицо показалось копу подозрительным. И этот рыжий придурок с непроницаемой ирландской внешностью решил меня тормознуть. У меня, конечно, не было Британской визы. Но ее не было и у всей черножопой орды. Ха. Зато у меня было что-то другое, на что нюх у рыжих собак особый – у меня были евро. Но только я был к этому готов! Как только красноголовый взглядом приказал мне остановиться, я перепрыгнул через полуметровую ограду и показал ему «фак» уже из Испании, виза которой у меня была. Даже черные захлопали в ладоши. А коп невозмутимо отвернулся, но поглядывал за мной, косясь. Но это было в самом конце. Тогда я уже понял этот мир окончательно. Я вглядывался в лицо прелюбезнейшего двухметрового портье в своей гостинице и представлял, что скажу ему, что у меня нет больше денег для оплаты даблрума, и никак не мог заставить его сыграть роль злодея, вышвыривающего меня на улицу. Он был такой душка, приветствующий меня всякий раз, появившегося, боевым кличем «Ола!». Но вышвырнул бы, не сомневайся. Брал сотню за сутки и предлагал бесплатно неплохое пиво. Но к чёрту, не надо. Он даже деликатно не спросил паспорт при заселении, а я назвался вымышленным именем Fil Kirkorov. Но потом я приклеил волос на сейф в номере, где прятал pass, и увидел, что его вскрывали. Но они ничего не поправили в моей карточке – ведь в сейфе также лежали и деньги, которых вполне хватало до моего отъезда. Все ОК, парень, пока ты нам подходишь. И я ходил по улицам в майке, где чёрным по жёлтому было написано: «We've gone bananas», а мне все улыбались. Но это тоже было потом.
   
    А до этого всего я прошел свою тысячу миль по земле, о которой мечтал. Я отдыхал под вечными, ни разу не шелохнувшимися оливами, в лучах белого запоздавшего солнца и понимал, что это и мое солнце, только здесь оно немного злее. А оливы прижимались ко мне изо всей силы как бродячие собаки в стужу, а теперь было очень жарко, и я понимал, что это скорее они мне нужны. Оливы, такие серебристые, цеплялись за любой клочок этой непростой земли и понимали, что на этой широте им только выжить, а, если нет, то путь только один – в море, а там они не жильцы. И они не роптали, подставляя кривые стволы свои черным иберийским быкам, те чесались, ревели непонятно в измученное зноем небо и потом уходили на бойню. Некоторым везло и их отбирали в корриду. И они проживали чуть больше. Самых везучих и из них убивали первым ударом кривого клинка в сердце. Остальные мучились минуты четыре. Матадоры злились. Видел бы ты их гневные рожи, друг. Ведь с них снимали штраф, а им надо было кормить своих маленьких ублюдков. Я бы запретил тореадорам рожать детей. И, слава Богу! Я видел в той стране заплеванные афиши торро! Но всё было после. А пока я действительно шагал по стране пешком и погружался с запястьями в ее красную пыль. Это было здорово! Повсюду мне попадались обычные люди, которые не смотрели на мой карман.
   
     Ты думаешь, это там невозможно, дружище? Возможно! Мне безразличны все курорты мира вместе взятые. Я люблю изучать людей. А люди живут в сердце страны. А в сердце страны любят тех, кто любит их страну. А она мне нравилась все больше и больше. Я стучался в дом и мне открывали. Я просил кров и мне его давали. За стол я платил, но они усмехались и приносили мне добавки. Я чувствовал себя ужасно – у меня было на всякий случай много денег, но я хотел понять этих людей и прикидывался бедным. А они не обращали на меня внимания и доливали вино в мой стакан. Пища была простая, хлеб, сыр, помидоры, оливки, сливы, но не было этого вкуснее! Утром я просыпался раньше всех, в пять, я жил по нашим часам, хозяевам спать еще часа три; я маялся, но они вставали, поили меня какао, отмахиваясь от денег и уходили на задние дворы, которые у них простираются виноградными рядами до горизонта… А мне оставалось только двигаться дальше, положив серебряную монету на черный комод в патио. И я шел так и шел, ночуя под разорванным черным полотном с равнодушными пальмами. Да, ты прав, камрад, с другой стороны того неба яркое солнце! Я его видел всякий раз наутро. Хотя, оно и запаздывало на пару часов. В восемь там еще темно, а мне надо двигаться дальше. Я побывал на родине Сервантеса и дона Кихота в Ламанче. Вот, смотри, эти белые стены, это там. Был в музее Пикассо в Малаге и ни бельмеса не понял, какие-то выдранные листки размалёванне простым карандашом. Один чувак у сидел у входа и рисовал так же, всего за один евро. Хм. Не попал в Прадо, потому что оказался в Мадриде в понедельник. Посмеялся с теми ребятами, которые продали мне карту Барселоны на перроне за пять евро, а их раздавали на выходе из вокзала бесплатно. Я бесконечно благодарен сеньорам Франтиш, МерсЕдес, Иннес. Анне, Долорес и синьорам Антонио, Андреасу, Марио, Рамону, Себастьяну за их доброту и безмерную щедрость. Они все есть у меня где-то внутри и теперь я жду их всех в гости. У меня там много теперь друзей. Я очень боялся свалиться в этой стране к морю, но не удержался, и это случилось. И это длинная история. Теперь мне этого надолго хватит. Как важно в жизни вовремя вынырнуть и хватить свежего воздуха. Все путем, ребята. Все хорошо. Все наладится…